Читать интересную книгу Битва богов - Андрей Дмитрук

Отогнав страшное наваждение, поднялся Егор на ноги, рукавом потер медали, точно предстоял ему важный воинский смотр. Утрело все быстрее, сумрак утекал из тростниковых чащ озера, прятался в ольшанике, у подножия больших дубов. В желтовато-мутной воде становилась видимою глубина, мелькали там стрелы рыбьих спин.

Егору вдруг стало боязно. Никто не посылал его сюда в это утро, не благословлял идти и смотреть. Отчего же решил Векшин, табакур и нарушитель поста, многажды преступивший заповедь «не убий», что ему откроется нечто сокровенное, доступное лишь праведникам? Но страх прошел скоро и сменился блаженным покоем. Принял муку солдат, пролил кровь свою за православную веру и землю русскую, устоял в поединке с воинством Сатаны и вышел победителем — стало быть, достоин! И не гордыня это, но смиренное сознание причастности к Божьему делу…

Он присел на траву, не отрывая взгляда от чуть рябившей воды. Некогда здесь спотыкались разогнанные во весь опор ордынские кони; узкоглазые всадники кричали от ужаса, видя, как на глазах исчезают белые стены и золотые маковки церквей… Одни говорят — на дно озера, под воду ушел град; другие верят, что стал он подземным; третьи же учат — не проваливались градские строения, но стоят, невидимы и неощутимы для проходящих, вплоть до второго пришествия Христова. Немногим, то ли по праведности своей, то ли попущением святых, в граде проживающих и за нас неустанно молящихся, удается проникнуть туда. До сих пор пересказывают в Егоровой деревне предания о праведнике, посылавшем отцу своему письма из обители душ спасенных; о старушке, которая стояла уже возле ворот градских, но вспомнила об оставленной дома внучке, и опять сделалось перед нею озеро… Хорошо там, внизу, куда не достигают ни снег, ни дожди! Не бывает у святых неурожая или засухи, не вольны над ними гневливые власти мирские…

Пареньком в ясную Иванову ночь Егорушка среди односельчан пускал на воду кусок коры с прилепленной и зажженной свечою, бережно отталкивал… Десятки живых, трепетных огоньков скользили прочь от берега. Егоровы земляки верили, что свечи плывут прямо к алтарям скрытых храмов. А меж церквами тянутся подводные, подземные ли улицы, ходят по ним монахи и миряне, вокруг — крепостные стены с башнями; блещут княжьи и боярские палаты, по крышам их перелетывают птицы Алконост и Сирин, у ворот стоят на страже белые единороги…

Векшин лег, и показалось ему, что земля качается тихонько, плавно, будто ребячья люлька. Еще сказывали старики, что неглубоко стоит град, раньше пахари цеплялись сохою за кресты, а в трещины под деревьями до сих пор опускают богомольцы монеты или еду — молитвенникам, предстателям… Но тому лишь, кто напрочь отрешится семьи, из дома уйдет, не сказав близким и слова о своем намерении, порвет все земные связи, — тому могут открыться ворота с единорогами. Для Егора ли сие? Три года не был он дома, суетное занимает все мысли: кровлю перестелить новым тесом, хлев поставить взамен сгнившего, разжиться зерном на озимь, в городе достать сбрую для лошади. Мать лежит, обезножена, сестра норовит вон из деревни, замуж за районного комсомольского вожака, — кому работать?! Да, задавило мирское, грешен…

Едва успел он сокрушенно перебрать в памяти свои грехи — заходил берег пуще прежнего; нахлынул колокольный звон, под который и качалась огромная люлька. Первый яркий луч пронзил глубоководье, и засияли навстречу Солнцу золотые луковицы соборов; встала мощная стена из валунов, а по ней шел навстречу Егору некто в белых, сверкающих доспехах.

Глава XIII

— Отдохнем, друзья! — радушно сказал иерофант, опускаясь на снег и подбирая ноги, чтобы сесть подобно Будде. Красный плащ, широкими полукружиями легший по сторонам от него, придал Бессмертному еще более сходства с традиционной статуей. Повинуясь приглашающему жесту, мы уселись в таких же позах; наши фигуры на белом образовали равносторонний треугольник. Бесновалась поземка, но мы с Баллардом более не ощущали ее укусов, точно злобные порывы ветра обтекали нас и вокруг стояло озеро тепла.

Там, на выходе из Агарти, я хотел вскинуть «вальтер» к рыжему затылку англосакса; но нежданная судорога свела руку, будто кипяток пробежал по венам. Случайность? Не знаю. Но момент был упущен, разведчик подозрительно оглянулся; а тут и створы, пропустив нас, вновь сомкнулись, ощутимо тряхнув землю.

Мы долго шли, сутулясь от сухого колкого снега. Над пирамидальным пиком Меру с ледяными остриями по бокам не светили в этот раз ложные солнца, гора едва виднелась сквозь пелену низко летевших облаков.

Вдруг иерофант задержал шаг и с улыбкою, как ни в чем не бывало, обернулся к Питеру. Так могла бы улыбаться только статуя бога Тота.

