оживали черные, сверкающие глаза ребенка из «Проклятия», высокий силуэт Макса фон Сюдова из «Изгоняющего дьявола», очень напомнивший мне того типа на пароме, а еще беспокойная парочка Грегори Пек и Ли Ремик из «Омена».
Ранним утром, когда на сереющем небе появились первые проблески зари, я не пошевелился и встретил новый день с тем же облегчением, что путешественник, поспешно пересекающий дикую местность, кишащую вампирами, как пациент в больнице, который пережил еще одну ночь, полную боли и одиночества.
* * *
Я позвонил Ловизеку в школу, чтобы сказать ему, что не чувствую в себе сил приехать в этот понедельник. Он проявил понимание. Я поблагодарил его за выступление в церкви.
— Это была не просто речь по случаю, — сказал он. — Знаешь, мы с отцом никогда не ладили между собой. А затем, когда он умер, я осознал, что любил его, несмотря на все различия между нами… По зрелом размышлении я думаю — это потому, что, видишь ли, легче любить того, кто уже умер… Ужасно это говорить, но есть такие люди, которых легче любить мертвыми, чем живыми. А есть и другие: те, чья смерть оставляет огромную пустоту. Нам будет ее очень не хватать…
Я понял, что сейчас директор говорит в той же степени о своей дочери, что и о Наоми.
* * *
Все утро я предавался безделью: остался в ванне с романом Луизы Пенни,[45] пока вода не стала холодной, поиграл в стратегическую игрушку, полазил в Интернете, ответил на эсэмэски Чарли, Шейна и Кайлы, спрашивающих, куда я пропал. Мама Лив как минимум трижды приходила спросить, как я себя чувствую и не хочу ли что-нибудь поесть. Собираясь за покупками, она предложила сопроводить ее, но я отказался.
Едва затихли звуки мотора «Вольво», я спустился к себе в кабинет. У Лив и Франс тоже было по кабинету в конце коридорчика, который отходил от общей гостиной. У Лив там есть лишь найденный на распродаже старый рабочий стол, на котором стоит разноцветная стеклянная лампа, и шкаф-картотека с металлическими ящиками для подвесных папок.
Он оказался незапертым. Франс сейчас в Сиэтле. Я начал быстро рыться среди папок, полных счетов, официальных писем, выписок из банковских счетов и еще кулинарных рецептов, которыми Лив пользовалась, готовя завтраки. И не нашел ничего, что могло бы как-то прояснить тот телефонный разговор.
После обеда я не стал ждать, когда она отправится на свою встречу, чтобы за ней последовать: я отметил это место на интернет-карте. Я знал, что между паромом и дорогой в Маунт-Вернон по крайней мере полтора часа пути. Затем я вскользь заметил, что хочу прогуляться. Лив высунула голову из кухни:
— Ты уверен, что все хорошо, Генри?
Я сделал знак, что да, и вышел. У меня в запасе было добрых два часа. Я не хотел привлекать ее внимание, хотя и не видел, каким образом мог бы возбудить в ней хоть малейшее подозрение.
На пароме я обнаружил, что вокруг острова крутятся вертолеты и лодки береговой охраны и таможни. Они ищут мать Наоми, они думают, что она мертва. Я остался стоять там, на одной из внешних палуб, на ветру, наблюдая за их передвижениями и за всей этой суматохой под серым небом, испытывая странное чувство, что у всех в каком-то уголке сознания приколота к стене фотография идеального подозреваемого: меня.
* * *
Кафе «У Ширли» находилось совсем рядом с Пятой магистралью, в торговой зоне «Маунт Вернон», где, помимо всего прочего, расположились отель «Бест Вестерн», кафе «Ди Кью», «Бургер-Кинг», автомойка «Квик-энд-Клин» и станция техобслуживания «Шелл». Там было полно местечек, где можно спрятаться, я выбрал стоянку автомобилей у «Бургер-Кинг», находящуюся на достаточном расстоянии, чтобы не отсвечивать, но оттуда прекрасно просматривался вход.
Небо приобрело зеленоватый оттенок из самых любопытных, и просветы между кучами облаков казались окрашенными одним из фильтров, которыми пользуются в «Инстаграме». Глубоко вдохнув, я вышел из машины. Затем прошел до перекрестка в сотне метров отсюда. На высоте «Ди Кью» пересек четырехполосное шоссе и через пустое пространство направился к «Ширли».
Фасад, обшитый вагонкой, выкрашенной в светло-голубой цвет, знавал лучшие дни. Перед ним было припарковано много машин, что вряд ли мне на руку. Я толкнул стеклянную дверь. Внутри длинный алюминиевый коридор, пролегающий напротив входа, двое сотрудников в маленьких бумажных шапочках, справа — штук двадцать столов и отдельных кабинетов с банкетками, обитыми искусственной кожей. Клиентов трое: пара у окна и мужчина, сидящий один в кабинете. Единственное стратегическое преимущество: толстые занавески частично закрывают окна, как и входную дверь, и это место окутывает сдержанный полумрак, рассеиваемый лишь маленькими светильниками. Я узнал музыку — громкую, — звучавшую из мини-колонок: «Элис ин чейнс».[46]
— Здравствуйте, — обратился ко мне один из сотрудников кафе.
— Я сейчас приду…
Я вернулся к машине. Вовремя, так как, пересекая дорогу, я заметил, что по автостраде приближается «Вольво» Лив. Когда она проезжала мимо меня, я пригнулся, а затем свернул к перекрестку и встал на парковке «Ширли».
Бросив взгляд, я увидел, как Лив выходит из «Вольво» и исчезает за дверью ресторана.
Теперь все становилось сложнее. Вернуться туда означало чертовски рисковать. Я представил себе лицо Лив, когда она увидит меня здесь. Естественно, она сделает вывод, что я не только подслушал ее телефонный разговор, но еще и последовал за ней сюда с намерением и дальше шпионить. Поверьте, меньше всего на свете мне хотелось получить разнос от Лив Майерс, своей приемной матери: на свете есть мало испытаний, избежать которых мне хотелось бы сильнее, чем этого. Ростом Лив — метр пятьдесят восемь, но из нее получился бы прекрасный прокурор в суде или в ток-шоу. Когда она сердится, в ней есть что-то от Юпитера, и все, кто испытал ее порывы гнева на себе, по мере сил стараются их избежать. Лично я никогда не давал ей повода выйти из себя, но знаю, как она разбирается с другими. Я будто снова увидел бестактного автомеханика, вспомнил сексистское и гомофобное замечание пьяницы из Ист-Харбор во время государственного праздника. И, по