наказания остается для меня непостижимой тайной. Высланные родом не из Северного Вьетнама, и уже больше года, как их семьи ничего о них не слышали.
Рассказ оборвался коротким горьким смешком.
– Здесь тот, кто высказывает патриотические мысли, отправляется в тюрьму, а если заговорить о «человечности», вам ответят, что вы коммунист.
Лил теплый дождь, смывая мусор в речку вдоль бордюра. Мне стало очень страшно, и я с радостью ушла. Само мое присутствие и вопросы представляли опасность для этого усталого безобидного вьетнамца, который теперь вынужден жить в страхе перед полицией, – ведь это президенту Джонсону можно предлагать «переговоры без предварительных условий», а вьетнамцам, жаждущим мира, нельзя.
Обедневшие вьетнамцы из среднего класса цепляются за свой статус, носят опрятную и свежую, хоть и дешевую одежду. Все новоиспеченные бедняки, которых я видела, худые как бумага. Еще один мой собеседник положил в свою чашку четыре куска сахара – вряд ли это заменит ему ужин.
– Во Вьетнаме все подозревают друг друга. Несмотря на это, я оправдываю правительство, оно необходимо нам для стабильности. Но, понимаете, правительство не доверяет людям, а те не доверяют правительству. Наши правители любят, чтобы им льстили, они окружают себя теми, кто всегда говорит «да». На 20 процентов они думают о помощи стране, на 80 – о том, как бы сделать деньги… Мне нравятся американцы, у них благие намерения. Многие из их теорий не работают на практике, но они модернизируют страну, строят для нас заводы, дороги и порты. Но люди слишком невежественны, чтобы оценить это. Лучший путь развития – скандинавский социализм. Северяне еще не поняли, как использовать экономические страдания народа (он жестом указал на свой живот), но они научатся… В Сайгоне все по-прежнему зовут Хо Ши Мина Monsieur. А наших собственных лидеров – ces mèques. («Эти головорезы». Он вздрогнул, когда я рассмеялась; типичный черный юмор Южного Вьетнама.) Хо уважают за то, что он победил французов. И все так же удивительно, как он справляется с американцами. Невольно просыпается какая-то национальная гордость. Но коммунисты не уважают человеческое достоинство. Поэтому как католику они мне отвратительны. Хотя и наше правительство нисколько не уважает отдельного человека… Больше всего я боюсь мировой войны. В ней мы все погибнем. Но нет, человечество не сошло с ума. Безумны лишь правители.
* * *
Они облокотились на свои велосипеды, вежливые, но напряженные. Парень помладше сказал:
– К двадцати одному году, не позже, мы должны поступить в университет. Учеба длится три года. Нет, бесплатных мест нет. Большинство из нас работают, чтобы оплачивать учебу. Потом, если устроиться преподавателем, можно рассчитывать еще на три года отсрочки, но все равно нас в любой день могут призвать. Служба длится четыре года. Так что жить мы начинаем в тридцать лет, а то и позже. Поэтому многие студенты во всем разочарованы.
Обсуждают ли они войну между собой?
– С близкими друзьями – да, – ответил второй парень. – А когда вокруг много народу, это нелегко. Здесь не демократия, понимаете?
Затем они, внезапно встревожившись, посмотрели на меня, сказали «Au revoir», сели на велосипеды и быстро укатили прочь.
Главная причина ненависти к любой диктатуре, будь она фашистской, коммунистической или какой угодно еще, – люди в таком обществе боятся говорить. А это все равно что бояться дышать. Помните четыре благородных свободы нашей юности?[106] Свобода слова, свобода вероисповедания, свобода от нужды и свобода от страха? Из них всех у вьетнамцев остался разве что выбор, как именно молиться о мире.
Объятия для вьетконговцев
«Раскрытые объятия» (по-вьетнамски произносится как «чьеу хой») – совместная программа США и правительства Вьетнама, призывающая вьетконговцев сменить сторону; проще говоря, дезертировать. Если верить официальной статистике (оговорка, которую приходится делать на этой войне постоянно), с середины февраля 1963 года по середину августа 1966 года на сторону правительства «перешли» 39 349 вьетконговцев. Это можно считать большим успехом. АМР США тоже принимает участие в программе, но у меня голова идет кругом, когда я читаю очередные страницы из мимеографа, где объясняется бюрократическая структура «Раскрытых объятий»: с комитетами, представителями, аффилированными организациями и их представителями – в результате бесчисленные отчеты во множестве экземпляров (от четырех до сорока) циркулируют между людьми, уже погребенными в бумажных завалах. Перекладывать бумажки – один из главных видов деятельности в этой абсурдной войне, перенасыщенной людьми и бюрократией.
