— Да.
Они помолчали, потом министр вкрадчивым хитрым голосом поинтересовался:
— А вы... тоже всё слышали?
— Достаточно.
— С какого момента?
— «Я чемпион мира по всему, по чему только можно стать чемпионом мира».
— А, фух, — он рассмеялся с облегчением, она развернулась к нему:
— Вы ещё похлеще что-то говорили?
Он заулыбался ещё довольнее, стал качаться из стороны в сторону, весело улыбаясь:
— Ну Вера, это же просто дружеская болтовня, не надо воспринимать её слишком серьёзно. Типа как рыбаки, знаете? «Я вот такую поймал», «а я такую же и внутри подсвечник», «а я ещё больше и внутри золотой торшер»... Я, это... творческий человек! Я иногда склонен фантазировать. На разные всякие темы. Типа того, чего нет, но было бы неплохо, если бы было, — он прижал её к себе крепче, заглядывая в глаза миленьким кошачьим взглядом, она ответила максимально сурово, изо всех сил сдерживая ответную улыбку:
— Сейчас один зай дофантазируется.
Он сделал серьёзное ответственное лицо и отодвинулся, поднимая ладони:
— Я всё осознал.
Она всё-таки не сдержала улыбку и отвернулась, чтобы он её не увидел, министр тут же схватил её как было и щекотно заявил в самое ухо:
— Но я не исправлюсь!
Вера попыталась закрыть ухо плечом, и увидела в пустом проёме между домами Джен Джи, он стоял один, его тёмный сгорбленный силуэт в узком светлом пространстве выглядел безнадёжно разбитым до самой глубины души. Вера указала на него министру, он мигом стал серьёзным, поднялся, поставил её ровно и стал снимать с неё свой халат и надевать на себя, сказал шёпотом:
— Ложитесь спать, завтра будет насыщенный день. А я попытаюсь привести в чувство это убожество. Пожелайте мне удачи.
— Удачи.
Он достал амулет и провернул, рядом появилась группа бойцов и Кайрис в комбинезоне, министр молча указал ей на Веру и приказал:
— Обратно.
— Есть. — Кайрис подала ей руку, Вера помахала второй рукой Джен Джи и спине министра, который к нему стремительно шёл, развернулась к Кайрис и они телепортировались обратно в свой гостевой дом.
***
8.44.27 Минутка нытья
В гостевом доме её опять ждала ванная и пустая спальня на втором этаже, и в который раз перечитанное письмо о собственных поминках и завещании.
Перечитав письмо в сотый раз, она пришла к выводу, что отправляла его не Милка, а, возможно, сам генерал Чен, прямо с крыши беседки, Милку сюда привозить было бы ужасно неосмотрительно, вряд ли Ли Шенг пошёл бы на такой риск.
«А вот показать себя во всей красе — вполне в его стиле.»
Чем дольше она думала о письме, тем больше видела в нём его руку. Казалось, что Милка это письмо написала и прочитала вслух, а потом Ли Шенг вырезал лишнее — последние абзацы выглядели огрызками, если бы письмо действительно писала Милка, она бы большую часть внимания уделила прелестям Ли Шенга и этого нового мира, а не событиям в старом мире.
Проверив дату создания файла, она узнала ещё одну новость — письмо было написано давно, а изменено сегодня — возможно, у Милки уже полно куда более актуальных писем, но Вере решили отправить именно это, старое. Как вариант — чтобы не открывать актуальных секретных сведений.
«Как ещё один вариант — в данный момент Милка уже далеко не в таком восторге от этого мира, чтобы показывать мне её настоящие эмоции. Чёрт...»
Этот мир выглядел таким красивым снаружи, а внутри был таким диким, тёмным и безысходным, что она не видела ни единого выхода из этой идиотской ситуации, мечтая просто проснуться по будильнику и понять, что это всё ей приснилось.
«Ну почему именно она...»
Это рушило всё. Вера даже не понимала, насколько её сделало смелой одно только подозрение, что второй Призванный — её папа, пока это подозрение не опроверглось.
«Не прилетят ракеты, всё. И танки будут так себе. Зато интриг будет...»
