— Они знают, что нет необходимости спрашивать вас, — говорю я низким голосом. — Вы можете быть королем, но ваша сила ограничена. У вас даже нет силы принудить лордов платить налоги, — он смотрит в недоумении, поэтому я быстро продолжаю — Как это дбывает. Слишком много власти легко приводит к коррупции. Как и в случае с дедушкой Эдварда.
У него в глазах вспыхивает искра.
— Я полагаю, вы не просили о встрече, чтобы просто сообщить мне о сжигании кареты. Какова ваша цель, Кэтрин Уилсон?
— У меня есть идея, которая могла бы разрешить это столкновение между классами. Я знаю, что вы можете не согласиться со мной, но, пожалуйста, выслушайте меня.
— Говорите.
Складываю руки и прижимаю их к себе, боясь отказа.
— Пусть люди голосуют.
— Голосуют? Они будут голосовать за что?
— За представителя в парламенте. Люди не нуждаются в богатом, привилегированном коллеге, чтобы представлять их в парламенте. Они злятся, потому что депутаты отклонили налоговый законопроект, когда многие голодают. Они злятся, что так мало населения контролирует большую часть земли. Пусть народ избирает членов парламента. Должен быть представитель из каждого региона. Таким образом, кандидат действительно будет тем, кто представляет интересы народа.
Стало так тихо, что я слышу, как бабочка взмахивает крыльями — если в комнате есть бабочка. Решаю молчать; пусть идея погрузится.
— Знаете ли вы, сколько геральдией было предоставлено ателианским дворянам в нашей истории?
— Хм… — я напрягаю мозг, уверена, что узнала об этом, может быть, когда была в теле Катрионы Брэдшоу, или когда Эдвард давал мне уроки принцессы во время моего периода потери памяти. — Сотня? Две сотни?
— Двести шестьдесят один. Каждый пэр, от герцога, маркиза, графа, виконта, барона, а также всех членов дворянства от баронета до рыцаря несут геральдику или аналогичные знаки отличия, которые были переданы им много лет назад. Отменить титулы не так просто, Кэтрин. Вы просите меня свергнуть традицию, которая существует с тех пор, как наши предки основали эту страну.
— Я не прошу вас уничтожать титулы, — говорю отчаянно. — Прошу вас дать людям власть и право принимать свои собственные решения.
— А что, если я соглашусь? Не будет ли это послание людям, что пока они протестуют, они получат то, что хотят? Что, если люди выйдут на улицу и потребуют моей головы?
— Вы верите, что у людей есть свободное время, чтобы собираться и протестовать, когда они хотят? Это должно быть то, что они больше не могут терпеть, что их вынуждают выходить на улицы. Они могут быть арестованы и наказаны. Если они протестуют, это должно быть чем-то таким несправедливым, что они больше не могли молчать об этом, — слезы струятся по моим щекам. Я не хочу, чтобы какая-то сторона пострадала. — Ваше величество, я призываю вас рассмотреть мое предложение. В противном случае этот кризис может стать хуже.
Повисает долгая пауза. Слуга появляется и сообщает королю, что герцог Филипп прибыл из Нортпорта и хочет поговорить с ним. Снаружи начинаются сумерки. Мне нужно вернуться, если не хочу ходить по улицам в темноте.
— Я поговорю с министрами об этой… идее о голосовании, — говорит король. — Сегодня вы можете остаться во дворце. Уже поздно, и, поскольку люди сжигают кареты на улицах, сомневаюсь, что теперь вам безопасно уйти. Генри вернулся, и вам с Эдвардом нужно вернуться во дворец.
У меня появляется надежда. Это приглашение означает, что он принял меня независимо от моего статуса. Небольшой шаг в мою пользу мог означать больший шаг для людей в будущем.
Я снова поднимаюсь и делаю реверанс.
— Спасибо, Ваше Величество.
Глава 44
Кэт
Просыпаюсь, и на мгновение мне интересно, сон ли это. Я в своей спальне — в той комнате, которую делила с Эдвардом во дворце. На моем комоде стоят розы в большой фарфоровой вазе, а на окне еще больше роз, расположенных в замысловатых резных коробках. Узнаю розы из сада Эдварда. Когда вхожу в кабинет, есть место для сидения, мои книги аккуратно сложены на столе. Все выглядит так, будто я никуда не уходила.
