– То есть все, что тебе нужно, это удовлетворить собственную потребность в том, чтобы бежать от жизни.
Джек кивнула.
– В скорлупу.
– Почему ты позволяешь собственной злобе определять твою жизнь? – Рысь ужасно устала биться головой о стену. Сплошная тоска и тьма. – Ты всегда такая циничная? Нет, я отказываюсь верить, что тебя довели до этого какие-то грязные извращенцы, избежавшие правосудия. Или все дело в той женщине? Восемь лет прошло, Джек. Мне без разницы, как она с собой обошлась, ты должна двигаться дальше. Ни одно сердце не заслуживает такого смертного приговора.
– Ты не понимаешь, – Джек, скрестив руки на груди, качнулась на стуле назад.
В ее глазах было такое страдание, что Кэссиди невыразимо захотелось сделать что-то, чтобы облегчить эту боль. Что угодно. Но Джек должна была ей помочь.
– Ты права. Я не понимаю. Потому что там гораздо больше всего накручено, а ты не готова или не хочешь делиться этим. Но я знаю, что есть еще одна причина, по которой…
– Все мои эмоции погибли?
– …ты ведешь себя, как проигравший, – Рысь проговорила это мягче, гораздо мягче, злоба схлынула, уступив место нежности. – Помоги мне понять, Джек.
– Я не…
– Мне нужно понять.
Глава двадцать пятая
Беспокойство и забота в глазах Кэссиди были подлинными, это разрывало Джек сердце. Всей правды о том, что с ней произошло, не знал никто, даже Монтгомери Пирс. Это было ее личной пыткой. Периодически Джек приходило в голову, что, возможно, проговорив это вслух, она могла бы избавиться от своих кошмаров. А Кэссиди была первым человеком, кому Джек доверяла настолько, чтобы поделиться своей болью. И единственной, кто, как Джек надеялась, действительно мог понять ее.
Она закрыла глаза и потерла виски; казалось, что, вернувшись, образы прошлого, которые она мечтала забыть, приносили физическую боль.
– Восемь лет назад меня отправили на задание в Израиль. Я должна была убрать человека, который поставлял оружие и взрывчатку нескольким палестинским группировкам, – начала она. Ее голос дрожал. – Он сорвался в бега, и мне, чтобы его найти, понадобилась помощь. Я попросила женщину, которая не раз давала мне ценные зацепки в прошлом. Привлекла эту женщину… к делу.
Джек приняла решение дать слово прошлому, и история предательства лилась свободно, сама собой, во всех деталях, точно не было этих восьми лет.
Вания держала «мужской клуб» в Иерусалиме, высококлассное заведение, с приватными комнатами, где ее особые клиенты могли заниматься своими противозаконными делишками за бокалом чего покрепче. Они, конечно же, не знали, что комнаты прослушивались, и Вания была в курсе всех подробностей. А ведь дело касалось лакомых кусочков, которые впоследствии продавались или были брошены в лапы всяческих маньяков.
У нее были люди, которые занимались всей грязной работой. И были мозги – достаточно, чтобы обезопасить себя. Те, кого Вания шантажировала или кому продавала информацию, никогда не знали, кто за всем этим стоял.
Тремя годами раньше за определенную плату, конечно, она сказала Джек, что было в привычках у одного из ее клиентов, которому наемница села на хвост. Между женщинами случился роман, и то, что начиналось как просто секс, переросло во влюбленность. Каждый раз, когда Джек выпадал шанс оказаться на Ближнем Востоке по заданию или проездом, каждый раз, когда, даже на самое короткое время, она оказывалась свободна, Джек мчалась к Вание, чтобы хоть немного побыть вместе. И в какой-то момент Вания открыла секрет своего выгодного дела.
Она заглянула бы к Вание в любом случае, но, зная, что у любимой могла быть информация по тому типу, которого она искала, Джек просто не могла этого не сделать. Кроме того, в досье на цель говорилось, что он нередко захаживал в подобные заведения и имел массу связей в Иерусалиме.
Вания, казалось, рада была ее видеть, и первую ночь после прилета Джек они провели в постели, наверстывая упущенное в разлуке. Вания с готовностью согласилась помочь, сказав, что знала поставщика оружия очень неплохо. Он бывал в ее клубе по вторникам, приезжал один и сразу направлялся в те самые комнаты, где его ждал приватный танец в исполнении ее стриптизерш и спиртное. Только после этого он переходил к делу.
Джек понятия не имела, что тот тип, которого она должна была доставить ОЭН, был боссом Вании и хозяином клуба. Это он вел весь бизнес, связанный с шантажом, и отлично платил Вание за то, чтобы она хранила его секреты. В тот злополучный вечер вторника, когда Джек приехала, Вания поцеловала ее и проводила в приватную комнату. А там ждало несколько вооруженных амбалов.
Следующие несколько недель Джек провела в подвале, где над ней издевались всевозможные садисты. Прикованную к стене, ее надолго оставляли без еды и воды, в полной темноте, гнить в собственных испражнениях. Но самым страшным были побои и пытки. То, что с ней делали, было так ужасно, что она никогда и никому не решилась бы рассказать все в подробностях. Она вынесла все это, не выдав, на кого работала.
В какой-то момент Джек ослабла настолько, что ее мучители решили снять караул, ведь она была присмерти. Поэтому, когда избивать, насиловать и допрашивать явился всего один мордоворот, Джек, наконец, изыскала возможность. Она задушила его цепями и чудом унесла ноги.
Джек замолчала и откинулась на спинку стула. Рысь не знала, что сказать. Как ей было реагировать на такую историю? Что тут можно было сказать?
Кэссиди представить себе не могла, каково было Джек – каждодневные пытки и побои… Что значило выжить, если потом каждый день переживать все вновь и вновь, до конца своих дней.
– Сколько же ты пробыла там? – спросила она, наконец.
– Время не имеет значения, когда ты уже в аду. Минуту, день, вечность… Мне все равно, и я не хочу помнить.
Не удивительно, что Джек готова была вести жизнь, где не было ни надежды, ни мечты. Рысь почувствовала жгучий стыд за то, как повела себя, как она настаивала, срываясь на крик. За каждое слово, которое она сказала Джек.
– Прости. Я даже не знаю, что еще сказать.
– А на моем месте большинство людей сказали бы «тебе не за что извиняться, твоей-то вины тут нет… что было, то было». Чушь собачья. На самом деле, понимаешь, это приятно – знать, что кто-то…скажем так, сожалеет. Что есть кто-то, кому не все равно, даже если это все восемь лет спустя, и говорит это совсем не тот человек, от которого ожидала бы.
Рысь пыталась скрыть шок.
– А ты, правда, простила бы ее, если бы она перед тобой извинилась?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});