Именно шут впервые повел ее в дворцовую библиотеку, где она имела удовольствие познакомиться со стареньким библиотекарем Олденом Фейтом — неограниченным повелителем сотни тысяч книг, свитков, табличек, списков и прочих сокровищ. Ошеломленная таким количеством замечательных трудов, Арианна долгое время ни на кого не обращала внимания, а когда оторвалась от чтения толстого романа, посвященного истории острова Окаванги и его правителей, то увидела, как шут и библиотекарь увлеченно спорят по поводу какого-то перевода. И старичок, и Ортон-шут раскраснелись и разволновались, отчего глаза у них сияли как звезды. Шуту неожиданно к лицу оказался пестрый наряд и даже трехцветный колпак с бубенцами.
И Арианна в какой-то краткий миг вдруг поняла, что любуется им так, как еще сегодня ночью любовалась своим возлюбленным. И хотя Ортон-император и Ортон-шут были абсолютно разными людьми, которых она никак не могла принимать за одного человека, она почувствовала в груди странное стеснение, похожее на то, что чувствовала в пятнадцать лет.
Императрица вскочила и убежала из библиотеки, прежде чем изумленный шут и барон Фейт сумели что-либо сообразить.
Она испугалась, что еще немного — и влюбится в очаровательного шута.
Через несколько часов Тиррону стало значительно лучше, и он смог ненадолго встать с постели и пройтись по своей комнате.
Архонта Бангалора терзала мысль о своей полной зависимости от жестокого и коварного главы Ордена Черной Змеи; о том, что сопротивляться ему он не сможет и не сумеет; и о том, какой кошмарный поступок он совершил, подписав приказ о нападении на провинцию Великого Роана. Тиррон никогда не мог разобраться в запутанных и сложных планах Эрлтона, даже в тех случаях, когда маг посвящал его в какие-то детали. Случалось это крайне редко и по настоятельной необходимости, но и тогда архонт чувствовал себя несмышленым ребенком. Большую же часть времени он просто пребывал в томительном неведении относительно происходящего в мире.
Он и в самом деле отличался от узников только тем, что условия его содержания были роскошными. Однако никакой свободы ему не полагалось. Как, впрочем, и ни одному из его многочисленных предков.
Тиррон не знал, как тяжело переносили неволю его отец или дед. Иногда он и думать об этом не желал, предпочитая испытывать страдания лишь в настоящем, иногда прошлое терзало его, словно кровоточащая рана. С самого детства архонт привык к тому, что является лишь номинальным владыкой Бангалора, а на деле все решает и всем заправляет страшный человек в серебряной маске, похожий на ожившего мертвеца.
Если бы не недуг, терзающий и плоть, и душу Тиррона, он, может, и восстал бы против своего тюремщика, но человек слаб — и архонт не мог даже помыслить о том, чтобы несколько дней подряд испытывать боль, которую ои ощущал, если вовремя не получал лекарств.
Он отнюдь не был добровольным страдальцем. Давно, еще в юности, когда любой человек решительней, нежели на закате своих дней, Тиррон думал покончить с собой, чтобы не влачить жалкое, зависимое от своего врага существование. И, к ужасу своему, обнаружил, что не может этого сделать. Ни один из способов уйти из жизни не действовал: мощное охранное заклятие надежно защищало его от преждевременной и насильственной смерти. О, то было доброе заклятие, и никто в мире не смог бы найти запретную магию там, где ее и в помине не было. Просто Эрлтон был слишком умен и коварен — он умел даже добро заставить служить своим целям.
С тех пор прошло много времени. Первые несколько лет Тиррон отчаянно боролся хотя бы за видимость свободы, за возможность умереть по своей воле, пытался страдать, стиснув зубы и надеясь, что боль и болезнь убьют его прежде, чем он сдастся. Но маг оказался сильнее или просто расчетливее. Однажды архонт продержался без лекарства долгих шесть дней. Однако на седьмой дух его был сломлен, и более он никогда не восставал против своего палача. Это было ему просто не под силу.
А лет шесть назад, в небольшой библиотеке, примыкавшей к его спальному покою, архонт обнаружил дневник отца — Лекса Аберайрона.
Случилось это в один из тех дней, когда архонт приходил в себя после очередного тяжелейшего приступа. В такое время отменялись все официальные приемы и советы, придворные оставляли своего государя в покое, и во дворце воцарялась тишина. О болезни архонта знали наверняка немногие, но многие о ней догадывались, и часто случалось им недоумевать, отчего на Бангалоре не произошло дворцового переворота, отчего умные, сильные, деятельные вельможи терпят своего немощного, безразличного ко всему архонта. Особенно дивились этому обстоятельству чужестранцы — в основном ходевенцы, у которых одна династия постоянно свергала другую и монархи не могли чувствовать себя в безопасности даже нескольких дней кряду. Но никому на Бангалоре не могло прийти в голову восстать против архонта. Само по себе это было легко — но род Аберайронов был возведен на престол людьми столь могущественными, что с ними никто не смел соперничать. Эрлтон и его подчиненные быстро улаживали такого рода недоразумения.
Таким образом, Тиррон оказывался предоставленным самому себе и искал, чем бы занять свой досуг. Он много и охотно читал; особенно же ему нравились книги, написанные роанскими писателями. Последние три или четыре века в империи процветали искусства, и имена поэтов, прозаиков, художников, скульпторов и музыкантов Роана гремели на весь континент.
В тот раз архонт искал что-нибудь старинное, редкое, еще им не читанное. Потому его внимание и привлекла толстая книга с листами, пожелтевшими от времени, переплетенная в пунцовый бархат. Ее уголки были схвачены золотыми наконечниками, а застежка выполнена в виде маленькой змейки. Вещица сама по себе показалась Тиррону настолько изящной и интересной, что он забыл о собственной слабости, об усталости и плохом настроении и уселся тут же, в библиотеке, раскрыв пухлый том. Каково же было удивление архонта, когда на первой же странице он увидел несколько строк, написанных рукой его отца.
Нужно сказать, что родителей Тиррон помнил плохо. К отцу его приводили всего на несколько часов в неделю именно сюда, в башню. Лекс Аберайрон, как теперь ясно понимал его сын, был таким же узником в собственном дворце, как и он сам. Отец запомнился архонту усталым, изможденным человеком с бесконечно грустными, умными глазами и кроткой, немного виноватой улыбкой. Он ласково трепал сына по волосам, дарил ему какую-нибудь безделушку, вздыхал и говорил:
— Ну, ступай, играй, пока играется. Ступай отсюда, сынок. Здесь сам воздух больной.
Тогда, будучи ребенком, Тиррон обижался, считал, что отец его не любит. Теперь он знал, что старый архонт пытался уберечь его от зрелища собственных нестерпимых мук.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});