— Принцесса! — Мейбл стоит в дверном проеме с большой корзиной для белья на руках. — Вы вернулись!
Подбегаю к ней и обнимаю.
— Я скучала по тебе.
— Когда Амелия ушла, я подсчитывала дни, когда вы сможете вернуться, — фыркает она. — Вы не представляете, как я рада, что вы, наконец, вернулись. Без вас все не то.
Хотела бы еще поговорить с ней, но сейчас не время для непринужденной беседы. Вчерашнее сожжение карет все еще свежо в моей памяти.
— У тебя есть сегодняшняя газета?
Мэйбл приносит три копии из гостиной.
— Я знала, что вы захотите прочитать их, принцесса. Позвоните мне, если что-нибудь понадобится!
Улыбаюсь и благодарю ее, чувствуя себя как в старые времена. Я скучаю по своей жизни во дворце. А потом, когда читаю заголовки, мое сердце стонет.
«Общенациональное возмущение: арестованы протестующие против несправедливой дискриминации».
О нет. Когда читаю статьи, вникаю в суть. После того, как люди сожгли несколько карет, Столичная полиция прибыла и подавила демонстрацию. В статье есть список имен — лидеров движения. Нахожу имя Лиама среди тех, кто заключен в тюрьму. Черт.
Отбрасываю бумаги в сторону и вызываю Мэйбл.
— Ты видела принца? Ты знаешь, где он?
— Его высочество? Он видится с королем каждый день. Вы хотите, чтобы я принесла сообщение и дала ему знать, что вы здесь?
— Нет, не беспокойся. Я сама туда пойду.
Мейбл выглядит удивленной.
— Но у них совещание! Вы не подождете, пока все закончится?
— Я предпочла бы подождать.
Спешу в приемную, мое сердце колотится. Что они решат о вчерашней демонстрации? Король примет мою идею о демократии? Не знаю, предлагаю ли я правильные вещи, но это лучший вариант, который могу придумать. Даже если они никогда не слышали о демократии раньше.
Слуга снаружи с настороженностью приветствует меня.
— Доброе утро.
— Эдвард внутри? — спрашиваю я сразу.
Слуга кивает. Прежде чем успеваю попросить его принести мне стул, чтобы я могла подождать, раздается сердитый голос.
— Их нужно наказать! — говорит лорд Сандерленд. — Они уничтожили мой любимый экипаж! Мы должны вынести правильный приговор! Эти люди должны знать свое место.
— Вы не думаете, что суровое наказание вызовет только обратную реакцию? — голос Эдварда, спокойный и собранный. — Вы даже не хотите обсуждать, почему люди подожгли вашу карету?
— Это все Ваша вина, это вы повлияли на них. Вы сказали в суде, что мы ленивы и эгоистичны. И люди этому поверили.
— Не я тот, кто сделал идиотские замечания в газете. Если бы вы могли открыть глаза и понять, как вы смешно звучали, поймете, почему люди восстают.
— Тогда что мы можем сделать? — спрашивает король. — Они не могут быть освобождены. Независимо от причины пожара, они совершили уголовное преступление.
— Повесить их, — злобный, угрюмый тон. — Нельзя быть мягкими с этими паразитами.
— Подумай, лорд Вестин, — говорит Генри. — Я только что вернулся из Морин, и это было некрасивое зрелище. Император приказал, чтобы полиция захватила людей, но случилось наоборот. Полиция отказалась подчиниться, и последствия восстания состоят в том, что императора бросили в тюрьму.
— Катриона… Я имею в виду, Кэтрин, пришла вчера, — говорит король. Я встаю прямо при упоминании моего имени. От Эдварда нет реакции. Думаю, король вчера отправил сообщение, дав ему понять, что я не вернусь к Генри. — У нее было самое интересное предложение.
— Это отвратительно… — говорит лорд Сандерленд, затем умолкает. Я предполагаю, что Эдвард заткнул его испепеляющим взглядом.
— Что она сказала?
Король излагает мое предложение о демократии. От лорда Сандерленда слышен возмущенный шум, другой лорд бормочет «Превосходно!» Но на моей стороне есть еще один голос, и это не Эдвард.