Улицу занесло настоящим огнем — нестерпимо ярким, пламя взметнулось до самого неба, его жар достал переулка, где я стояла. Не выдержав, я упала на на землю, закрыла голову и даже так чувствовала, как тлеет одежда. Кто бы ни делал эту совершенную магию, он был… всесилен.
Рев оборвался, и стало тихо. Так тихо, что я слышала, как пожирает пламя то, что только что было чудовищем. Тишина оглушила, это обитель Олоры и Айре, но мне ведь еще рано туда.
Я с трудом поднялась на ноги. Меня шатало, в груди все горело от жара, наверное, я обожглась, но первой мыслью был…
— Аттикус!
Я снова влезла в окно, и мясник уже сидел с топором, зло на меня глядя. За его спиной жались старушка, молодая беременная женщина и девочка лет четырех.
— Все закончилось, — сказала я хрипло. — Он мертв.
В лавке блики пламени с улицы отплясывали на стенах и безнадежно испорченных тушах. Я отбросила стул, распахнула рывком дверь, забыв, что снаружи ревет огонь. Да, я, похоже, опалила ресницы и волосы, но смотрела как завороженная, как стрелы на двери превращаются в сухое, немощное дерево.
Опадают трухой.
— Дайан! — сильный звучный голос Самуэля раскатился по улице, и я никогда не слышала в нем столько страха.
— Я здесь, — заорала я. — Самуэль!
Самуэль. Здесь, со мной, Самуэль. Перевернутые боги, с ним творилось что-то… настолько странное, но я устала уже удивляться. Передо мной стоял до боли знакомый старик, а я видела юного воина, узнавая только глаза, и от силы, что исходила от Самуэля, я сжалась в комок и едва не захныкала. Страшная сила, злая, могучая.
— Самуэль?
— Это иллюзия магии, Дайан. Все хорошо. Это я.
— Это ты. Это был ты. И тогда, — прошептала я, утыкаясь в его грудь и замирая в его объятьях, — это тоже был ты. Ты убил Раскаля в тот первый раз?
— Не настолько я стар, Дайан, — негромко засмеялся Самуэль мне в макушку. — Мой учитель всегда говорил мне — всему свое время. Никогда не спеши. Стоило и тогда не спешить.
Спешить больше некуда. Если только Гус, Аттикус и...
— Книга? — вспомнила я.
— Я уничтожил ее. Взорвал, и Рема, кажется, зацепило. Не беспокойся об этом, полковник Каррад все видел. Боюсь, ему не понравилось то, что я ему показал. — Я посмотрела Самуэлю в лицо. Магия невероятной силы действительно пропадала, и сейчас я обнимала своего старика. — Думаю, Тени уйдут из нашего города. Это и к лучшему, как ты считаешь?
Я кивнула. Да, пусть уйдут. А Фристада вздыхала свободно, и пламя очищало ее от зла, не трогая нас, сейчас будто лаская.
— Самуэль, я… — Он вопросительно наклонил голову. — Аттикус… он где-то здесь, я...
— Пойдем, Дайан, — мягко, но очень настойчиво сказал Самуэль. — Мы сделали то, что могли. Теперь нам пора отдохнуть.
Он крепко держал меня за плечо. Не было больше ни зова непонятно чего, ни… спокойствия. Или того, что я за него принимала, когда магия Книги и воля Теней вступали в конфликт с моим брачным браслетом, разрывая мой разум на части и подчиняя тело чужим желаниям.
— Тени, когда умирают, уходят в небытие, — как сквозь толщу воды услышала я успокаивающий тихий голос. — Как бы то ни было, тебе хватит смотреть на смерть.
Самуэль легко подтолкнул меня в сторону лавки, и представив себе, что нас на пороге встретит мясник с топором, я не удержалась от нервного смеха. Но, проходя в открытую дверь, все равно обернулась.
То, что было Древесным богом, догорало в погребальном костре.
Глава сорок восьмая
Узкие косые лучи закатного солнца падали на умытые дождем крыши. Наверху все было иначе, а с улиц стража убирала мертвых. Великую жатву собрал перед смертью Древесный бог, напился крови. Его гибель была волей Единого — так теперь говорили люди, а Самуэль смеялся и с этим не спорил. Людям надо в кого-то верить, сказал он мне, так Единый неплох.
Мой Самуэль, милый, мудрый старичок, о котором я знала так мало и так много одновременно. Он был, как всегда, бесконечно прав.
