Хозяин сказал с некоторой удрученностью:
— Мне, право же, неловко, сэр Дэртэньен… Но, повторяю, заведение тут ни при чем, это явно ваши дела…
— Я вас ни в чем и не обвиняю, любезный Брэдбери, — сказал д'Артаньян чистую правду. — Мы все равно собирались уезжать этим утром… сделайте такое одолжение, заберите отсюда этого прохвоста и приготовьте нам счет…
— Значит, этот скот вам больше не нужен?
— Ни для каких надобностей, — твердо сказал д'Артаньян.
Он понимал, что любые допросы были бы бессмысленны, они ничего не дадут: снотворное передавала и деньгами соблазняла наверняка какая-нибудь мелкая сошка, которую бессмысленно разыскивать по остывшему следу. Вряд ли тот, кто замышляет серьезные интриги, отдает приказы и платит деньги, сам отправится на подобное дело — к чему, если есть нижестоящие, наемники, мелкая шушера?
Брэдбери, сграбастав виновного могучей десницей за шиворот, поволок его из комнаты, что-то вполголоса говоря по-английски, — судя по его ожесточенному лицу и закатившимся глазам подлеца слуги, тому было обещано множество самых неприятных вещей, и, зная хозяина, не стоит сомневаться, что угрозы будут немедленно приведены в исполнение, пересчитают мерзавцу ребра где-нибудь на заднем дворе…
— Собственно говоря, д'Артаньян, я намеревался ожидать вас на судне или в «Золотой лани», — тихо сказал де Вард. — Но что-то словно бы толкнуло… Я сначала заглянул к Каюзаку и увидел уже известное вам зрелище. Полагал, с вами то же самое…
— Бог миловал… или на мой счет у нашего неизвестного врага какие-то другие планы, — сказал д'Артаньян озабоченно. — За кораблем не следят?
— Я уверен, что нет. И в «Золотой лани» безопасно — уж за это-то можно ручаться…
— Как, кстати, называется корабль?
— «Лесная роза». Шкипера зовут Джеймисон, он человек вполне надежный — пока платишь ему исправно…
— Хорошо, я запомню, — сказал д'Артаньян. — Отправляйтесь туда, граф, а я расплачусь по счету, осмотрюсь тут немножко, нет ли поблизости каких-нибудь подозрительных типов, потом найму повозку, чтобы доставить Каюзака со слугой… Планше успел вам сказать про то, что случилось во дворце?
— Нет. Хозяин понимает по-французски…
— Атос приплыл в Хэмптон-Корт вчера ночью, — сказал д'Артаньян, опуская все ненужные сейчас подробности. — с каким-то письмом — определенно ее величество в панике послала его за подвесками… Боюсь, они уже знают, кто я на самом деле…
— Пора уносить ноги, — с напряженной улыбкой покрутил головой де Вард. — самое время…
— Спешите на судно, черт возьми!
Кивнув, де Вард скрылся в коридоре.
— Ну, ты уложил вещи? — повернулся д'Артаньян к Планше. — Отлично, оставайся пока здесь, а я пойду поищу повозку. Никто ничего не заподозрит — мало ли дворян напиваются до такой степени, что их приходится везти куда-то, как дрова? Когда хозяин принесет счет, расплатись и добавь что-нибудь за беспокойство, чтобы он не чувствовал себя обиженным всем, что творилось вокруг нас. Если расстанемся друзьями, он вряд ли станет откровенничать с кем-то, кто явится по наши души…
Он нахлобучил шляпу и вышел. Спустился на первый этаж, огляделся в поисках какого-нибудь слуги, чтобы поручить ему нанять повозку, — как назло, ни одного не наблюдалось поблизости, обширная прихожая или «holl», как выражаются англичане, была пуста.
Внезапно раздались тяжелые шаги, которые д'Артаньян, сам служивший в войсках, опознал безошибочно. Отчего-то так повелось, что шаги солдат звучат особенно гулко и тяжело, хотя весом они ничем не отличаются от прочих людей, да и сапоги у них точно такие же. А вот поди ж ты — отчего-то поступь солдат всегда громоподобна…
Восемь человек в красных камзолах и блестящих стальных шлемах, разомкнувшись, страшно топоча, охватили его плотным кольцом. Девятый, в таком же камзоле, но не в шлеме, а в шляпе с пером и при шпаге, спросил негромко:
— Это ведь вас зовут д'Артаньян?
У гасконца был сильный соблазн ответить, что незнакомец обознался, но он тут же оставил это намерение. Будь он один или на пару с Планше, можно было попытаться незаметно скрыться — но куда прикажете девать Каюзака с Эсташем, которые так и попадут в лапы врага безмятежно храпящими?
— Это мое имя, — сказал он спокойно.
— Меня зовут Джон Фельтон, — сказал молодой человек. — я лейтенант королевского флота. Вы арестованы… именем короля.
Чуткое ухо д'Артаньяна уловило некоторую паузу меж двумя последними словами и теми, что им предшествовали, но он сохранил свои наблюдения при себе. Лишь спросил почти спокойно:
— В чем дело?
— Я этого не могу знать, — ответил лейтенант. — Извольте отдать вашу шпагу и проследовать за мной к судье.
«К судье, — повторил про себя д'Артаньян. — Не аукнулась ли мне давешняя пьяная болтовня в распивочной? Немало было сказано и о его величестве Карле Первом стюарте… Неужели пришьют что-то вроде оскорбления величества? Но почему арестовать меня явился лейтенант флота? Стоп, стоп, д'Артаньян! Флот — это Бекингэм, он еще и военно-морской министр, или, по-здешнему, глава Адмиралтейства… Или я ошибаюсь и мысли мои идут в ложном направлении?»
— Я жду, сударь, — бесстрастно сказал лейтенант. — Долго ли мне еще ждать?
Д'Артаньян прекрасно понимал, что сопротивляться бессмысленно: их слишком много для одного, на улице могут оказаться и другие, ничем хорошим дело не кончится, проткнут своими протазанами [21] в два счета…
— Возьмите, — сказал он, протягивая офицеру перевязь со шпагой.
Один из моряков, человек, очевидно, недоверчивый и предусмотрительный, вмиг выдернул у д'Артаньяна из-за пояса пистолеты. Он вышел в окружении конвоя во двор, где стояла карета с занавешанными окнами. Офицер показал на нее рукой:
— Прошу вас, сударь…
Д'Артаньян со вздохом влез первым. Офицер поместился напротив, и карета тронулась. Глядя на своего спутника, гасконец лихорадочно пытался составить о нем верное впечатление — быть может, удастся хоть что-то выведать, если сообразить, как к нему подойти…
Это был человек лет двадцати пяти — двадцати шести, лицо у него было бледное, глаза голубые и слегка впалые; рот все время плотно сжат; сильно выступающий подбородок изобличал ту силу воли, которая в простонародном британском типе обычно является скорее упрямством; лоб был едва прикрыт короткими редкими волосами темно-каштанового цвета, как и аккуратно подстриженная борода.
Что-то забрезжило в мозгу д'Артаньяна, и появились первые догадки касательно столь неожиданно пленившего его человека…