пожелание хорошего дня и прислала фото с работы.
Домой Соня шла, прослушивая плейлист, который прислал ей Марк, с твердым намерением взвесить Юлю и убедиться, что она набирает вес. Дочку и маму застала в гостиной за любимым бабушкиным занятием – разглядыванием коллекции брошек и пересказом семейной легенды.
Вера Андреевна подняла жемчужную розу, приложила к груди.
– Не помню, откуда она, кажется, подарила подруга прапрабабки – польская княгиня.
Юля промолчала, сзади этой якобы польской броши стоял штамп «Сделано в СССР». Потянувшись к шкатулке, она выбрала камею из зеленой яшмы.
– Крутая. Можно мне ее?
Вера Андреевна поджала губы.
– Это самая нелюбимая брошка маман. По слухам, именно она положила начало проклятию. Мне рассказывала бабка, ей ее прабабка, а прабабке…
– Ба, я поняла принцип, – нетерпеливо перебила Юля, – при чем тут камея?
– Это подарок отвергнутого мужчины, вроде как цыгана. Он её, естественно, украл. Наша дальняя родственница ему отказала, еще и унизила. Он не простил ей этого, проклял всех женщин нашего рода. Сказал, что не видать счастья кавалерам, полюбившим Колоницких. Будет или долго и несчастливо или счастливо, но недолго.
Юля недоверчиво хмыкнула.
– Ба, так ты Тихомирова, мама Баранова, я пока тоже, бабуля была вроде Калинина. Мы давно не Колоницкие.
Вера Андреевна осуждающе покачала головой.
– Род не прерывался, хоть и фамилия менялась. Колоницкие – это дворянская кровь, состояние души, судьба, если угодно. Маман другую фамилию вообще не признавала, а после смерти мужа вернула девичью. А две прабабки вообще не брали мужнюю. Я вот тоже подумываю.
Соня отодвинула стул, села за накрытый вышитой скатертью стол и тоже заглянула в шкатулку. Нащупав бархатный мешочек, вытрясла на ладонь перламутровую стрекозу.
– А мне эта нравилась. Гладкая такая, прохладная.
Вера Андреевна сощурилась.
– Это подарок Феодосия Аристарховича. У нее пока нет собственной истории, она новая по сравнению с другими брошками.
Соня хотела поспорить, сказать, что история есть, но передумала. Это был бабушкин секрет, и непонятно, секрет ли вообще. Просто смутное воспоминание, даже скорее ощущение, что эта брошка особенная.
Юля азартно встрепенулась.
– Дай ее мне. Я ей такую историю организую, правнуки будут в шоке.
Соня переглянулась с мамой, та нехотя кивнула, давая разрешение, и протянула брошь.
– Ладно, только будь с ней осторожна.
Юля тут же стянула с шеи чокер и прицепила стрекозу.
– Спасибо! – она вскочила. – Ладно, мне нужно бежать, сегодня новую песню разучиваю.
– Стой, Юль, ты поела?
– Мам, ты опять? Ба, скажи, я ела.
– Не помню, вообще-то, – откликнулась Вера Андреевна.
Соня привстала.
– Только не задерживайся допоздна. Не забудь, завтра ты идешь со мной на маникюр к Наташе.
– Да помню я. Даже в выходной не даешь выспаться по-человечески.
На самом деле у Сони был план. Во-первых, она сможет побеседовать с Юлей наедине, поговорить об Игнате, об уроках игры на гитаре, о красоте, в конце концов, как девочка с девочкой. А еще в ее кабинете есть весы. Юля не подозревала, что ее ждет такая засада, иначе встала бы еще раньше и сбежала на край света.
Утро началось почти мирно, неспешно выпили кофе под привычное бормотание радио, даже обсудили цвета лака для предстоящего маникюра. Соня рассчитывала завязать душевную беседу ещё по дороге, но из-за дождя пришлось добираться на такси. Телефон Сони несколько раз вибрировал, оповещая о сообщениях, она косилась на него, но при дочке не открывала переписку, виновато улыбалась и прятала глубже в кармане. Впервые за долгое время Юля не огрызалась и не язвила, отвечала без едкости и сарказма.
Тишина с треском лопнула, когда Юля встала на весы. Даже в одежде ее вес не перевалил за сорок килограммов. Она быстро отошла от весов, но Соня успела увидеть цифру, застыла на секунду, как наэлектризованный воздух перед раскатом грома, и взорвалась.
– Ты понимаешь, что творишь?! Господи, Юля! Все это время ты меня обманывала! Лгала, глядя мне в глаза! Ничего не ела. Это не худоба даже, а дистрофия. Болезненная, жуткая дистрофия. Ты себя гробишь, убиваешь саму себя. Неужели ты не видишь? Это болезнь, патология, а дальше что? Смерть? Еще чуть-чуть – и твой организм не будет принимать обычную пищу, только глюкозу через капельницу. Ты просто убьешь саму себя. Никогда не станешь мамой, просто не доживешь!
Юля схватила куртку и попятилась к дверям.
– А я не хочу быть мамой! Больно нужно. Не хочу быть такой, как ты!
Соня попыталась ее остановить.
– Стой!
Юля увернулась от руки Сони и выбежала в коридор. На ходу накинула куртку и понеслась к выходу. Соня сделала несколько шагов и замерла, обреченно опустила плечи и поплелась обратно в кабинет.
Из-за двери выглянула Наташа.
– Э-э-э, на маникюр Юля не идёт?
Соня устало покачала головой.
– Нет.
– Ну, давай тебе сделаю. Всё равно у меня теперь окно.
Сдерживая слезы из последних сил, Соня кивнула. Не хотелось реветь на глазах у посторонних. Хорошо еще, что Лера так рано не приходит, а то стала бы свидетельницей безобразной сцены и обязательно позлорадствовала.
Когда Наталья почти закончила наводить ногтевую красоту, телефон Сони прозвенел серией сообщений. Интуиция подсказывала, что это не Марк, Соня потянулась к мобильнику и зашла в месседжер. Юля прислала фото тарелки с гречкой и котлетой, потом еще одно – с пустой тарелкой, а ниже сообщение.
«Мам, я поела, правда, спроси у Тимура».
Соня всхлипнула, на молчаливый вопрос в глазах Натальи покачала головой.
– Всё в порядке.
Набрала ответ Юле.
«Юль, я тебя люблю, поэтому и беспокоюсь. Прости меня, не стоило мне срываться».
А на следующий день Соня отвела Юлю к психологу. Перепоручив дочку чужой женщине, Соня наконец расплакалась. Кирилл нашел ее на нижней ступеньке лестницы, ведущей на чердак, обнял, поцеловал в макушку и позволил выплакаться.
– Ну, тш-ш-ш. Всё будет хорошо. Юля согласилась лечиться. Это главное. Мы справимся.
Соня судорожно вздохнула.
– Я не справилась. Я плохая мать.
– Сонь, ты опять? Ты хорошая мать. Ситуация сложная, и Юлька у нас такая… непростая.
Соня замотала головой, уперлась носом в свитер Кирилла и снова расплакалась.
– Я еще переживала, что она забеременеет в семнадцать лет. А у нее цикла нет уже четыре месяца, и я об этом узнала только вчера! Я ужасная мать.
Кирилл вздохнул, обнял Соню крепче.
– Я буду ее кормить шаурмой. Ну не любит она гречку и уху. А на шаурме отъестся как миленькая. Сегодня же привезу ее любимую, с индейкой и солеными огурцами. Через месяц ты ее не узнаешь.
Соня истерично всхлипнула.
– Я ее давно