Сердце все еще сжимал липкий страх, и я не могла вдохнуть полной грудью. Страшно вновь учуять запах крови и страданий. Я ежилась, кутаясь в грубую куртку, не в силах согреться даже под легкой улыбкой Гуса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он помылся и слегка приоделся. В своей странной манере, но вещи были новыми и дорогими, и оставалось только догадываться, где он их прикупил — а главное, на что, — пока Фристада приходила в себя.
— Выглядишь как довольный жизнью кот, — хмуро сказала я, закончив сбивчиво извиняться за поведение в Каирнах.
— Отличная компания для кошечки, — заметил Гус и широко улыбнулся. — Не мог же я прийти на свидание в обносках, а?
Я была слишком вымотана. Я выспалась под крылом Самуэля, нормально поела, но напряжение не отпускало ни на секунду даже во сне с той полной кошмара ночи, и я не знала, куда себя деть.
— Конечно, не мог, — согласилась я и плюхнулась у ближайшей каминной трубы, внизу топили, от нее шел легкий жар, и я поспешила прислониться в очередной попытке согреться. А потом сунула руку в карман и протянула Гусу письмо с печатью герцога.
— Ого, — выдал Гус, рассматривая бумагу с некоторой завистью. — Этот хлыщ держит слово, зря я огульно причислил его к дерьму. А мне просто принесли кучу денег.
Гус уселся рядом и смотрел на меня с интересом. По одному его наглому виду можно было понять, что он успешно отсиделся во время бойни в безопасном месте. Где, интересно? Впрочем, не была бы я дура, поступила бы так же. А еще у меня был арбалет, которым я не воспользовалась, неудивительно, что хозяин лавки был готов пустить меня на мясо.
— Ты видел его? — с несчастным видом спросила я, рассеянно обводя крыши взглядом. Если бы не цена, которую пришлось заплатить городу. По моей вине в том числе. — Раскаля?
— Конечно, видел, — привычно расфыркался Гус. — Я был ему даже слегка благодарен, потому что повитуха грозилась засунуть мои зелья мне в задницу прямо в склянках. Но когда он там начал реветь, наша дамочка враз отстрелялась успешной тройней, а дальше я отпаивал уже бедолагу отца. А чего ты переживаешь, кошечка? Все закончилось, — и тут же посерьезнел. — Погибшие, конечно, но… ты еще туда зачем-то полезла, — упрекнул он, а я покраснела. Я не сказала ему причину, он бы засмеял. — Подумай теперь о себе. Иди к герцогу, иди, душа моя, не верь своим чувствам. Горечь пройдет, а браслет твой останется. Попроси охрану, он даст, вот увидишь, полковник этот неплохой человек...
— Это я его выпустила! — сорвалась я. — Из Каирнов! Тот бродяга! Это и был Раскаль, а я ему собственными руками расчистила путь и показала выход! Понимаешь? Я, а ты… ты… мне стоило…
Я закрыла лицо руками. Перевернутые боги, это будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
Гус терпеливо ждал, а потом спросил как бы совсем между прочим:
— А что тебе сказал Самуэль?
— Что Аттикус, скорее всего, это видел.
Гус легко ткнул меня в бок и кивнул. Не было больше ни улыбки, ни озорного блеска разноцветных глаз. Он задумчиво чесал в затылке, а потом попытался неуклюже обнять меня, будто только в этом я и нуждалась — в утешении. Это был искренний порыв, но меня словно подбросило от ярости.
— Прекрати, — зашипела я и увернулась. — Не будь как Аттикус…
И тут же осеклась, потому что Гус вздрогнул, будто я наотмашь хлестнула его по лицу.
— Извини. Я имела в виду, не нужны мне эти глупые утешения. Ты… ты честный, этим и хорош.
Я готова была заплакать, смотря, как мрачнеет лицо Гуса. Вероятно, самое страшное оскорбление для него — сравнение с Тенями, с человеком, который причинил ему много боли, который по собственному же признанию сломал Гусу жизнь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я не хотела, — прошептала я, опять пряча лицо в руках. — Конечно, ты не как он. Скажи, а правда, что Тени уходят в небытие?
— Врут, — спокойно ответил Гус. — Тени такие же, как и все. Считаешь Аттикуса мертвым?
Я кивнула, не смея отвести руки от лица.
— Самуэль так сказал. Я только слышала, как Аттикус меня звал. Был он там или не был, не знаю.