или иной символике. В период между 1945 и 1950 годами целый ряд экономических и демографических переменных заложили основания для подобной перемены. Средняя реальная заработная плата многочисленного поколения подростков (между 15 и 21 годами), не состоящих в браке, увеличилась вдвое по сравнению со взрослыми. Эта относительная экономическая эмансипация привела к созданию группы с небольшим количеством социальных связей и обязательств, но с уровнем развития, который был не по плечу нуклеарной семье рабочего класса.
За очень короткое время идеальный подросток стал частью системы потребления. В награду за труд ему был предоставлен доступ к полному набору товаров, которые рынок мог предложить, и даже предложить и упаковать специально для него. Это не значит, что его просто эксплуатировали или им манипулировали, – эти понятия, особенно применительно к поп-музыке, слишком примитивны и не передают идеи, что подросток-потребитель также является активным агентом в процессе создания модусов выражения, отражающих его культурный опыт[249].
Возникшие стили вскоре стали ассоциироваться с девиантными, осуждаемыми обществом ценностями. Тедди-бои стали первой молодежной группой, чья символическая инновация – а она была значительной – была отмечена вызовом, гневом и жестами отдаления. Точно так же, как это произошло потом с модами и рокерами, зарождающиеся стили в глазах общественности были нерасторжимо связаны с другими явлениями. С одной стороны, все объяснялось общей молодежной темой: «горячая молодежь», «знамение времени», «финансовый достаток»… С другой стороны, новые стили соединялись в восприятии с повседневными проблемами преступности, рутинной сферой системы контроля, и не имели ничего общего с газетными проблемами – пищей моральной паники.
Прежде чем рассмотреть конкретные стилевые источники модов и рокеров, необходимо дать общее описание взаимосвязей между молодежной культурой и агрессивной маргинальной подростковой преступностью[250]. Самый поверхностный способ определить эти отношения – использовать мотивы «дело не только в этом» и «горячая молодежь», т. е. предполагать, что подростковая культура, во-первых, однородна, а во-вторых, конгруэнтна преступным или девиантным ценностям. Этот подход аргументируется тем, что в отсутствие ритуального перехода к статусу полноценного взрослого создается подвешенное состояние, характеризующееся конфликтностью, неопределенностью, строптивостью и девиантностью. Автономная молодежная культура воплощает ценности, изолирующие группу от проблем перехода в новый возраст, становится источником таких разнообразных форм девиантности, как подростковая преступность, студенческий радикализм и уход из колледжей из-за наркотиков. В обществе считается, что подобные проявления усугубляются новым финансовым достатком – согласно мотивам «достатка» и «скуки».
Эта картина в значительной степени обманчива. Она игнорирует способы, которыми взрослое общество активно использует идею юности и молодежной культуры в частности, чтобы нейтрализовать любой реальный поколенческий конфликт. Подросткам отводится замкнутый мир со своими собственными заботами, их вступление в статус взрослых фрустрируется, за свою зависимость они получают вознаграждение. Культура тинейджеров делает из них беспомощных аутсайдеров[251]. Сама культура неоднородна; хотя ее артефакты могут быть откровенно бесклассовыми, она демонстрирует значительное расслоение по классовым, региональным, образовательным и другим признакам. Более того, с момента своего создания в 1950-х годах основная часть подростковой развлекательной культуры носила конформистский характер, отличалась пассивностью и не отходила от взрослых ценностей. Первые поп-звезды олицетворяли весьма консервативные ценности, представленные в их историях успеха: Томми Хикс, моряк торгового флота из Бермондси, стал Томми Стилом, Гарри Уэбб, заводской служащий из Чесханта, стал Клиффом Ричардом и т. д.[252] В шестидесятые эту тенденцию продолжили некоторые ливерпульские группы, а потом Том Джонс, Лулу, Энгельберт Хампердинк и другие. Несмотря на утверждения как апологетов, так и защитников поп-музыки, эти пластинки покупали не только мамаши и папаши.
Конечно, есть и другие течения, которые, возможно, сейчас стали доминирующими. Вопреки распространенным представлениям неправильно было бы описывать их связь с подростковой преступностью как простую экстраполяцию от сообщения к поведению. Я бы предпочел говорить о сложностях в отношениях между социальным классом, молодежной культурой и тем, что я называю экспрессивной маргинальной подростковой преступностью. Упор здесь делается не на рутинную повседневную подростковую преступность (в основном к ней относятся преступления против собственности), а на поведение более старших подростков, определяемое в различных источниках как хулиганство, вандализм и дебоширство. В частности, на проявления этого поведения, связанные с коллективными символическими стилями. Подобное поведение не следует объяснять как либо инструментальное, либо выразительное, но как и то и другое одновременно, и именно эти параллельные пути к событиям с участием модов и рокеров требуют отдельного рассмотрения.
Проблема и решение
Инструментальный путь является излюбленным у теоретиков субкультур и подростковой преступности[253]. Их аргумент состоит в том, что хотя взросление в индустриальном обществе сопряжено с некоторыми общими проблемами, структурное и нормативное разнообразие нашего общества позволяет переживать эти проблемы по-разному, в частности, преодолевая границы между классами, но делает доступными только определенные решения. Поток подростков из рабочего класса за последние лет пятнадцать прошел через школьную систему, не проявляя приверженности ее ценностям и не впитывая ее стремления. Они покидают среднюю школу как можно скорее, четко представляя полезность полученного образования для будущей жизни. Как говорит Даунс, они не меньше разочарованы работой, чем учебой: работа скучна и утомительна. При поиске вакансий деньги становятся – и это справедливо – чуть ли не самым важным критерием. Возникает ощущение собственной ненужности, и молодежь переходит с одной работы на другую, не ожидая, что она будет интереснее. Как говорит Гудман, никто не интересуется, стоящая ли работа, достойная, полезная, почетная: человек вырастает, понимая, что весь свой продуктивный период они проведут, по 8 часов в сутки делая что-то никчемное. Все это, можно сказать, не ново: сколько людей действительно считают свою работу стоящей и достойной? Кроме того – когда подростки из рабочего класса не чувствовали себя исключенными из традиционной образовательной и профессиональной гонки? Однако за последние лет пятнадцать появилась новая важная черта – массовая подростковая культура, которая свидетельствует о новых устремлениях. Не стоит преувеличивать универсальность воздействия этой культуры: она не формирует непосредственно определенные стремления, скажем, стать поп-звездой, а в некоторые рабочие районы и целые экономически слаборазвитые области, такие как северо-восток Англии, она почти не проникла. Но с самого начала ее проявления были повсеместными. С новым глянцевым созвездием, во всех его обличьях, не могла соперничать ни традиционная культура рабочего класса, ни молодежные службы, ни политическая или общественная деятельность.
Хотя эта культура на первый взгляд бесклассовая, ее смысл разнится в зависимости от класса. У подростка из среднего класса всегда были альтернативы: они могли найти себя в учебе, работе или общественной деятельности, благотворительных маршах, самосовершенствовании по системе герцога Эдинбургского[254] (последняя группа сравнительно недавно оказалась вовлечена в действия, вызывающие общественное