и звонил жене, говоря ей об очередном изменении в своем утреннем расписании по той причине, что мы успели «войти» всего в девять отверстий. Изначально старина пылал желанием начать почти на рассвете, и я понял, что не могу объяснить, почему это может представлять, возможно, непреодолимую трудность, не раскрыв при этом целую «Шкатулку Пандоры» нашего конфликта в присутствии Хоуп, которая сидела за столиком ресторана прошлым вечером, когда мы обговаривали все условия; и теперь, в вестибюле Клубного дома, в осанке врача-пенсионера, стоящего у ряда телефонов, чувствовалась аура, так сказать, «триумфальной» досады, когда я нашел его, переодетого в свежее за исключением гольфистского визора и бутс, которые были на нем, когда он вез нас в «Раританский клуб» в 7:40 утра, настояв, чтобы мы ехали на его красном купе «Сааб» противно тому факту, что это на моем автомобиле имелся парковочный стикер «Член», это, кстати говоря, привело к административным неурядицам при парковке, вынудившим нас пропустить запланированное «время ти», что сказалось на незаконченности раунда.
Потом мы, отчим Хоуп и я, сели вместе за столиком у окна в клубной «19 лунке», кушая маленькие соленые штучки из миски на столе, поджидая, пока младшая дочка Джека Богена принесет драфтовые лагеры, как заказал «Отец» (как к нему обращается Хоуп вместе со всеми ее «родными» и «сводными» братьями и сестрами и их соответственными супругами, хотя у самого меня есть Отец в Уилкс-Барре, и я на практике взял за правило по мере возможности стараться избегать прямого обращения к доктору Сайпу). Пожилой старик взял за правило называть драфтовый лагер «Фейгенспан» в разговоре «Гэ Эн», вследствие чего мне пришлось объяснять корни происхождения этого сленга Одри Боген, пока «Отец» изучал и подносил к уху немецкие наручные часы, выражая озабоченность из-за ущерба от влажности и снова называя вслух розничную цену часов. В большое «эркерное» окно «19 лунки» со свинцовым переплетом бил сильный проливной ливень и стекал по стеклу сложными светящимися завесами внакладку, а звук от стекла и холщового навеса весьма напоминал механизированную, или «автоматическую», авто-мойку; и из-за дорогого импортированного дерева, приглушенного света и ароматов напитков, крема после бритья, масла для волос, дорогого импортированного табака и сырой спортивной одежды сидеть в «19 лунке» было комфортно, тепло и «уютно», но и одновременно несколько стесненно – словно сидишь на коленях властного взрослого. Приблизительно тогда снова нашла новая волна дезориентации и в некотором роде искаженного, или «измененного», сенсорного восприятия от почти семи месяцев серьезного нарушения сна, – как случилось на Четвертом фэйрвее со столь постыдными результатами, – симптомы и ощущения от чего почти невозможно описать – но, правда, возможно сказать, что когда нападали эти периоды, они казались подобием церебральных землетрясений, или «цунами», – «нейронным протестом» или «возмущением» против условий эмоционального стресса и хронической депривации сна, в которых были вынуждены функционировать нейроны. В настоящее же время соответственные цвета «19 лунки» вдруг неконтролируемо просветлились и стали перенасыщенными, визуальное окружение как будто слабо пульсировало или набухало, а индивидуальные объекты парадоксальным образом одновременно отступали и становились далекими и в то же время неестественно фокусировались, казались очень, очень точными, фактурными и прорисованными, наподобие сцен на викторианских картинах, писанных маслом. (Хоуп и ее младшая сводная сестра, Мередит, однажды были вместе соуправляющими галереи в Кольтс-Неке). Например, характерный герб и девиз «Раританского клуба» на противоположной стене «Лунки» под зрительно крошечным чучелом тарпона, чья чешуя внахлест казалась оконтуренной или очерченной почти с «фотореалистической» детальностью, словно одновременно и отступали, и почти мучительно прояснялись. Еще также снова проявились горячечные головокружение и тошнота. В припадке я схватился за края столика из кленового дерева с «капом» или наплывами, пока «Отец» изучал содержимое миски, ворошил его пальцем, словно щекоча. В тот миг настал момент, когда я начал разговор с доктором Сайпом (Сайп – изначальная, или «девичья», фамилия моей жены), надеясь на какое-то «мужское» или «семейное» доверие, и поведал ему о странном и абсурдно фрустрирующем супружеском конфликте между мной и Хоуп по причине вопроса моего так называемого «храпа».
Засим: «Даже не занимай мое время этими разговорами, ведь любой мужчина знает, насколько это абсурдная и тривиальная тема в сравнении с множеством других супружеских конфликтов и проблем. Другими словами, «de minimis non curat»[36], или «вся эта тема принципиально ниже моего внимания», – ибо таким была суть, или «соль» жеста, с каким отчим Хоуп пренебрежительно переложил, или «спихнул», на мои плечи это деликатное бремя, изобразив свой фирменный жест высмеивания, или «сатира», который до сих пор прочно ассоциируется с ним у всех братьев и сестер моей жены и которому ее старший сводный брат, Пол, успешный предприниматель в области автоматизированного медицинского и стоматологического биллинга на аутсорсе, столь необычайно подражает по сей день, когда наши семьи собираются вместе на праздники в экстраординарной фазенде Пола и его жены Терезы, находящееся в Си-Гирте, где зимний прибой грохочет о скалы с башней маяка, закрытого «Береговой охраной» с тех пор, как его функции устарели после введения навигации по GPS, или «спутнику», и где как «родные», так и «сводные» братья и сестры, и их супруги, и семьи собираются в норвежских свитерах с утепленными термосами горячего сидра на базальтовых утесах средь пульсирующих криков чаек понаблюдать за грохочущем прибоем и далекими огнями парома с Пойнт-Плезанта, плывущего на север по Береговому Каналу навстречу Статен-Айленду – пейзажи в железно серых и темно багровых тонах и, с точки зрения моего вкуса, в высшей степени пустынные. Сознательно или нет, этот мануальный жест идеально побуждал реципиента ощутить себя никчемным дураком или занудой, а чувства «Отца» обо мне и моем месте в «семейной динамике» в целом никогда нельзя было назвать тонко завуалированными. Теперь с нашими лагерами «Фейгенспан» на маленьком, дубовом подносе из светлого дерева появилась Одри Боген, с кем в раннем отрочестве близко играла наша собственная Одри, пока дела Джека Богена не зашли в упадок и их жизни не приняли драматически крутой поворот, и кто уже сейчас была матерью-«одиночкой» и профессиональной официанткой в «19 лунке» «Раританского клуба» (для многих созревающих девочек-подростков в кругу сверстниц нашей Одри она стала примером назидательного образца – где один из ее детей откровенно межрасовый), и отчим Хоуп воспользовался эксклюзивной для мужчин престарелого возраста прерогативой с молодыми девушками, как то: неприкрыто и оценивающе смотреть на лицо, форму и физическое тело молодой, симпатичной официантки, пока она ставила стылые кружки и объявила о намерении принести нам новые закуски. Престарелый возраст и физическая дряхлость «Отца», другими словами, в глазах молодых девушек придавали неприкрытости этого