— Да, — подтвердил Шпильман. — Должно быть, Шай переписал себе в тетрадь текст не из этой книги. Возможно, был какой-то другой вариант. Салат можно, конечно, есть и под звуки сонаты, и под звуки тарантеллы, это, знаете ли, уже не из области кулинарии…
— Вы так думаете? — пробормотал Беркович. — Но если именно этой фразой отличался текст Малаховского, то…
Он не закончил фразу, но догадаться о смысле было нетрудно.
— То не из-за нее ли его убили? — подхватил Шпильман. — Вы действительно так думаете, старший инспектор?
— Не знаю, — уклончиво сказал Беркович. — Вроде бы действительно — соната и салат, ничего общего… С другой стороны, если тайна салата… то, может быть, музыка… Надо подумать.
— Не думаю, чтобы вкус салата зависел от музыки, которую вы слушаете во время еды, — заметил Шпильман. — Во всяком случае, в моей практике…
— Большое спасибо, Йоси, — сказал Беркович, вставая и протягивая повару руку. — Вы мне очень помогли!
— Да? — удивился Шпильман. — Чем же?
Ответа он не дождался.
Старшему инспектору позвонили на мобильный, когда он стоял в пробке на углу улиц Алленби и Кинг Джордж.
— Борис! — прокричал сержант Охайон, посланный в аэропорт для проверки списков. — В “Эль Аль” ничего подозрительного! В “Алиталии” я проверил вчерашние списки…
— Не надо так кричать, — поморщился Беркович. — Я слышу.
— Извини, — сбавил тон сержант, — тут такой шум в зале… Вчерашние списки — пустой номер, тем более, что они уже улетели.
— Списки?
— Пассажиры. А через два часа в Милан летит рейсом “Алиталии” некий Арриго Бенцетти, который работает в ресторане “Ла Скала”, и я подумал…
— Задержи его до моего приезда, хорошо?
— Постараюсь, — неуверенно сказал Охайон. — А по какому поводу?
— Скажи, что старший инспектор хочет поговорить с ним о Шестой струнной сонате Россини.
Пробка рассосалась минут через десять, и Беркович погнал в аэропорт, включив мигалку и сирену, сделав, однако, по дороге важную остановку. В одной из комнат отделения полиции его ждал сержант Охайон, не сводивший взгляда с высокого и тощего итальянца лет тридцати, бурно выражавшего свое возмущение.
— Комиссар! — вскричал Бенцетти, увидев вошедшего в комнату Берковича. — Это произвол! Я буду жаловаться консулу! Что ваш сотрудник себе позволяет?
— Если, — спокойно сказал Беркович, — при обыске — вашем лично и вашего багажа — мы не найдем вырванного из тетради листа с текстом кулинарного рецепта Россини, то вам будут принесены извинения и вас проводят на самолет. А если… Что это с вами?
Похоже, что итальянца перестали держать ноги. Бенцетти рухнул на стул и сказал:
— Я требую консула и адвоката.
— Если вы сами отдадите рецепт, — предложил Беркович, — это будет расценено, как добровольное признание и явка с повинной. Кстати, куда вы дели статуэтку Будды? Она, конечно, не такая дорогая, как рецепт, но тоже стоит немало.
— Да что вам в этом рецепте? — пробормотал Бенцетти. — Бумажка. Не стоило…
— Убивать человека, — закончил фразу старший инспектор.
Бенцетти молчал.
— Значит, — продолжал Беркович, — вы так и не догадались, при чем здесь Шестая соната для струнных?
— Для улучшения пищеварения, — буркнул итальянец.
— Вовсе нет, — улыбнулся Беркович. — Очень невкусный салат, верно? Вы думали, что в рецепте Малаховского другие ингредиенты, а оказалось… Послушайте, я, в отличие от вас, не специалист… Сколько времени обычно варят для салата картошку, цветную капусту и морковь? Ведь именно эти продукты упомянуты в рецепте, верно?
— Эти, — сказал Бенцетти. — Что значит “сколько времени”? До готовности, естественно.
— До готовности, — повторил Беркович. — Вот потому и невкусно.
Итальянец поднял взгляд на полицейского и пожал плечами.
— Между тем, Россини ясно указал: слушайте Шестую струнную сонату! Я заехал в “Тауэр рекордс”, благо это оказалось по пути, и купил диск… Вот, читайте: в сонате три части, первая звучит ровно десять минут, вторая — только две с половиной, последняя — шесть. Вам ничего не приходит в голову?
Бенцетти, похоже, в голову приходили лишь мысли о том, что до родного Милана он доберется еще не скоро.
— Картошку, — назидательно сказал Беркович, — нужно варить десять минут и ни секундой больше. Цветную капусту — ровно две с половиной минуты, и если вам кажется, что это мало, то поверьте Россини, ему виднее. Ну и морковь — шесть минут. Не знаю, много это, по-вашему, или мало, но с точки зрения Россини — в самый раз.
— Мамма миа, — пробормотал Бенцетти.
— Консула я сейчас вызову, — сказал Беркович. — Когда он приедет, мы продолжим допрос.
Вечером, вернувшись домой, старший инспектор протянул жене лист бумаги — Беркович перевел текст на русский и аккуратно переписал в свой блокнот.
— Наташа, сооруди-ка салат по этому рецепту, — сказал он. — Говорят, вкуснятина. Сам Россини был в восторге.
Человек, который не мог умереть
Георгий Бергман сам вызвал «скорую» и все время, пока его везли в приемный покой больницы «Ихилов», вслух размышлял о том, что же он мог съесть, отчего его вдруг прихватило, почему такая боль в желудке, и поскорей бы ему сделали промывание…
Промывание Бергману, конечно, сделали немедленно, но это ничего не изменило в его судьбе: минут через десять после начала процедуры он потерял сознание, и пока врачи переключали аппаратуру, Георгий скончался, испытывая перед смертью сильнейшие боли, о чем свидетельствовало выражение его лица.
В полицию позвонил доктор Альперон, который несколько часов спустя после смерти Бергмана сел писать эпикриз и неожиданно обнаружил, что первоначально поставленный диагноз — острое пищевое отравление — странным образом не подтверждается лабораторными данными.
Доктор не хотел разговаривать с дежурным и требовал к телефону кого-нибудь из "вменяемых следователей", не объясняя, впрочем, что он при этом имел в виду. Подумав, дежурившая в это время на полицейском коммутаторе Дора Губерман соединила Альперона со старшим инспектором Берковичем, в результате чего эта история и получила неожиданное завершение. Попади "дело Бергмана" к иному следователю, преступник, скорее всего, так и не был бы найден, из чего не следует, что в израильской полиции мало толковых людей и лишь один Беркович семи пядей во лбу. Просто в нужное время Беркович вспомнил нечто такое, что мог вспомнить только он, поскольку…
Впрочем, по порядку.
* * *
— Не понял, — сказал Беркович, когда доктор Альперон закончил длинную и невнятную фразу. — Так умер ваш пациент или не умер, в конце-то концов?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});