— Это очень оригинально, — говорит лорд Эшфорд. — Это означает, что у каждого будет равная возможность.
— Не у всех! — возражает лорд. — Вы не можете позволить голосовать, например, ребенку или женщине.
Я ощетиниваюсь, когда он ставит женщину на тот же уровень, что и младенца, но оставлю гендерное равенство на другой день. Это уже и так радикальный шаг, вводящий демократию в Ателию, когда они никогда не слышали об этом раньше.
Они продолжают обсуждать эту идею некоторое время. Не вижу всех, но, кажется, что мнение разделилось. Я сжимаю зубы. Надеюсь, что Союз больше не планирует разрушений.
Дверь открывается. Первым выходит лорд Сандерленд, он выглядит удивленным, а затем смотрит на меня так, как будто это я сожгла его экипаж. Лорд Эшфорд кланяется мне и улыбается, сказав, что моя идея позволить людям голосовать блестящая (с некоторыми правилами, конечно). Генри спрашивает вернусь ли я к нему домой.
— Она останется здесь, — Эдвард берет меня за руку, крепко сжимает. — С тех пор, как Кэт приехала, она может остаться. Дворец, в конце концов, ее дом.
Я краснею.
— Я отправлю Амелии сообщение.
— Я должен пойти в парламент, — говорит Эдвард, похоже, неохотно уходя. — Они, возможно, не готовы принять идею вашего мира о том, чтобы позволить простолюдинам голосовать, но, возможно, они будут более поддающимися принятию налогового законопроекта.
У меня есть сомнения, но все, что могу сделать, это пожелать ему всего наилучшего и надеяться, что все будет хорошо.
— Береги себя, дорогая. Я должен вскоре вернуться, — он целует меня в щеку, а затем уходит.
Я должна что-то сделать. Думала, что мой брак с Эдвардом будет единственной проблемой, о которой мне придется беспокоиться, когда вернусь в Ателию, но этот конфликт между классами вышел из-под контроля. С Августином в тюрьме, а также с нашим внутренним конфликтом, интересно, как мы сможем это решить.
Решаю, что мне нужно поговорить с Лиамом. Хотя, возможно, я, последний человек, которого он хочет видеть. Не могу сказать ему, что присоединюсь к нему, но, с другой стороны, также не могу винить бунтующих людей. Видела, какие привилегии получает аристократия. Если бы лорд Фримонт был простолюдином, его бы не защищали. Он был бы осужден, подвергнут критике и приговорен к тюрьме из-за того, что он сделал с Нелл. Все еще думаю, что он должен быть наказан, но ради ребенка Нелл, к сожалению, должна отпустить его.
Сержант выглядит испуганным, когда прихожу в участок и говорю свое имя. Это тот же самый человек, который смотрел на меня с презрением, когда Бьянка обвинила меня. Он не знает, как действовать со мной, относиться ли ко мне как к простолюдинке или как принцессе. Ну, по крайней мере, меня больше не считают ведьмой.
— Вы… вы хотите поговорить с преступниками, леди? — его голос дрожит, и он не смеет смотреть мне в глаза.
— Да, я знакома с одним из них, — говорю я. — Я хотела бы поговорить с ним.
— Но вам не нужно опускаться до такого уровня…
— В этом нет унижения, — говорю я, мой голос острее, чем предполагаю. — Я гражданин, как и он. Так же, как и вы. И перестаньте смотреть на меня как на каннибала — я не буду сообщать о вас Эдварду или королю. Теперь, могу побеспокоить вас, чтобы вы провели меня в камеру?
Стражник, однако, настаивает на том, чтобы привести Лиама ко мне, так как они не хотят, чтобы я видела камеры. Как будто я раньше не была в тюрьме. Подозреваю, что они думают, что тюрьма слишком шокирует мои чувства, и они не хотят нести ответственность, если я упаду в обморок.
Жду, по крайней мере, четверть часа, пока не появляется Лиам. Удивительно, но он побрился и помыл лицо, запах мыла витает в воздухе. Скорее всего, они сказали ему привести себя в порядок из-за моей просьбы увидеться с ним. Тем не менее, из-за осунувшихся щек и грязных волос, я знаю, что с ним плохо обращаются в тюрьме. Когда он идет, раздается звон, на его запястьях красуется пара блестящих наручников.
