не такое слышали, не в таком успели поучаствовать — а исключительно для внушения страха клиентам заведения. Тот самый сопутствующий ущерб, который можно было минимизировать, а можно и совсем наоборот. Сейчас власть имущие в погонах желали именно последнего.
Большой хапок! Именно так — и совершенно правильно — было воспринято случившееся как Карданом, Рыжим и их бойцами, так и просто понимающими людьми. Милицейский рейд, целью которого являлось казино «Олимп», клуб «Гранд» и ещё несколько официальных источников дохода кардановской группировки, не мог случиться просто так. Да и хватали омоновцы всех, что являлся активным членом, причём делали это предельно жёстко, показательно. Грузили в автозаки, потом в КПЗ… и не спешили предъявлять обвинения.
Самого Кардана подобным было не напугать, «за речкой» и не того успел насмотреться. Но сам жёсткий прессинг уже был показательным симптомом того, что менты не просто так лютуют, а отрабатывая не то чей-либо заказ, не то согласно собственным интересам. Это и предстояло выяснить. Увы, пока что не ему, а оставшемуся на свободе Рыжему. Фима оказался, как и всегда, особо осторожен, сразу после начала неприятностей с ворами решив залечь на дно и управлять делами по телефону и через доверенных людей. Ему то же самое советовал, но Кардан не рискнул уподобиться порой излишне осторожному партнёру. Авторитет среди бойцов, он сложно нарабатывался, а вот просесть мог довольно быстро, в том числе и от несвойственного ему поведения. С Рыжего то взятки гладки, он всегда был такой: хитрый, юркий, постоянно ускользающий. Потому и столь нужный, дополняющий его, Артёма Лагина, ярость и силу.
Кардан поморщился, пытаясь устроиться с минимальными неудобствами на том, что в теории должно было быть лежанкой в этой клятой камере. В той, в которой он находился со вчерашнего вечера в компании двух откровенных уродов. Как раз из-за присутствия рядом этих двух урок он не рисковал не то что спать, просто прикрыть глаза. Ослабишь концентрацию, впадёшь в дремоту и… И неизвестно, что вообще может случиться. Он и так обоих отоварил как следует в первые же полчаса своего тут пребывания. Одному рёбра если не сломал, то изрядно ушиб. Второй теперь может похвастаться одним фиолетовым фонарём под глазом и парой выбитых зубов. Хотя каких там зубов — гнильё под золотыми фиксами.
Странным было не то, что в камере, куда его кинули, оказались урки из числа расписных. Процент подобных постояльцев всегда был велик. А вот то, что они его знали, но вместе с тем полезли бычить — это другое. Заказ? Несомненно. А вот кого, тут ещё нужно было как следует подумать. Воры вроде того же Башни или кого-то чуть меньшего калибра? Исключать было нельзя. Простой и незатейливый приказ от собственно ментов, которым он тоже успел встать поперёк горла? Опять же возможно. Зато то, что он до сих пор находился в камере, несмотря на усилия адвоката, если не лучшего в городе. то в «золотую пятёрку» точно входящего — это кое о чём говорило. Например, о крайнем интересе ментов подержать его тут, да подольше.
— Ничего, — прошипел Лагин сквозь зубы, обращаясь не то в пустоту. не то к грязному, покрытому потёками какой-то дряни потолку камеры. — Сейчас ещё и жалобу накатаемзна нападение. На меня нападение. Двумя судимыми не раз уголовниками. Сидели же, марамои, да?
Хриплая ругань одного и нечто нечленораздельное из-за высвистнутых зубов другого. Кардана это немного, но развлекало. Хоть какое-то отвлечение от не самых приятных мыслей. Естественно, он постарался выбить из обоих сидельцев то, почему они на него набросились, однако… Тупые, очень тупые исполнители, которым просто сказали. Кто? Вроде как передали маляву от Сиплого, одного из местных «воров» средней руки, но приближенного к Секе, лдному из местных коронованных. Да только чтобы Секе было дело до него, Кардана — это очень сомнительно. Артём понимал, что тот весь в своих делах насчёт угона, разбора на запчасти и перепродаже автомобилей, а к иным, тем более рискованным делам старается не приближаться. Опасается последствий. Правильно опасается, но это уже другое. А вот Сиплый…
Наверняка не сам, просто удобный посредник, пользующийся достаточным среди урок влиянием, чтобы вот такие малявы с указаниями передавать. Интересовало другое, то есть кто был настоящим автором послания — «воры» или менты? И чего хотели получить в итоге? Просто припугнуть, как следует избить/покалечить или и вовсе удавить по-тихому? Двое получивших по рожам клялись мамой и собственными жопами, что просто припугнуть и дать пару раз по морде. А вот зачем и почему, так то им в маляве не разъясняли. Это как раз не удивляло, поскольку такому тупому мясу никогда ничего не разъясняя. Насчёт содержимого малявы… Кардан не собирался верить этим двум утыркам ни на грош. Врут ведь как дышат, да ещё сами себя убедить способны. Таким умениям они чуть ли не с самого детства и уж точно с первого попадания к «детскому» оперу учатся. Тюремные, в рот им ноги, университеты! Лично он их презирал до глубины души, но вместе с тем признавал, что кое-что они дают. Только вот берут такую цену, какую человек в здравом уме платить готов не будет.
Шаги за зверью, лязг открываемого замка. Со скрипом открывающаяся дверь… И возникший на пороге мент лениво так, с растяжкой, произносит:
— Лагин, на выход! Адвокат к тебе.
Кардан мгновенно, словно разжимающаяся пружина, вскочил с лежанки, напоследок хлестанув взглядом обоих сжавшихся от воспоминаний полученной трёпки сокамерников. Тот же взгляд был подарен и вертухаю местного значения, но тот, будучи полностью уверенным в собственной неприкасаемости — поскольку по крупному не нагадил, а за мелочи рассчитываться мало кто станет — мимо мозга пропустил. Недолгое путешествие, и вот оно, помещение, где Кардана дожидался проверенный уже не раз юрист, Филипп Аркадьевич Лопарев.
— И снова здравствуйте. Филипп Аркадьевич, — довольно этак улыбнулся Кардан, присаживаясь опять же на ни разу не мягкий стул, в прямом смысле слова задницей ощущая всё негостеприимство правоохранительной системы. — У меня для вас новый материал для новой жалобы.
— Доброе утро, Артём. Вижу, ночь у вас выдалась не самая лучшая.
Лопарёв обращался к клиенту по имени уже потому, что был старше его лет на тридцать, да и привычка преподавателя — а им он был более двух десятков лет, считая, что участвовать в фарсе под названием «самый гуманный советский суд» ниже его достоинства — давала о себе знать. В адвокатуру он сперва пришёл сразу после окончания