312. ТОВАРИЩ КАПИТАН
Памяти капитана Д. П. Суменкова
Внезапна скорбь, и сердцем я не верю,Что опустел бревенчатый блиндаж,Что вас уже не встретишь перед дверью,Не улыбнешься,Чести не отдашь…Легко ль беде поверить, злой и скорой?Ужели оборвал ваш путь снаряд?Еще постель примята, на которойВы отдыхали час тому назад…Когда бойцов на битву поднимали,Сквозь дым вели вперед, на вражий стан,Бойцам казалось — выкован из сталиНеуязвимый храбрый капитан.Лишь тот надолго памяти достоин,Кто прожил век, лишений не страшась,Кто шел впередКак труженик и воинИ грудью встретил свой последний час.Он был таким — спокоен и неистов,В беседе — друг,В сраженьях — ветеран.Он жил и умер стойким коммунистом,Мой командир, товарищ капитан.
1943
313. НАСТУПЛЕНИЕ
Это было у села Износки, —Враг терял орудья и повозки,Эшелон пылал на полустанке,Стыли перевернутые танки.
В окруженьи грохота и дыма,Как сама судьба, неотвратимоБоевые двигались порядки.И поля трясло как в лихорадке,Горькой гарью веяли пожары.Пушка щедро сыпала удары,Скрежетала, словно в иступленьи,Все заслоны вражеские руша.(Мы ее, царицу наступленья,Звали по-семейному: «Катюша»).
Под огнем, в метель, на холодинеЗаметались немцы по равнине,Побросали теплые берлоги.Лишь в Заречье, справа у дороги,Напрягая тающие силы,Огрызались правнуки Аттилы.Броневые чудища рычали,Венгры лошадей переседлали,«Сдайся, рус!» — фельдфебели орали.С голоду свирепые солдатыНа весу держали автоматы,Не желали пятиться по-рачьиИ беды не ждали.
Вдруг навстречуЭскадроны хлынули казачьи,Завязали яростную сечу,С лету смяли всадников и пеших,Лезущих в непрошеные гости.Бронебойщик, в битвах преуспевший,Перебил ползучих танков кости,И казалось — воздух закипевшийПлавил сталь, ревущую от злости.
Апрель 1944
314. НАЧАЛО
Лес раскололся тяжело,Седой и хмурый.Под каждым деревом жерлоДышало бурей…
Стволам и людям горячо,Но мы в азарте.Кричим наводчикам:«Еще,Еще ударьте!..»Дрожит оглохшая земля.Какая силаРучьи, и рощи, и поляПеремесила!
И вот к победе прямикомЗа ротой ротаТо по-пластунски, то бегомПошла пехота.
13 сентября 1944
315. «Не плачь, Днипро, тебя мы не забыли…»
Не плачь, Днипро, тебя мы не забылиИ, отступая, видели во снеХмельницкого на вздыбленном коне, —Он звал к победе, встав из древней были.И вот сбылось неслыханное счастье.Встречай нас, Киев! Шляхом боевымК Днепру пришли разгневанные части,Чтоб окреститься именем твоим.
1944
316. ПАВЛОВСКАЯ, 10
Не в силах радость вымерить и взвесить,Как будто город вызволен уже,Я в адрес: «Киев, Павловская, десять» —Строчу посланье в тесном блиндаже.Письмо увидит ночи штормовые,Когда к Подолу катятся грома,Когда еще отряды штурмовыеПрочесывают скверы и дома…По мостовым, шуршащим листопадом,Придет освобожденье. Скоро. Верь…Впервые за два года не прикладом,Без окрика, негромко стукнут в дверь.Мой хворый дед поднимется с кровати.Войдет веселый первый почтальон.От рядового с берега ЛоватиПривет вручит заждавшемуся он.Старик откроет окна. В шумном миреОсенний день, похожий на весну.И солнце поселится в той квартире,Где я родился в прошлую войну.
