— У нас все готово для приема, штабс-капитан. Милости просим.
Пока Орлов и его команда добирались до Вселенского, мы на скорую руку собрали стол, во главе которой стояла заныканная от командирского ока бутылка коньяка. Волк покопался в своих архивах и поставил музыку, наиболее близкую к эпохе царствования Ее Величества, не помню уже как зовут Второй. Как раз про нее и музыка. «Шери, шери леди…», а дальше соло на арфе.
Орловчане ввалились на Корабль дружною толпой. Брезентовые скафандры скинули еще в переходной камере. А вот бочки с кислородом пришлось оставить снаружи. В двери наши не пролазили. Одеты они были по парадному, наглажены в меру возможности, и пахли ядреным одеколоном под названием «Капля убивает лошадь».
Они по очереди щелкали каблуками, говорили «Честь имеем», потом обнимали меня, гладили Хуана, по-дружески хлопали по обшивке Волка и неприязненно таращились на Кузьмича. Подзабыли, стало быть. Пришлось объяснить, что это не большой, матировавший таракан, а вполне соображающая бабочка по имени Кузьмич и по фамилии Кузьмич. А уж когда ребята узнали, что те восемь томов слезной мольбы нацарапал именно мой первый помощник, их расположение к Кузьмичу несравненно возросло.
Не откладывая дело в долгий ящик, мы расселись за слотом, разлили в мензурки коньяк, чокнулись.
— За Рассею! — гаркнул штабс-капитан Орлов, поправляя изогнутые усы.
— За Рассею! — вторили ему поручик и господин Кулибин.
Я, к слову, не совсем понял, почему мы должны пить за отдельно взятую, хоть и самую большую область Земного Содружества, но перечить не стал. Все-таки в моей голове остались кой-какие знания об древней истории. Раз на нашу Российскую область, то за нее, родную.
По старинной же древней традиции штабс-капитан и его команда, опрокинув коньяк, швырнули мензурки через плечо. Мензурки, конечно, вдребезги. Кто ж с такой силой посудой швыряется? Но пришлось достать новые. Правда уже небьющиеся. Тубусы от использованных ионных карандашей. Кузьмич, правда, отказался из них пить, заявив, что ему мутивировать дальше некуда. Мы не настаивали. Нам больше достанется.
Едва покончив со вторым тостом, который мы пили стоя и за женщин, мне даже рта не дали раскрыть. Штаб-капитан, наставительно задрав указательный палец к потолку, пояснил, что настоящие русские говорят о делах только после третьего тоста. Если смогут и если есть о чем говорить.
Выпили по третьей. За тех, кто в глубоком космосе. Посуды не били, но макаронами не закусывали. Все больше на сухарики налегали. Кузьмича аж передергивало от хруста.
— Ну так за сколько же вы нам, сударь, этого монстра летающего продать изволите? — штабс-капитан выхватил из рук Кузьмича, пытавшегося спасти последний кусочек, сухарь и отправил его к себе в рот.
Я сперва не понял, о чем, вообще, речь идет. А когда сообразил, то удивился.
— Подождите, штабс-капитан! Речь не о продаже…
Орлов договорить не дал. Он хлопнул ладонью по рукам первого помощника, который пытался уволочь из вазочки крошки, и опрокинул ее, вазочку, вернее ее отставшее содержимое, в рот:
— Много, конечно, предложить мы не можем, сударь. Издержались слегка по дороге. Но можем предложить пять пудов червонного золота.
— Вы наверно шутите, — предположил я.
— Вам мало пяти пудов? — задумался штабс-капитан, — Тогда извольте векселями в швейцарском банке. Десять тыщ золотом. За подписью Ее Величества Екатерины Второй.
Катькой ее звали, не забыть бы снова. А про швейцарский банк это заманчиво. Если их тогда на депозит положили, то сколько же это по нынешнему курсу?
— Подождите, штабс-капитан, — прервал я Орлова, который, пытался схватить меня за грудь, чтобы доказать — золото настоящее, — Если вы хотите купить то, что сейчас прикреплено к вашему, так сказать, кораблю, то мы с удовольствием уступим его по самым ничтожным ценам. Нет, целовать меня за это не стоит. Но существует одно но…
Штабс-капитан со сведенными на носу глазами, вытащил из-за пояса пистолет и мрачно посмотрел в его дуло. То ли сам надумал застрелиться, то ли мне показать, как пользоваться этой железякой. Но все равно, нельзя доводить посиделки до такого состояния.
— Имеется одна вещь внутри этого, как вы заметили, монстра, которая мне необходима. Если вы сможете ее достать…
Дуло переместилось от глаза штабс-капитана к глазу господина Кулибина.
— Господин Ку…, — штабс-капитан неприлично икает, — Кулибин, всенепременнейше достанет все, что пожелаете. Не так ли, господин Ку…, — неприлично икает во второй раз, — Кулибин?
Вышеназванный, что бы ни повторяться, господин, поправляет волосы на голове, которые и так, по моему мнению, излишне прилизаны и сообщает, не обращая внимания на направленный в его глаз пистолет:
— За Рассею! — после чего падает лицом в тарелку с макаронами.
Штабс-капитан перестает видеть хорошо замаскированного господина Кулибина и перемещает пистолет по кругу в сторону поручика. Лицо поручика мгновенно проясняется, он открывает рот. Но не успевает ничего сказать, потому, как штабс-капитан понимает, что после слов поручика ему вряд ли удастся избежать международного скандала. Он стреляет. Осечка. Снова стреляет. И снова осечка. Третий раз штабс-капитан не стреляет, понимая, что не судьба. Он откидывает пистолет в сторону и падает мне на грудь. Плачет по мужски грубо, все время прерываясь, примечая какова моя реакция:
— Нужен нам этот монстр. Понимаешь, любезный. У нашей повозки вот-вот моторесурс закончится. Того и гляди встанем посреди космоса. Что тогда делать? А монстра твоего ср…го (сердечного — прим авт.) распотрошим, свое оборудование перетащим, и дело сделано.
— Но…
— Да достанем мы твою фигулину, не волнуйся. Как только проспимся, так и достанем. У меня Кулибин знаешь какие вещи вытворяет? Для блох скафандры шьет. Точно. Вот только бочки никак приделать к ним не может. Блохи их веса не выдерживают, прыгать не могут. А поручик тоже… В любую, простите, сударь, дырку без мыла. Молчите, поручик. Иначе р-расстр-реляю, как бешенную с-собаку. Где мой револьвер. Кто свистнул? Ах ты гнида!
Штабс-капитан потряс меня немного, но потом быстро успокоился, слив остатки коньяка в свой тубус.
— А хош, сударь разлюбезный ты мой, мы тебе станцуем. Прям щас. Гвардия, подъем!
Не дожидаясь, пока гвардия сумеет подняться из-за стола, штабс-капитан выскочил на середину рубки, лихо взлохматил чуб, поправил усы и встал в позу.
— Эй, музыканты, — заорал он, вероятно, обращаясь к Вселенскому, — Прекращай дурную музыку крутить. Эдак и я могу. Мурку давай!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});