Арсений вспомнил запись в дневнике Круковского: «…смерть Носителя чаще всего выглядит как несчастный случай. За гибель таких, как мы, несет ответственность не какая-то реальная группа людей или даже организация – нет, как это не тяжело признать, такова просто спонтанная реакция человечества».
«Может, он был прав?»
– А это точно она?
– Другой нет. В КИНе только одна Ника.
«Слава богу, Марк ничего не знает, – подумал следователь. – А то бы окончательно расклеился. Погиб последний Носитель, никакой надежды… Стоп!!!»
– Постой, постой… – Арсений достал блокнот, принялся по старой привычке чертить кружочки и стрелочки. Глеб пристроился рядом.
– Ты сказал, Ника погибла вместе с напарницей?
– Да. Там же бумаг выше головы, все сразу же задымилось, ничего не видно. Пока искали выход, задохнулись в дыму.
– А кто-нибудь еще в здании был?
– Нет, пожар случился вечером. Все уже ушли. А Жругарь с помощницей остались только потому, что на следующий день им нужно было какую-то документацию сдавать. Хотели поработать без помех. Вот и поработали…
– Так… – Арсений нарисовал четыре кружка, написал в них: «Редеко», «Шаллек», «Круковский» и «Жругарь». От последнего нарисовал стрелочку и перечеркнул ее.
– Пикассо! – восхитился Глеб.
Нет, не мог он себе позволить расстраиваться больше одной минуты. Такой уж он был человек, легкий, ненапряжный, спокойный. Что ему чужие проблемы и переживания – только лишний повод пошутить.
На Носителя не потянул бы.
«Так, идем дальше… Алину сбила машина посреди пустынной улицы. Ей тоже некому было передать свой дар, как считает Марк. Понятно, что тем, кто был внутри машины (кем бы они ни были) звание Носителя Совести никак не подходило».
Арсений перечеркнул стрелочку, идущую из кружка «Редеко».
«Шаллек умер – вполне возможно с чьей-то помощью – на даче, в одиночестве. Даже зная о своей гибели заранее, вряд ли он успел передать свой дар. Кому? Не вечно же пьяному соседу? Как его там? Дядя Корней?»
Но если верить Сивуру, как только погибнет последний Носитель, начнется крах, распад и окончательное падение нравов. Понятно, что жизнь и так не сахар, но коллекционер солдатиков рисовал во время беседы картины просто жуткие. Конечно, все произойдет не сразу, через какое-то время, но…
Со дня перестрелки в Балтийске прошло уже почти две недели. Наверное, что-то уже должно было начаться.
Правда, все это верно только в том случае, если считать точку зрения Марка единственно верной, а его самого – не полусумасшедшим параноиком, а вполне адекватным человеком.
Но можно и не считать.
Если, конечно, удастся закрыть глаза, а еще лучше – как-нибудь иначе объяснить странную цепочку смертей и не самые приятные совпадения, которые выясняются сплошь и рядом.
Крест украсил и третью стрелочку, ту, что шла от «Шаллека», потом Арсений обвел фамилию Круковского еще одним кружком и жирно подчеркнул.
«Получается, что никто из погибших Носителей в принципе не имел шанса передать свой дар перед смертью. Кроме Богдана Владиленовича».
Он погиб в людном дворе, к нему часто ходили гости, студенты, бывшие сослуживцы.
– Ну-ка, посмотрим, – сказал Арсений и пролистнул назад несколько страниц блокнота.
А! Вот она, эта картинка. Схема, которую он набросал больше недели назад: от кружочка «Круковский», в разные стороны тянулись стрелочки: «свидетель перестрелки», «Движение пенсионеров», «Лин Шаллек», «студенты», «Алина». Все они, кроме двух последних были перечеркнуты.
Арсений заштриховал стрелочку «Алина» и позвонил Веберу. Тот уже должен быть на месте.
– Роман? Доброе утро, Арсений Догай беспокоит. Что у вас там стряслось?
Он представил себе, как грубая, словно вырубленная из скальной породы фигура старшего лейтенанта позой и всеми органами чувств демонстрирует недовольство. Мол, звонят тут всякие, работать мешают.
– Здравствуйте, Арсений Юльевич. Вчера участковый, обходя квартиры в доме тридцать два по проспекту Независимости, обнаружил, что с дверей опечатанной квартиры номер семьдесят шесть сорваны пломбы, а дверь приоткрыта. Повреждений на замке он не заметил. Участковый вызвал мою группу. Мы осмотрели квартиру – следов обыска не замечено, на первый взгляд ничего не пропало, все сколько-нибудь дорогие вещи: телевизор, компьютер – на месте.
– Что же там могли искать, как вы думаете?
– Да ничего! Просто мальчишки баловались.
– Вы так думаете? И часто у вас мальчишки залезают в опечатанные квартиры?
– Бывает иногда. Район неспокойный.
– У нас тоже такое бывает. Только потом выясняется, что лезли они по чьей-то просьбе и за неплохое вознаграждение вдобавок. Если взрослого в опечатанной квартире возьмут – это статья, а подросток может и легким испугом отделаться. Скажите, вы не заметили рассыпанных по полу бумаг, открытых ящиков, может, записи какие-нибудь лежали на самом видном месте…
– Я не первый год выезжаю на происшествия, – напряженным голосом сказал Вебер. Слова Арсения задели его за живое. – И знаю – что, как и где нужно искать!
– Просите, Роман, я совершенно не хотел ставить под сомнение вашу компетенцию. Что вы! Просто вы могли не обратить внимания, потому что смотрели: не пропало ли что-нибудь более серьезное. Не обижайтесь. Вспомните, не попадалось ли вам на глаза что-нибудь необычное?
– Что там необычного? Квартира, как квартира. Холостяцкая, неухоженная, книги кругом. Ну, разве что на кухне, на обеденном столе обнаружились две чашки с остатками чая, конфеты в вазочке, печенье… Чашки помыть не успели, поэтому я думаю: он вышел из дома буквально на секунду, пошел, например, провожать кого-нибудь, рассчитывал вот-вот вернуться. А оно вот как все повернулось.
– А! Это очень интересно. Значит, Богдан Владиленович перед тем как выйти на улицу с кем-то встречался. Жаль, мы не смогли раньше получить ордер на обыск квартиры. Ну, как говорится, не было счастья, да несчастье помогло…
Арсений специально играл бессердечного, недалекого следователя, этакую карикатуру на злого прокурорского работника. Таких не любят местные опера, стараются побыстрее выполнить для них всю работу и предоставить данные в самом лучшем виде, что называется, на блюдечке с голубой каемочкой. Лишь бы отвязался.
– Вот какая у меня к вам будет просьба, Роман. Пошлите, пожалуйста, своих людей, пусть еще раз опросят жильцов тридцать второго дома. Основной упор сделайте на собачников, бегунов трусцой, старушек на лавочке, в общем, всех, кто мог что-нибудь видеть в день убийства. Спросите их, не приходил ли к Круковскому посетитель. Если был – пусть опишут внешность, хотя бы приблизительно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});