Пока дойдет это письмо, пройдет месяц – твой день рождения, родной Юрочка. Если бы тебе удалось провести его без горя и забот!
Знаешь, мне пишут все мои подруги из Ленинграда: и Миночка, и Леля, и Вера. Все они шлют тебе свои приветы, через меня, и добрые пожелания. Их письма мне очень важны. Даже от Жени[413] я получила два письма. В последнем она с восторгом отзывается о твоей статье – полемике с Лихачевым о языке, сообщает мне, что твои передачи по эстонскому ТВ продолжаются и что ты выглядишь неплохо.
Сейчас здесь у всех на устах (долгие часы ТВ) – одна тема: война с Ираком[414]. Вчера, представь, мы наблюдали дружный протест против войны вообще и в защиту Израиля, в частности. И что это было! Толпы народу, тысячи, и спокойно улыбающаяся полиция, и автобусы на обратный путь, для удобства, подают. Бурлит Квебек и оттого, что повысились цена на 15 % (по остальной Канаде – на 7 %)[415]. Персидский кризис здесь сказывается «регрессией», как они это называют, и удорожанием жизни. Я живу безбедно, полностью за Маринин счет, но в хозяйстве экономлю изо всех сил. Непривычно, ибо дома я со своей 130-рублевой пенсией всегда была богачкой. Но – как-нибудь уляжется. Может быть, и «врасту в новую почву», как ты меня учишь. Думаю, однако, что насчет моих необъятных жизненных сил ты, мягко говоря, ошибаешься. Здоровье, душевное в первую очередь, я как будто оставила на родине. Но я придумала для себя, что здесь не продолжение прежней жизни, и что меня прежней уже нет, а началась совсем новая жизнь совсем новой, достаточно немолодой женщины (сначала написала «старой», а потом передумала, чтобы тебя не огорчать). Эта «другая» ходит в еврейский центр заниматься английским и физкультурой, а главное, чтобы уйти из дому, ибо сидеть весь день с мужем, который ничем не занят, – вот казнь, которую мне приготовила жизнь и которую надо нести, ибо, с одной стороны, невыносимо, а с другой, – его тоже жалко: не виноват же он, что таким родился, таким себя воспитал, такого я выбрала… Да и не тебе жаловаться на это. Марина очень страдает, глядя на меня, – а выхода нет никакого. Разве я прежняя жила бы так?..
Юрочка, когда все так тревожно в мире, надо хотя бы один раз в месяц получать от тебя письмишко, хоть несколько слов: беспокоюсь не только о тебе, но и за Лешу и Мишу. У них дети. Возможно ли для них быть осторожными?
Как живется тебе, дорогой мой друг? Есть ли у тебя нужные лекарства, не забываешь ли их принимать? Расстояния и время делают любой мой вопрос смешным, так что пиши о чем хочешь – всему буду рада, как голосу, как оклику, как живой жизни.
Обнимаю тебя многажды.
Твоя всегда Ф.
Будь здоров, здоров, здоров.
P.S. Марина отправила тебе в прошлом году открытку без адреса (!!)
Посылаю ее, потому что пожелания всё те же и открытка с видом Оксфорда.
Монреаль.
24.1.91
9 февраля 1991 года
Милая Фрина!
Получил твое письмо с двумя открытками – твоей и Марины. Марине передай мою самую сердечную благодарность. Письма пришли быстро – 8-го февраля, а отправлено 24.1. Это не так уж много.
У нас пока все спокойно, если не предъявлять к этому слову слишком больших требований, особенно в смысле прогнозов. Но ведь информативность и предсказуемость противоположны. Леша на десять дней уехал в Швецию на конференцию по проблемам охраны природы и загрязнения среды. А чтобы мне не было скучно, Кая и дети переехали ко мне. Вообще Кая меня трогательно опекает. Кроме того, Миша, как я, кажется, писал, перешел работать в университет и, хотя и он, и вся его семья продолжают жить в Таллине, на 3 дня регулярно приезжает в Тарту. Так что меня не бросают.
Спасибо за открытки – хоть небольшой кусочек реальности о твоей жизни. А то я вынужден сочинять себе что-то вроде смеси из романов Брет Гарта и фильмов про индейцев или одного польского фильма о том, как польская эмигрантка вышла в Канаде замуж за молодого француза и сколь трагически это завершилось. Так что ты там на французов не заглядывайся.
Письмо твое полно печали, хотя ты изо всех сил (видимо, чтобы не тревожить меня) стараешься писать бодро. Друг мой, скрывать от меня свои настроения не нужно. Во-первых, все равно не скроешь, а во-вторых, отведешь душу и легче будет.
Со мною то, чего никогда не бывало, – боюсь лекций, которые были для меня всегда одной из главных радостей жизни. Объективные основания – нарушение памяти на собственные имена и исключительная замедленность чтения, которая исключает возможность заглядывать на лекции в конспекты. Но пока я все же способен маскировать эти недостатки, особенно когда по ходу лекции о них забываю сам.
В смысле же способности к научному мышлению голова пока работает.
У нас морозы – было даже до 20°, теперь – 10–12° и погода хорошая. Но я умудрился простудить зуб и, хотя он уже прошел, из осторожности сижу дома. Во вторник (сейчас суббота?) пойду на лекцию. Видишь, как я подробно болтаю о себе, – пиши и ты так – мне все интересно и важно.
Будь здорова и бодра, памятуя очень точную поговорку «на печального и вошь лезет», а высокие истины учат нас, что уныние – грех.
Сердечные приветы Марине и твоим мужчинам!
Всегда Твой
Ю. Лотман
25 февраля 1991 года
25.2.91
Здравствуй, Юрочка, дорогой!
Не часто ли я пишу тебе, «не сладко ль я живу, тобой лишь дорожа», как сказано у горячо любимого поэта?[416] Да ведь письма пропадают, мне ль не знать. В прошлом году сколько Марининых писем пропало! А второе, мне все кажется, что это важно для тебя: словечко о том, что душа родная где-то думает и молится о тебе. <…> Но это совсем не значит, что так же часто я жду писем от тебя. Вот и в последнем, которое тоже, как положено, странствовало месяц, ты пишешь, что больше сказать нечего. Ну и пусть. Но из нашего прекрасного далека так страшно за Вас всех, что, когда пишешь, чувствуешь какую-то странную иллюзию близости к Вам и причастности к Вашим бедам, что, конечно, чистая мистика… Ну а у нас идет себе потихонечку время, с его каждодневными заботами и нуждами. Появилась маленькая материальная возможность нам с Вилем жить отдельно, снять двухкомнатную квартиру. Деньги крошечные, но и на том спасибо. Это очень важно для Марины, которая очень изменилась, увы, в своем долгом одиночестве и одновременно к одиночеству стремящаяся. <…> Сценарий ее движется медленно, потому что она прервалась в работе, а теперь никак не может взять нужный темп. И все-таки страшно много ее сил отнимает основная работа. А главное, она сдала здоровьем, а может быть, расслабилась от моего приезда. Я по-прежнему всех ласкаю, обхаживаю, лечу и утешаю. Может быть, не так и мало. Только надо как-то перевернуть старые страницы и по-новому на себя взглянуть. Стараюсь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});