Рука Балларда с оружием отброшена в сторону; разведчик скорее машинально, чем сознательно, отскочил назад и выстрелил в Бессмертного. Нет, не выстрелил, — только нажал курок, гашетку или что там служило для стрельбы. Нажал дважды, трижды, закусывая губу…

— Не полагаете ли вы, Питер, — безмятежно, словно в своих шахских покоях, заговорил Бессмертный, — что я бы согласился проделать весь этот путь под угрозой действующего оружия? А если бы вы, не дай Единый, споткнулись? Я себе дорог.

Баллард бумажно побелел под веснушками.

И вот мы сидим на снегу по обе стороны от верховного адепта, чувствуя себя вполне беспомощными, отданными на его волю.

— Предвижу все вопросы, — заговорил иерофант. Странным образом, и разреженный воздух сгустился вокруг нас, мы слышали каждый звук негромкого шелестящего голоса. — Ваша догадка верна, Бруно: Убежище не едино внутри себя…

Он помолчал, опустив впалое лицо с чудовищным носом, похожий на старого задумчивого марабу.

— Все это уже было, было… десять с лишним тысяч лет назад.

Отступление восьмое

Гималаи, IX тысячелетие до н. э.

Говорят, что Дионис, намереваясь вместе с Гераклом захватить крепость, велел панам[44] идти на приступ, полагая их способными устоять в случае землетрясения, однако они были поражены перунами мудрецов и покатились, кто куда.

Флавий Филострат, «Жизнь Аполлония Тианского»

Командный бронетранспортер был надежно звукоизолирован, но канонада достигла такого накала, что дрожь чувствовалась в костях и противно мозжило зубы. Начальник артиллерии Меру, адепт среднего посвящения Внутреннего Круга Хиракша, болезненно морщился. Впрочем, плотность огня надлежало лишь увеличивать. На электронном планшете, где все было обозначено зелеными светящимися линиями, — рельеф гор, огневые рубежи, кряжистый пик над Белым городом и под его толщей объемный лотос помещений, — подползая к цели, ощутимо удлинялся толстый червь подземного хода.

Уступив свое кресло у пульта связисту, Хиракша склонился к смотровой щели.

На ледяном плоскогорье суетились возле атомных пушек, точно ублажая грузных ящеров с длинными шеями, артиллеристы в черных комбинезонах. Орудия вздрагивали, на мгновение чуть втягивая стволы, окутывались жарким маревом. Свирепо воя, будто пытаясь заранее напугать противника, очередной снаряд мчался над наклонным, подобно палубе корабля в качку, рассеченным трещинами полем, над глубокой долиной с замерзшими камнепадами и хвойным лесом на дне — к отрогам горы, странно менявшей свои очертания, то раздуваясь бело-черным пузырем, то становясь уходящим в небо обелиском.

Собственно, сам силовой колпак, выставленный Перевалом, был, как и положено, невидим, — но он искажал перспективу, формы предметов. К тому же, разрывы снарядов то и дело очерчивали его кривизну потоками пламени. Округлость гигантского пузыря проступала в слоях обильного дыма, в тучах пара от растаявших снегов.

Из пасмурной высоты склонились к горе, прятавшей в своих недрах проклятый Белый город, лебединые шеи ракетных трасс. Это помогают полевым батареям внутренние боевые комплексы Меру… Несмотря на светофильтр, у Хиракши зарябило в глазах от одновременно вспыхнувшей полудюжины солнц. И до чего же обидно, что вся эта необузданная мощь, которой было бы достаточно для уничтожения целых царств, — всего лишь пиротехника, фейерверк, бессильный против гнезда раскола!..

Допущенный к важнейшим архивам (кроме, конечно, хранилищ Святой Святых), Хиракша знал в основных подробностях эти позорные события, случившиеся почти сто лет назад. И каждый раз, вспоминая о них, злился на основателей Меру: надо же! Они, видите ли, собирали по всей Земле Избранных, уцелевших после Гнева Единого! Тех, кто успел уже обжиться среди низших рас, a то и завести ублюдков от «коротконосых» самок, людей потерянных, опустившихся, с больным сознанием, помраченным Катастрофой… Никакого отбора, никакой бдительности! Было, было кому тогда начать в священных стенах Черного города проклятые, разлагающие молодых разговоры о (подумать только!) вине Внутреннего Круга перед человечеством, о необходимости покаяния, искупления «греха» просветительством, оздоровлением жизни убогих племен, проповедью всеобщей любви, милосердия… было кому породить и поддерживать весь этот утопический бред! Терпеливо, тихо, втайне от глаз тех, кто не изменил уставу Круга и законам погибшей родины, — тысячелетиями мозговая проказа подтачивала Меру. Она проникла и в Ложу Бессмертных, лишая их беспощадной твердости. Когда общине, наконец, удалось наладить производство собственных машин и оружия, заменить технику, оставшуюся после потопа, давно пришедшую в негодность; когда стало возможным решительными действиями вернуть власть над миром, создать новую планетную империю, — иерофанты дрогнули! А тут еще роковая находка в пещере…