В его глазах появляется любопытный блеск, когда он смотрит на меня. Прошу сержанта принести ему стул. Не чувствую себя комфортно, когда он возвышается надо мной
— Итак, — Лиам растягивает слова. — Пришла позлорадствовать? Или ты сочувствуешь мне, дорогая Кэт?
Сопротивляюсь желанию сказать ему, что я ему не «дорогая Кэт».
— Я хочу поговорить с тобой.
— О нашем маленьком проявлении недовольства на улицах? — уголки его рта ползут вверх. — Я вижу, куда это идет. Вы не безразличны к нашему делу, но вы скажете мне, что насилие — это неправильно, и мы должны искать законные средства для получения поддержки.
— Ты ошибаешься, — я не зря изучала литературу и историю в колледже. — Знаю, что профсоюз возмущен, поэтому вы читаете лекции и распространяете листовки все это время, но идиотские депутаты в парламенте не потрудились вас слушать. Так что, в крайнем случае, вы решили использовать насилие вместо этого, потому что горящие кареты выведут вас на первые полосы. Это заставит аристократов сесть и обратить внимание, — я прочищаю горло. — Я не против насилия, все зависит от того, как мы его используем. Например, если бы наши предки не восстали против колонизации Морин, мы все еще платили бы налоги Августину.
Лиам издает длинный вдох.
— Ты должна была присоединиться к нам, Кэт.
— Этого не произойдет. Что ты хочешь, Лиам?
— Все, что есть у Эдварда, и чего нет у меня, — тихо говорит он.
Черт. Мое первоначальное намерение состояло в том, чтобы спросить его, что он ожидает получить, сжигая экипажи, может возможность говорить в парламенте или с королем, но он понял это неправильно.
— Включая тебя.
Делаю глубокий вдох. На самом деле это не то, что я ожидала.
— Не будь смешным.
— Ты первая женщина с головой на плечах, которую я встретил. Первая женщина, которая не раздражает, не глупа и заботится о вещах, которые имеют значение. Когда я читал твои статьи в газете, был удивлен, что леди может иметь такое понимание социальных проблем нашей страны. Знаешь, почему я подал заявление, чтобы стать учителем в школе для девочек?
Нет. Этого не может быть…
— Потому что знал, что ты главный покровитель школы. Если бы я был там учителем, смог бы встретиться с тобой. Ты веришь, что я был заинтересован в обучении маленьких девочек? Хотя вы были наивны и идеалистичны в своем сентиментальном социализме, особенно в вопросе образования девочек, вы упорно трудились, чтобы улучшить жизнь людей. Если бы только Эдвард не схватил тебя первым…
— Остановись, — поднимаю руку. Я больше не могу позволить ему говорить, он только напрасно тратит свое время со мной. — Я уже говорила вам, что, хотя вы можете найти меня привлекательной, я никогда не думала о вас как о чем-либо, кроме друга. Перестань хранить всякую надежду на то, что мы будем вместе. Я принадлежу Эдварду.
Он останавливает глаза на моем лице.
— Но вы еще не женаты. Еще есть время.
Боже, он, конечно, настойчив. Если бы он был Генри или другим хорошим парнем, я бы определенно была польщена, но сейчас не чувствую ничего, кроме досады.
— Слушай, ты едва знаешь меня, — я щелкаю, не утруждая себя раздражением. — Ты прочитал несколько статей, поговорил со мной несколько раз, а потом решил, что мы должны быть вместе? Прости, но мои чувства тоже важны. Я не обязана принимать тебя только потому, что ты хочешь меня. Эдвард уважает меня. Ты продолжаешь читать мне лекции о том, что я слишком идеалистична. Если бы ты был женщиной, кого бы ты выбрал?
— Возможно, я не вел себя как настоящий жених, но сомневаюсь, что Эдвард уважал твои пожелания, — у меня поднимаются брови, он пожимает плечами. — Он знал, что аристократы будут насмехаться над тобой, но он настаивал на том, чтобы ты вошла в его круг. Он не думал, что ты можешь быть в опасности. Посмотри, что Бьянка Брэдшоу пыталась с тобой сделать. Если бы ты не была принцессой или не собиралась быть принцессой, она бы не пыталась тебя убить.
Я взрываюсь.