Она знала свою лучшую подругу много лет, и точно могла предсказать только одно — пытаться предсказывать Милану Васильевну наивно. Она могла сегодня удариться в загул, завтра уйти в монастырь, послезавтра найти любовь всей жизни и обвенчаться, через неделю признать, что погорячилась, и набрать гарем из однодневок.
«Зато генеральную линию она всегда держала чётко — нет в мире лучшего чувства, чем ощущение превосходства над Вероникой Владимировной Зориной.»
В детстве это было откровенно и беззастенчиво, потом Милка научилась изображать белую зависть и саморазвитие ради собственного удовольствия, но истина читалась безошибочно, Вера это всегда видела и понимала, и никогда особенно не стремилась с этим бороться — это бодрило, забавляло, вносило в жизнь разнообразие.
«Но именно сейчас мне это разнообразие нахрен не сдалось. Чёрт, чёрт, чёрт!»
Она лежала лицом в подушке, глухо воя от злости, обиды и жалости к себе, в данный момент она ненавидела этот дикий чужой мир всей душой. Все эти культурные заморочки, идиотские законы и железную уверенность некоторых индивидуумов в собственной вседозволенности и способности единолично решать всё за госпожу Веронику.
«Был бы здесь мой папа, я бы посмотрела на ваши лица. Если бы вместо Миланки в костюме Сейлор Мун двери вынес взрослый седой мужчина, я бы посмотрела. Он бы придумал, он бы знал, что и как сказать, чтобы вы заткнулись все. Он бы ни с кем не ругался, он бы отдавал приказы невидимым подчинённым, и в атмосферу взлетали бы невидимые ракеты, и каждый неправильный ответ на его вопрос обходился бы вам не в проценты по акциям, а в реальные проблемы. Такого человека захотят иметь на своей стороне все, и каждый будет рад предложить ему самые лучшие условия. И мне предложили бы, если бы я не была женщиной. А так, как в том стишке, „родилась женщиной — терпи“.
Была бы я мужиком, со мной и Тонг бы разговаривал иначе, и министр бы совесть заимел, и в Оденсе на балу было бы совершенно другое отношение, и здесь бы языки свои поганые прикусили. „Из какого она заведения?“ Из горностроительного техникума, безмозглая ты сука, и я тебе объясню, чем это грозит лично тебе, дай мне цех, десяток рабочих и месяц времени — увидишь. Министра она перебивает, когда он говорит, посмотрите какая смелая. Доперебиваешься. Умолять ещё будешь, чтобы он чай выпил, который ты налила...»
Всё казалось таким глупым и бессмысленным, все эти танцы вокруг старых женщин, которые не решают совершенно ничего, но которым почему-то позарез надо угодить и понравиться, все эти костюмы, традиции и приличия.
«Мне не нужны платья, мне нужна роба и цех. Вернёмся в Оденс — поставлю вопрос ребром. Хватит этой болтовни и танцев, к чёрту, это ни на что не влияет. Милку в умении морочить людям головы я всё равно не обскачу. Зато в умении пилить металл — легко. Разговоры станут куда продуктивнее, когда за спиной будет торчать дуло в сто двадцать миллиметров. Чай рекой потечёт.»
И она тут же представила этот «вопрос ребром» — они с министром сидят в библиотеке, обсуждают её расписание, она говорит: «Давайте отменим все эти встречи и визиты, я не вижу в них смысла. Лучше найдите мне пару толковых механиков, токаря, сварщика и мага, если такие маги бывают. Я буду строить оружие». А он смотрит на неё тем же взглядом, которым смотрел, когда она сказала, что хочет себе постамент на Алле Духов, как будто говоря: «ох уж эти ваши милые женские фантазии, такая прелесть. А теперь давайте вернёмся к тому, что я запланировал. Как вы хотите это сделать? Постарайтесь сосредоточиться, это серьёзно», и продолжает так, как будто она не мнение высказывала, а птичкой чирикала, потому что ей сигнал с Марса пришёл почирикать, женщина, что с неё взять, она и не то вычудить может.
«Я никто в этом сраном мире. И никто меня не защитит, это мне теперь придётся думать не только о себе, но и о Милке. Меня хотя бы проклятие Янверы защищает, а Милка уже своего Ли Шенга голым фоткает — ясное дело, там не чаи гоняют ночами. Чёрт...»