книге Мюррея. Председатель АРА расценил все это дело как вызывающее замешательство неамериканское. Можно видеть, что его суждение было подытожено Фишером, который написал, что волнение, вызванное Красным Испугом, было «таким же гротескным, как ужас слона при виде мыши...».
К 1921 году популярное американское отношение к русским эволюционировало до такой степени, что продвигать их Уилсону как инстинктивно демократических было бы трудно. Фишер отмечает, что «русский и большевик были терминами, которые быстро приобретали одинаковый оттенок» в сознании американцев. Большевистский режим продержался у власти четыре года, достаточно долго, чтобы его можно было сравнить с его недемократическим царским предшественником, и некоторые американцы, похоже, пришли к выводу, что русский народ, в конце концов, получил такое правительство, какого он хотел и, следовательно, заслуживал. Фишер говорит нам, что «русские зверства теперь были так же дороги любителям сенсаций в прессе и на трибуне, как и немецкие зверства несколькими годами ранее».
Это стирание грани между правителями России и управляемыми помогает объяснить неприятие помощи голодающим, проявляемое явным меньшинством американцев, которые задавались вопросом, почему их страна должна обеспечивать, по выражению дня, «суп с орехами». Другие, возможно, убежденные в жизненно важном различии между режимом и народом, обеспокоены тем, что американская помощь России, хотя и даст средства к существованию невинным детям, в то же время послужит легитимизации, укреплению или даже спасению морально, политически и экономически обанкротившегося советского правительства.
Некоторые из этих обеспокоенных американцев обратились по этому вопросу непосредственно к Гуверу, среди них бостонский бизнесмен по имени Джеймс Макнотон, который считал, что Соединенные Штаты должны дать большевикам понять, что «мы вмешаемся с применением военной силы, если они не будут вести себя так, как ведет себя цивилизованный мир». Ответ Гувера был таким, который он чувствовал себя вынужденным повторять неоднократно в течение первого года миссии: «Мы должны проводить некоторое различие между русским народом и группой, захватившей правительство».
У. Хьюм Логан, президент Dow Co., жаловался Гуверу в мае 1922 года из своей штаб-квартиры в Луисвилле, что у Америки нет причин отправлять продовольствие на миллионы долларов в Россию, когда эта страна «приглашает незамужних женщин стать матерями» и содержит большую постоянную армию. «Мне кажется, помогая России, мы усиливаем опасного врага». Гувер мягко проинструктировал: «Я думаю, вам нужно будет мысленно отделить 200 000 коммунистов в России от 150 000 000 русских людей». Такие предупреждения были бы оправданы, утверждал он, если бы целью АРА было восстановление российской экономики или стабилизация политической ситуации в интересах большевиков, тогда как фактически ее единственной целью была помощь голодающим.
Фактически, к тому моменту — через три месяца после предупреждения Дикинсона о том, что американская помощь укрепляет советское правительство, — Гувера, должно быть, начали одолевать собственные сомнения, хотя он, похоже, все еще верил, как, возможно, и большинство американцев, что кормление русских в конечном итоге приведет к ослаблению их привлекательности и, что еще лучше, их терпимости к большевизму. Время покажет. В любом случае, в отличие от мистера Логана, мало кто из американцев был обеспокоен тем, что самый опытный антибольшевик страны играл на руку красным в Кремле. Гувер был застрахован от подобных подозрений точно так же, как полвека спустя безупречные антикоммунистические качества Ричарда Никсона однозначно позволили ему совершить исторический президентский визит в Красный Китай.
Несколько недоброжелателей усомнились в искренности гуманизма Гувера. Самым громогласным из них был капризный сенатор Томас Э. Уотсон, демократ от Джорджии, сторонник Гувера и АРА, которую он регулярно осуждал как организацию «профессиональных благотворительных брокеров», которая в очередной раз вводит в заблуждение Конгресс США и американский народ.
Человеком, ответственным за парирование ударов таких, как сенатор Уотсон, был Бейкер, возглавлявший отдел рекламы АРА в Нью-Йорке. После нескольких лет работы в спорном бизнесе по оказанию помощи голодающим АРА приобрела большой опыт в области связей с общественностью. Непрерывный поток пресс-релизов, сгенерированных в Москве и Нью-Йорке, вдалбливал в сознание американского народа мысль о том, что их сотрудники по оказанию гуманитарной помощи были на высоте, раздавая жизненно необходимые продукты питания многим тысячам голодающих российских детей с типично американской эффективностью. Тем временем местные газеты разместили ободряющие тематические материалы о вкладе их конкретных мальчиков на фронте борьбы с голодом.
Управление рекламой, естественно, подразумевало недопущение попадания в газеты определенных историй. Нельзя допустить, чтобы что-то взбаламутило американский банк. Как только началась кукурузная кампания, руководящим принципом стало преуменьшение ужасающих историй о голоде и продвижение освещения спасательной операции. С этой и другими целями сотрудники Baker's в Москве тщательно подбирали иностранных корреспондентов. Одним из результатов этого стало соглашение, согласно которому репортеры согласились не предавать огласке непростые отношения АРА с советскими властями, истории о которых могли настроить общественное мнение дома против миссии и, таким образом, поставить под угрозу жизни миллионов детей.
Привлечь к сотрудничеству московских корреспондентов во многом помогла щедрость АРА. Хаскелл разрешил, по крайней мере, американцам среди них, использовать обычно безопасную курьерскую почту АРА для отправки статей в свои европейские или домашние бюро, что позволило им обойти советскую цензуру. Дополнительные рычаги воздействия были получены за счет предоставления доступа к американскому магазину, где можно было приобрести такие ценные товары, как еда, сигареты и — неофициально — спиртные напитки, а также за счет распространения приглашений на общественные мероприятия, спонсируемые АРА, охватывающие широкий культурный спектр — от частных выступлений балерин Большого театра до рождественского шоу Lonergan's blowout. Таким образом, распространение информации о внеклассной деятельности гуманитарных работников в России противоречило бы личным интересам американского корреспондента — более того, вполне могло бы свидетельствовать о самообвинении.
В Соединенных Штатах бесплатная и желанная реклама была создана артистическим сообществом русских эмигрантов, в основном в Нью-Йорке, где выступал частично восстановленная «Летучая мышь», пел Шаляпин, а Павлова танцевала на бенефисах АРА. Такие мероприятия способствовали скорее благоприятным отзывам в прессе, чем скромному количеству собранных ими долларов.
Несмотря на регулярность критических замечаний сенатора Уотсона, нью-йоркский офис АРА потратил гораздо больше времени на борьбу с политически окрашенными обвинениями и инсинуациями либеральной и особенно радикальной прессы. Многие либеральные критики Гувера, такие как критики из New Republic, считали, что продовольственная помощь России — это способ взрастить силы политической умеренности в этой стране. Гувер, конечно, видел это так же, хотя и с той фундаментальной разницей, что он представлял себе эти силы, возникающие извне большевистского режима, что заставляло либералов подозревать, что у АРА была конкретная политическая программа в России.
Радикальные критики Гувера, с другой стороны, не сомневались, что его основные мотивы в России были политическими, прикрытием для которых служил его гуманизм. Это было сочтено причиной для тревоги в радикальных кругах во время Рижских переговоров, когда власть большевиков считалась ненадежной. Если большевики действительно сдавали позиции, можно было