ожидать, что Гувер займет позицию, необходимую для того, чтобы дать им толчок, и, похоже, он это и делал, сначала выдвигая условия для начала Рижских переговоров, а затем заключая тщательно продуманное юридическое соглашение, которое обеспечило его организации экстерриториальные права внутри России — поведение, которое вызвало громкую критику со стороны левых. Однако, как только миссия началась и существенная стабильность советского режима больше не вызывала сомнений, трудно понять, что, по мнению радикалов, Гувер мог на самом деле предпринять, чтобы подорвать авторитет большевиков, помимо распространения враждебной пропаганды среди бенефициаров АРА. С момента появления статей о Грегори все должно было казаться возможным, и не было никакого вреда продолжать звонить в набат.
Некоторые из самых резких критических замечаний прозвучали в The Nation, чьи передовицы не без основания изображали АРА как ассоциацию убийц-большевиков. В письме редактору Освальду Гаррисону Вилларду от 17 августа 1921 года Гувер поддержал обвинение в антибольшевизме:
Я рад сказать, что, насколько я понимаю, вся американская политика во время отмены перемирия заключалась в том, чтобы сделать все возможное, чтобы предотвратить превращение Европы в большевистскую или захват ее их армиями. Я считаю, что этот вклад был одной из величайших услуг, оказанных американцами миру, о чем свидетельствует сравнительная ситуация в Европе с ситуацией в России сегодня.
Что касается предстоящей экспедиции в Россию, то ее целью было «спасти жизни нескольких детей от большевизма», а не вмешиваться в политическую систему.
В том же духе 5 сентября Гувер написал Герберту Кроли, редактору the New Republic, защищая свои предварительные условия в Риге как полностью соответствующие практике прошлой администрации и, безусловно, важные ввиду того факта, что рассматриваемая страна была страной, в которой «неограниченный террористический коммунизм находится под контролем». Что касается дела Грегори, Гувер отрицал ответственность за падение Белы Куна и его советского режима, но открыто выразил свое удовлетворение таким исходом.
Что касается российской политики, то вы знаете, что я тот, кто с самого начала утверждал, что большевизм — это русская лихорадка, которая должна выгореть сама по себе в России, и что я постоянно выступал против любого давления на нее. Я настаивал на этом не только потому, что такое давление унесло много человеческих жизней, но и потому, что я не сомневаюсь, что рано или поздно это зрелище обанкротит социалистическую идею, несмотря на всех ее апологетов.
Это почти верно. Записи показывают, что даже Гувер на некоторое время поддался искушению попытаться повлиять на ход событий внутри России, как путем поставок продовольствия, так и путем лоббирования Вашингтона с целью обеспечения Белых армий боеприпасами. Также не следует приписывать Гуверу исключительные способности к прогнозированию за его твердое предсказание о том, что советский социализм дискредитирует себя «рано или поздно»: семьдесят лет — это на целых два поколения позже, чем на самом деле имел в виду Гувер.
Количество времени, которое Гувер тратил на выступления со своими критиками, просто поразительно, если учесть, что в качестве министра торговли и председателя АРА он действительно был очень занятым человеком. Это тем более примечательно, когда обнаруживаешь, что так много его энергии было потрачено на участие в битве с незначительными фигурами, людьми во главе радикальных благотворительных организаций, которые привлекли внимание, если не финансовые взносы, главным образом, очерняя АРА.
Среди этих необычных личностей был Пакстон Хиббен, секретарь Российского Красного Креста, которого Гувер и компания регулярно обвиняли в снабжении американских радикалов боеприпасами против АРА. Далее слева был Д. Х. Дубровский, который заменил неофициального советского представителя в Вашингтоне Людвига Мартенса после его депортации в январе 1921 года. Дубровский организовал организацию «Друзья Советской России», которая создала сеть агентств по сбору помощи для русских, нацеленных на американскую рабочую силу. Часть выручки использовалась для поддержки пропагандистского периодического издания под названием «Советская Россия». Фирменный бланк ясно указывал, в чем заключается его лояльность: «Наш принцип: мы обращаемся с призывом к рабочему классу. Жертвуйте не только для того, чтобы накормить голодающих, но и для спасения российской рабочей революции. Давайте, не навязывая империалистических и реакционных условий, как это делают Гувер и другие».
Также на пробольшевистской окраине был Уолтер Лиггетт, который вместе с Дубровски организовал Американский комитет помощи голодающим в России, тонко замаскированную советскую организацию. Этот комитет собрал очень респектабельный консультативный совет, в который вошли десять сенаторов, восемь конгрессменов, тринадцать губернаторов, два бывших губернатора, один кардинал и двадцать три епископа. Когда они подписывались на проект, они не знали, что он был направлен не столько на спасение жертв голода, сколько на объединение усилий по рекламированию и борьбе с Гувером, многие из этих благонамеренных личностей, как говорили, были удивлены и смущены, узнав правду — и это откровение фактически положило конец комитету Лиггетта.
Тяжеловесная переписка между Гувером и Лиггеттом широко цитируется в «Истории Фишера», чье пристальное внимание к таким маргинальным персонажам и раздражениям, которые они причиняли Шефу, является ничем иным, как навязчивой идеей. С такого расстояния все это кажется ниже достоинства человека, организовавшего великое предприятие, которое тогда осуществлялось в России. Вспоминается предостережение самого Фишера о слоне и мыши. Многое объясняется заметностью личных нападок на Гувера, который был наделен довольно тонкой кожей. В частном порядке, как и в феврале 1922 года, он горько жаловался на то, чего ему стоила его работа.
Русский проект: «С личной точки зрения, у меня есть все основания сожалеть о том, что я когда-либо касался ситуации, которая настолько полна грязи и личного поношения со всех сторон, как это представляется». Возможно, так все выглядело изнутри в неудачный день, но общая картина рассказывала совершенно иную историю. Судя по репортажам и редакционным репортажам в основной прессе, безусловно, большинство американцев с энтузиазмом поддерживали работу АРА в России, которую они рассматривали как решительное подтверждение их представления о себе как о филантропической нации.
В конце концов, окончательное суждение относительно зацикленности Гувера на его радикальных критиках вынесла Бесси Битти, она же Лиззи Бах, бывшая радикальная журналистка из Сиэтла и свидетельница русской революции, которая жила в Петрограде, когда приехал Боуден и пригласил ее руководить первой кухней АРА, открытой в России. В мае 1922 года она вернулась в Соединенные Штаты, остановившись на Бродвее, 42, где выслушала Бейкера на эту тему, которая, по его словам, звучала «примерно так»:
Я хотела бы знать персонал АРА в Нью-Йорке и Вашингтоне достаточно близко, чтобы вести себя с ними как мать. Что бы я сделала в первую очередь, так это отшлепала мистера Гувера. Он возглавляет величайшую организацию в мире, и его организация делает лучшую вещь в мире, и, следовательно, ему никогда не следует беспокоиться о каких-либо булавочных уколах, таких как Хиббен, Дубровски, Лиггетт и т.д. и