ведь пример отца для мальчика является определяющим! – вскричал Роберт.
Ева поняла, что переубедить его не удастся. По крайней мере, пока рана еще свежа. И еще она поняла, что Роберт чувствует себя виноватым не только и не столько перед Марком. Она явственно видела перед собой призрак почившей Аннабель в ореоле мученицы. Ореоле реальном или возникшем в представлении Роберта после ее смерти – сказать невозможно.
– Роберт, – негромко и как можно более убедительно произнесла она, – вы хороший человек и всегда таким были. Плохой не стал бы даже задаваться подобными вопросами. Поэтому я считаю, что опасения о вашем отрицательном влиянии преувеличены. Я бы даже сказала, что ваша жена не могла быть так несчастна, как вам кажется теперь. И почему вы думаете, что именно донжуанское поведение Марка стало причиной его смерти? – спросила она.
Роберт одним рывком поднялся со скамейки, на которую то присаживался, то вскакивал, и на которую опять опустился минутой ранее.
– Я не говорил, что причина в поведении! – вскричал он. – Я не знаю! Но какой-нибудь мужчина мог иметь на него зуб или затаить обиду! Вдруг он приехал сюда и перебрался через забор …
– Полиция уже установила, что чужих в деревне не было, – сказала Ева. – СИ в этом вполне уверен. Так что о приезжем мужчине можно забыть.
– Полиция может ошибаться, – упрямо сказал Роберт. – Если ты едешь совершить преступление, то уж позаботишься, чтобы тебя не увидели, правда?
– В реальной жизни крайне сложно приехать в настолько отдаленную местность так, чтобы тебя ни одна душа не заметила, – отозвалась Ева. – Такое только в детективах бывает.
– Жизнь иногда предоставляет сюжеты похлеще детективных, – мрачно сказал Роберт.
С этим Еве пришлось согласиться. Роберт, конечно, не поколебал ее уверенность относительно чужаков в доме, но вдруг в этом деле и правда все еще есть неизвестные обстоятельства, о которых пока не стало известно?
***
Когда солнце зашло и на темном небосводе его сменила яркая луна, Кора как можно тише открыла дверь своей спальни и под едва слышный скрип половиц проскользнула в комнату Алекса, находившуюся по удачному стечению обстоятельств прямо напротив ее собственной.
Хоть ранее она и пообещала себе больше по ночам к нему не ходить, настроение после похорон и разговора с полицией было таким паршивым, что она решила простить себе заранее все будущие грехи этого вечера. Одной встречей больше – одной меньше, в сущности, какая разница.
Этим вечером ей очень нужен был кто-то, кто скажет, что все будет хорошо – пусть даже он сам ничего не знает и не может раздавать обещаний. Пусть просто обнимет и скажет. Ей хотелось пожаловаться, что этот ужасный инспектор подозревает ее в убийстве, личная жизнь, кажется, вот-вот будет выставлена на всеобщее порицание, и, вообще, ей скоро тридцать, а счастья все нет. Для облегчения этих страданий ей нужны были объятия и немного плотских удовольствий. Или много – тут как повезет. На Алекса в этом плане можно было рассчитывать, как она уже имела шанс убедиться.
Она легко нажала на ручку двери его спальни, и та пошла вниз с тихим щелчком. Дверь стала открываться, и Кора проскользнула внутрь. В комнате было темно и тихо, и она закономерно решила, что Алекс уже спит.
Замерев на секунду в раздумьях – уйти или остаться, она поняла, что ей совершенно не хочется ложиться одной в собственную постель, поэтому она на цыпочках подошла к кровати и почти бесшумно устроилась рядом с Алексом. Он глубоко дышал и, похоже, видел мирные сны. Кора даже позавидовала – вот бы ей такую безмятежность! Натянув на себя кусочек простыни, которой прикрывался Алекс (жара была такая, что от одеял все отказывались), она повернулась на правый бок и приготовилась долго считать овец до погружения в сон. Однако провалилась в забытье уже на пятой овце, изящно перелетавшей через деревянный заборчик.
На следующее утро Алекс проснулся, как всегда, рано, с силой потянулся, разминая кости, и с умеренным удивлением обнаружил, что лежит в постели не один. Он перекатился на бок и стал рассматривать спящую Кору.
Ему вообще нравилось на нее смотреть, и он часто не отказывал себе в этом удовольствии, а если она замечала его пристальный взгляд, то всегда реагировала по-разному. То мило улыбалась, то хмурилась, словно говоря «чего тебе», то царственно делала вид, что не обращает внимания. Реакция ее была непредсказуема, и он был достаточно искушен, чтобы понимать, что именно непредсказуемость ее реакций заставляет его смотреть на нее все чаще и все с большим интересом.
Надо было признать, что она довольно привлекательна внешне – что касается внутреннего наполнения, тут он не был так уверен. Стать любовницей мужа своей подруги – даже по его шкале не самых строгих правил такое поведение не было похвальным.
К чести Алекса надо сказать, что, примеряя на себя будущего роман с гипотетической подругой своей гипотетической жены, он ужасался тому, как бы огнеопасна стала его жизнь.
Он собирался жениться если не по любви, то по сходству характеров и увлечений, иными словами, его жена будет ему важна, и только невероятной силы страсть сможет его заставить изменять ей с ее же подругой. Если же такая страсть не вспыхнет в нем (на что он искренне рассчитывал), то завести роман с подругой будет просто величайшим идиотизмом. На такие риски он пойти бы не мог и по сию пору недоумевал, стараясь понять, что же подтолкнуло к ним Марка.
Он предполагал, что в случае с Марком речь шла как раз о такой страсти, тем более, что он собственными ушами слышал, что тот собирался развестись. Ради Коры, очевидно. Значит, было в этой женщине что-то невероятное. Что-то, сводящее с ума …
В этот момент сводящая с ума зашевелилась и слегка всхрапнула во сне. Алекс решил ее разбудить – ей пора было уходить к себе, пока дом не начнет просыпаться. Разоблачение их связи ничем ему не грозило, но ради нее он тоже стремился сохранить все в тайне.
Он подвинулся к ней и поцеловал в ухо, шепча:
– Просыпайся, соня.
Кора открыла глаза и мгновенно пришла в себя.
– Я вчера хотела поговорить, но ты уже спал, и я решила остаться.
– Правильно сделала, – улыбнулся он. – Выспалась? И о чем хотела поговорить?
Кора действительно выспалась и вчерашние переживания уже не показались такими серьезными. По крайней мере, теперь обсуждать их не хотелось.
– Ерунда, – сказала она беспечно, – так, мелочи. Я пойду, пожалуй.
Она встала, запахнулась в