и воздвигли ей в Риме великолепнейший храм, названный в ее честь «храм Флориан».
Первое празднество, устроенное императором Гальбой, был именно праздник в честь жрицы любви Флоры, и всем римлянам и римлянкам дозволено было предаваться любому разврату, излишеству и распутству, какое только можно вообразить, вплоть до того, что самой святою в этот день почиталась женщина, отличившаяся наибольшей похотливостью и разнузданностью.
Сами понимаете, там была и фисканья, которую мавританские служанки и рабыни танцуют на Мальте по воскресным дням при всем честном народе на площади; и сарабанда, похожая на фисканью, – обе они сопровождались сладострастными изгибами и похотливыми жестами, из коих исполнители не забывали ни одного. И чем любезнее и податливее была дама, тем легче подбирала она себе самых разнузданных и бесстыжих кавалеров; среди римлян даже ходило такое поверье: кто явится в храм этой богини в самой неприличной одежде и с самыми непристойными движениями, тот станет таким же удачливым и богатым, как сама Флора.
Вот прекрасное поверье, не правда ли, да хорош и сам праздник! – что ж, ведь римляне были язычниками, потому и не приходится удивляться разнузданным и исступленным их пляскам; римские женщины задолго до этих празднеств разучивали все подобающие им непристойные движения так же старательно, как нынешние дамы разучивают какой-нибудь придворный танец; и тем и другим их занятия весьма по вкусу. Ну а молодые и даже старые мужчины с таким же увлечением любовались сими сладострастными вывертами. Случись подобное празднество у нас здесь, уж нынешние кавалеры не упустили бы такого зрелища; боюсь, как бы сбежавшиеся зрители не подавили друг друга до смерти.
Пускай кто захочет осудит сию забаву; оставляю это на откуп галантным кавалерам, коим советую читать Светония, грека Павсания и латинянина Манилия, которые в своих книгах описали самых знаменитых жриц любви; там о них все подробно рассказано.
Я же приведу еще одну историю и на ней закончу.
Читал я в одной книге, как некогда лакедемоняне осадили Микены, коих жители ухитрились выбраться наружу и пошли на Лакедемон, собравшись захватить и разграбить его, пока уроженцы города, не подозревая худого, стояли под их стенами. Однако женщины Лакедемона отважно встали на защиту города и отразили нападение; узнав о том, лакедемоняне вернулись к себе и еще издалека завидели своих женщин в боевом снаряжении, готовых дать отпор неприятелю; мужчины тотчас дали им знать, что это идут они, а не кто иной, и женщины радостно бросились им навстречу, дабы объявить о своей победе; они так спешили обнять и расцеловать вернувшихся мужчин, что позабыли всякий стыд и, даже не сняв с себя доспехов, возлегли с ними прямо на том месте, где встретились; то-то было весело слышать мерный звон доспехов и оружия и видеть то, чего нигде более не увидишь! И в память об этом событии они воздвигли храм со статуей богини Венеры, которую нарекли Венерою Вооруженной, в отличие от всех прочих, представлявших ее нагою. Вот забавное сочетание и удачная мысль – изваять Венеру в доспехах и назвать вооруженною!
На войне, особливо при взятии неприятельского города, нередко можно видеть, как солдаты в латах насилуют женщин, не имея ни времени, ни терпения снять с себя панцирь, ибо желание и похоть обуревают их; но кто из нас видел солдата в доспехах, возлегшего с женщиной в доспехах же?! Хотелось бы мне знать, какое удовольствие может от сих объятий воспоследовать и что его скорее доставит: само ли действие, вид ли этих двух фигур или звон железа о железо? Следовало бы проделать такой опыт и поглядеть, кто будет доволен больше: сами участники или же зрители, за ними наблюдавшие.
Но довольно об этом, пора и кончать.
Я охотно дополнил бы сие суждение еще многими примерами, но, боюсь, скабрезные эти истории вконец испортят мне репутацию.
Однако не могу удержаться от того, чтобы после стольких восхвалений красивых женщин не привести здесь историю об одном испанце, который, осердясь однажды на некую даму и желая ей отомстить, описал мне ее в следующих словах: «Señor, vieja es como la lampada azeitunada d’iglesia, у de hechura delarmario, larga у desvayada, el color у qesto como mascara mal pintada, el talle como una campana о mola de molino, la vista como ydolo del tiempo antiguo, el andar у vision d’una antigua fantasma de la noche, que tanto tuviesse encontrarla de noche, como ver una mandragora. Iesus! Iesus! Dios me libre de su mal encuentro! No se contenta de tener en su casa por huesped al provisor del obisbo, ny se contenta con la demasiada conversacion del vicario ny del guardian, ny de la amistad antigua del dean, sino que agora de nuevo ha tomado al que pide para las animas de purgatorio, para acabar su negra vida». (Вот она какова: похожа на старую, засаленную церковную лампаду; фигура у ней – точно громоздкий топорный шкаф, лицо – словно грубо размалеванная маска, талия не изящней колокольни или мельничного жернова, черты грубее, чем у языческого идола, взгляд и походка наводят страх, как древнее привидение, явившееся в ночи; я боялся увидеть ее в темноте, как боюсь узреть мандрагору. Иисусе всемилостивый! Да охранит меня Господь от встречи с нею! Ей мало принимать у себя запросто настоятеля, мало нескончаемых бесед с викарием, постоянных визитов надзирателя или старинного ее друга, декана, так она нынче призвала к себе того, кто молится за души в чистилище, и все это лишь с целью поудачнее завершить черную свою жизнь.)
Вот как испанцы, столь поэтично описавшие тридцать признаков красоты женской, приведенные мною выше, могут при желании охаять даму.
Рассуждение третье
О прелестях красивой ножки и достоинствах, коими ножка сия обладает
Среди разнообразных дамских прелестей и красот, кои мы, кавалеры, восхваляем меж собою, ибо им дано пробуждать любовное влечение, весьма ценится красивая ножка у красивой дамы, и я знавал многих дам, что славились этим особо и о ножках своих неустанно заботились, дабы сохранить их во всей красе. Тому есть множество примеров; мне рассказывали, как одна знатнейшая принцесса, с которою я и сам был знаком, из всех своих придворных дам выделяла одну и была к ней милостива сверх всякой меры, а дело все в том, что та умела, как никто другой, натянуть ей башмак, застегнуть пряжку и укрепить подвязку; в благодарность за сию услугу госпожа приблизила ее к себе более, нежели других, и даже богато наградила.