В одном из гигантских офисов АМР США в Сайгоне его сотрудник сказал, что, по его расчетам, на то, чтобы убедить одного вьетконговца сменить сторону, то есть дезертировать, уходит 1000 долларов, в то время как на убийство одного вьетконговца тратится около 1 миллиона долларов. Поэтому, по его мнению, «Раскрытые объятия» экономически выгодны. Война во Вьетнаме необычна: основная цель – не завоевать территорию, а уничтожить как можно больше врагов. Первая война в истории, где победа определяется «количеством убитых противников» и «соотношением потерь». «Раскрытые объятия» наконец-то предлагают что-то новое; здесь победа тоже предполагает подсчет тел, но живых.
Дезертировать убеждают, разбрасывая по всей стране миллионы листовок, а также через громкоговорители на вертолетах и самолетах, откуда сулят вознаграждение и в то же время пугают бомбежками и тяготами партизанской жизни. Как только вьетконговцу любого пола удается благополучно перебраться на территорию, контролируемую правительством, его или ее доставляют в лагерь «Раскрытых объятий», где допрашивают о военных данных и позициях Вьетконга в сельской местности. Вьетконговцы – не все сплошь партизаны: у них есть полноценная гражданская власть, и, как мне говорят, бюрократии там тоже хватает.
Затем перебежчиков отправляют на идеологическую лекцию; когда так поступают коммунисты, мы называем это «промывкой мозгов». В центральном лагере «Раскрытых объятий» возле Сайгона перебежчиков подвергают этой скучной пытке по восемь часов в день в течение месяца. Моя очаровательная переводчица-китаянка спросила самого умного на вид из молодых крестьян-вьетконговцев, похожи ли наши лекции на то, через что им пришлось пройти на той стороне.
– Он говорит, что все примерно то же самое, может, только здесь дольше длится, ну и содержание другое.
Лагерь «Раскрытых объятий» в Митхо, столице провинции в южной дельте реки Меконг, меньше и приятнее, чем сайгонский. Здесь у перебежчиков есть огороды с овощами, пруд с рыбой и куры, а некоторые из них живут с семьями. Вьетнамские крестьяне могут жить счастливо, только когда вокруг носятся и резвятся дети. Расспрашивать о таких вещах бывших вьетконговцев, выстроившихся почтительным строем в аудитории, бесполезно, но все же я спросила: бывал ли кто-то из них в деревне во время напалмового удара? Один парнишка с заднего ряда несмело поднял руку. Сколько погибших? Шесть: двое партизан и четыре крестьянина. А вообще за время его службы коммунистам, как он считает, наши бомбардировки и удары артиллерии убили больше вьетконговцев или крестьян? Крестьян, ответил он тут же, – крестьян ведь больше. Что и требовалось доказать.
В Митхо роль моей переводчицы и заодно хозяйки великодушно взяла на себя красивая молодая вьетнамка, получившая образование в Вашингтоне и вышедшая замуж за американца. Весь день мы с Май и вьетконговской крестьянкой, мисс Фуонг, дезертировавшей три дня назад, сидели в гостиной Май, пили чай, газировку, апельсиновый напиток и слушали, как мисс Фуонг рассказывает историю своей жизни. Когда над головой оглушающе грохотали вертолеты, мы замолкали и ждали; все здесь к этому привыкают.
Мисс Фуонг крупная, мускулистая, но с хорошим телосложением; из всех встреченных мной во Вьетнаме крестьянок она одна в такой хорошей форме. Она не замужем, возможно, ей лет 35, хотя выглядит она старше: в 35 лет у крестьянок, как правило, уже по семь детей. Ее голос похож на серебряное воркование голубя, а смех – на перезвон колокольчиков. Она красива в профиль, но не в анфас: глаза налиты кровью, настороженные и холодные. Довольно удивительно, что при этом она не выглядит полубезумной.
Мисс Фуонг и ее жених участвовали в сопротивлении во время войны против французов. В 1954 году, когда страна была разделена Женевскими соглашениями, ее жених в рядах Народной армии отправился в Северный Вьетнам, и хотя больше она ничего о нем