1944
317. ПОГИБ ТОВАРИЩ
Во вражьем стане цели он разведал,Мечтал о встрече с милой над письмом,Читал статью про скорую победу,И вдруг — разрыв, и он упал ничком.Мы с друга окровавленного снялиОсколком просверленный партбилет,Бумажник, серебристые медали.А лейтенанту былодвадцать лет…Берет перо, согбен и озабочен,Бумажный демон, писарь полковой.О самом страшном пишет покорочеПривычною, недрогнувшей рукой.Беду в письмо выплескивая разом,Он говорит: «Ведь надо понимать,Что никакой прочувствованной фразойНельзя утешить плачущую мать».Она в слезах свое утопит горе,Покуда мы, крещенные огнем,Врага утопим в пенящемся море,На виселицу Гитлера сведем.И женщина инстинктом материнскимОтыщет сына дальние следыВ Курляндии, под елью исполинской,На скате безымянной высоты.Седая мать увидит изумленноНа зелени могилы дорогойВенок лугов, как яркая корона,Возложенный неведомой рукой.Блеснут в глаза цветы, еще живые,От латышей — сынку — сибиряку…И гордость вспыхнет в сердце и впервыеПерехлестнет горячую тоску.
1944
НИКОЛАЙ МАЙОРОВ
Николай Петрович Майоров родился в 1919 году в семье ивановского рабочего. Еще в десятилетке начал писать стихи, которые читал на школьных вечерах, публиковал в стенной газете. Окончив в Иванове школу, переехал в Москву и поступил на исторический факультет МГУ, а с 1939 года стал кроме того посещать поэтический семинар в Литературном институте им. Горького. Писал много, но печатался редко, да и то, как правило, в университетской многотиражке.
Руководитель поэтического семинара П. Г. Антокольский писал о Майорове: «Николаю Майорову не приходилось искать себя и свою тему. Его поэтический мир с самого начала был резко очерчен, и в самоограничении он чувствовал свою силу. Его лирика, повествующая об искренней мужской любви, органична в этом поэтическом мире».
Д. Данин, вспоминая о Н. Майорове, друге студенческих лет, говорит: «Он знал, что он поэт. И, готовясь стать историком, прежде всего утверждал себя как поэт. У него было на это право.
Незаметный, он не был тих и безответен. Он и мнения свои защищал, как читал стихи: потрясая перед грудью кулаком, чуть вывернутым тыльной стороной к противнику, точно рука несла перчатку боксера. Он легко возбуждался, весь розовея. Он не щадил чужого самолюбия и в оценках поэзии был резко определенен. Он не любил в стихах многоречивой словесности, но обожал земную вещность образа. Он не признавал стихов без летящей поэтической мысли, но был уверен, что именно для надежного полета ей нужны тяжелые крылья и сильная грудь. Так он и сам старался писать свои стихи — земные, прочные, годные для дальних перелетов».
В 1939 и 1940 годах Н. Майоров пишет поэмы «Ваятель» и «Семья». Сохранились лишь отрывки из них, а также немногие стихотворения этой поры. Чемодан с бумагами и книгами, оставленный Н. Майоровым в начале войны у кого-то из товарищей, до сих пор не удалось найти.
Летом 1941 года Н. Майоров вместе с другими московскими студентами роет противотанковые рвы под Ельней. В октябре его просьба о зачислении в армию была удовлетворена.
Политрук пулеметной роты Николай Майоров был убит в бою на Смоленщине 8 февраля 1942 года.
318. ВЗГЛЯД В ДРЕВНОСТЬ
Там — мрак и гул. Обломки мифа.Но сказку ветер окрылил:Кровавыми руками скифаХватали зори край земли.
Скакали взмыленные кони,Ордой сменялася орда.И в этой бешеной погонеБоялись отставать года…
И чудилось — в палящем зноеКоней и тел под солнцем медьНе уставала над землеюВ веках событьями греметь.
Менялось всё: язык, эпоха,Колчан, кольчуга и копье.И степь травой-чертополохомПозарастала до краев.
…Остались пухлые курганы,В которых спят богатыри,Да дней седые караваныВ холодных отблесках зари.
Ветра шуршат в высоких травах,И низко клонится ковыль.Когда про удаль СтаниславаРучей журчит степную быль —
Выходят витязи в шеломах,Скликая воинов в набег.И долго в княжеских хоромахС дружиной празднует Олег.
А в полночь скифские курганыВздымают в темь седую грудь.Им снится, будто караваныК востоку держат долгий путь.
Им снятся смелые набеги,Скитанья, смерть, победный рев,Что где-то рядом печенегиСправляют тризну у костров.
Там — мрак и гул. Обломки мифа.Простор бескрайный, ковыли…Глухой и мертвой хваткой скифаХватали зори край земли.
1937
319. ЛЕНИН