оставляет на коже красные полосы, но это лучше, чем вонючая грязь, которой он, кажется, пропитался за время пребывания в королевских подземельях.
Вот кое-как натягивает мундир королевского гвардейца. Темно-зеленый и немного узкий в плечах. Золотистые глаза Тени понимающе мерцают во тьме.
— Попроси у госпожи вытяжку из мартовской травки, — голос охрип от волнения. Но разве можно волноваться? Нельзя, иначе не будет сил. А они, силы, ещё пригодятся.
Потом они неслышно, через черный ход, покидают дом королевской фаворитки. Дом, где Итан наконец встретился с матерью. И, хоть встреча эта произошла совсем не так, как он мечтал, она оставляет золотисто-светлую, точно солнечный луч, полоску среди корчащихся теней воспоминаний. Шагая в ночи по булыжной мостовой, Итан механически ощупывает карман, куда насыпал пилюлей.
— Так, — инструктирует Тень, — пароль у них — «здравия королю». По крайней мере, так они тебя спокойно пропустят внутрь… А дальше уж… Как получится. Я вряд ли смогу помочь. Госпожа не велела вмешиваться.
— Я понял, — Итан кивает, — думаю, управлюсь. Я найду Вельмину, а потом превращусь в дракона, и мы улетим. Больше в Аривьене нас не будет.
— Не зарекайся, — хмыкает Тень, — Старица может такое выплести, что и не придумаешь.
— Согласен, — Итан даже улыбается.
Здесь трудно не согласиться.
Где-то через полчаса они уже близки к окраине города. Здесь меньше фонарей, больше липкой тьмы и вязкой грязи под ногами, недавно прошел дождь. Тень замедляет шаг, указывая на двухэтажный дом с большим чердачным окном. В двух нижних окнах горит свет, но они завешены плотными шторами.
— Сколько их там, не знаешь?
— Не знаю. Но, думаю, Боги на твоей стороне… Тебя ведь там не ждут.
Воспоминания ложатся, точно хлопья пепла от пожара. И вот уже Тень растворилась в густом мраке, и сам Итан поднялся по ступенькам и стучится в запертую дверь. Он сперва разыщет Вельмину, чтобы ничто не угрожало ее жизни, а потом… И рука тянется к карману с катализатором.
— Кого принесло? — раздается из-за двери голос.
— Здравия королю, — отвечает Итан, чувствуя, как невольно сжимаются кулаки.
Раздается скрежет ключа в замке, дверь открывается — на пороге стоит молодой тщедушный гвардеец. Вернее, переодетый гвардеец, потому что все здесь присутствующие — люди его высочества Пакриона. Однако, в одном Тень права: его здесь не ждали, и это — залог успеха.
— Высочество прислал? — тощий парень отступает вглубь дома, пропуская Итана.
— Прислал.
Он осматривается, видит, что в ближайшей комнате горит свет, но при этом пока что ни следа Вельмины. Откуда-то доносится хохот и мужские голоса.
— Ха, высочество что, думает, что нас мало? Ну, проходи. Пятым будешь. Мы-то с малышкой уже поигрались. Даже руки связать пришлось, царапалась как кошка.
Итан замирает. И даже не сразу понимает, что перед глазами стремительно темнеет. А в ушах все еще звучит так небрежно оброненное — даже руки пришлось связать.
И в этот миг в груди рождается острая, но такая знакомая боль. Это ведь уже было с ним, много раз… Только раньше для этого требовался катализатор. А теперь он не нужен, хватило того жгучего страха за Вельмину, перевитого яростью и сумасшедшей злостью.
Погружаясь в багровый мрак, Итан успевает лишь заметить, что его рук больше нет. На их месте — жуткие черные лапы, покрытые мелкой чешуей. Ногти… их тоже нет больше. Вместо них — длинные черные лезвия, которые совсем немного напоминают драконьи когти.
ГЛАВА 11. Топь
В темноте было хорошо. Можно было раствориться в ней и представить себе, что уже умерла, и все, что составляло жизнь — свет, краски, вкус — уже перестало существовать. Правда, полное исчезновение всего не получалось: во рту оставался железисто-соленый привкус крови, потому что губы разбили. И боль — та ноющая, стыдная боль, угнездившаяся в промежности — постоянно напоминала о том, что было все эти несколько дней по вечерам. И тусклый фонарь, оставленный у двери на полу… он тоже мешал.
Вельмина вздохнула, подтянула колени к груди и замерла, лежа на боку. Так странно это было — чувствовать себя совершенно мертвой, но при этом оставаться живой.
Она лежала на дощатом полу, скорчившись, обхватив руками колени. В комнате, куда ее бросили, не было ничего, кроме ночного горшка, пустой миски и жестяной кружки. У кружки не было ручки, потому что… После того, как королевские гвардейцы по очереди сделали с ней это, она умудрилась отковырять довольно мягкую оловянную полоску и попыталась вскрыть себе вены. К сожалению Вельмины, ее трюк не прошел незамеченным, ручку отобрали. Да и вены вскрывать она умела отвратительно плохо. Не умела вообще.
Тут, конечно, стоило подумать, почему все случилось так, как случилось.
Она ведь боялась Ариньи — ха! — теперь так глупо даже вспоминать об этом. Ариньи увел ее из полицейского управления в этот же дом и оставил со своими людьми. И как раз они ее не трогали, «потому что хозяин приказал». Потом Ариньи куда-то пропал, он не пришел ни разу. Вельмина видела, что его люди беспокоились, но — раз хозяин приказал — продолжали ее добросовестно охранять. А потом, спустя еще несколько дней, произошло странное: дверь в комнату Вельмины открылась с грохотом, на пороге был королевский гвардеец, в зеленой форме Аривьена. Она так обрадовалась, думала, что ее освободят… Ох, какая наивная дурочка. Бросилась к ним со своими благодарностями… Но никто ее не освободил и не выпустил. Через несколько часов они пришли к ней в комнату, все четверо. Сперва держали, потом и вовсе руки связали. И все по очереди сделали то, что у Вельмины было только раз с ее покойным мужем. Под конец она потеряла сознание, а когда очнулась, руки все же были свободны. Тогда, блуждая взглядом по скудно освещенной пустой комнате, Вельмина и увидела заветную кружку, и ручку, так заманчиво поблескивающую в свете догорающей свечи.
Да, стоило подумать, почему все получилось именно так. Кто играл ею, зачем, и главное — за что.
Но Вельмина не могла думать. Мысли разбредались в разные стороны, как сонные лошади на лугу. Темные лошади в тумане, расплывчатые силуэты, прорехи в пространстве, ведущие в абсолютную пустоту — вот что напоминали ее мысли.
Она с сожалением посмотрела ещё раз на кружку без ручки и вяло размышляла, что могла бы разбить стекло в том единственном маленьком оконце, и все же воспользоваться осколком. Но его предусмотрительно