Читать интересную книгу «Метаморфозы» и другие сочинения - Луций Апулей

Этим мошенническим прорицанием вытянули они немало денег.

9. Но так как от слишком частых обращений за советами толкования их истощились, они снова пустились в дорогу, гораздо худшую, чем та, что мы ночью проделали. Посудите сами: была она вся перерыта канавами, частью покрыта разливными лужами вроде стоячего болота, в других местах скользкая от липкой грязи. Извертев все ноги, часто спотыкаясь, постоянно проваливаясь, с большим трудом смог я выбраться на ровную дорогу, как вдруг неожиданно сзади нагоняет нас отряд всадников, вооруженных копьями. Сдержав своих скакунов, они стремительно набрасываются на Филеба и прочих спутников и, схватив их за горло, принимаются избивать, называя гнусными святотатцами; всем надевают ручные кандалы, приговаривая с ругательствами, что они еще худшего заслужили за золотую чашу, которую они взяли, якобы для тайного богослужения, спрятали тайком под подушку, на которой стояла статуя богини-матери, и, для того чтобы избежать наказанья за такое преступление, никого не предупредив, до рассвета покинули стены города.

10. Нашелся человек, который стал шарить у меня на спине и пред всеми обнаружил в складках богининой одежды золотой сосуд. Но столь гнусное преступление не смогло смутить или испугать отчаянную эту шайку; с притворным смехом стали они придумывать отговорки: — Совершенно недостойно подвергать такому насилью невинных людей! Из-за какого-то одного бокальчика, который можно рассматривать как гостинец от матери богов ее сирийской сестре, возводить такое обвинение на служителей культа!

Но напрасно они толковали всякой вздор, крестьяне сейчас же повернули их обратно, связали и ввергли в Туллиево узилище,296 чашу же и само изображение богини, которое я возил, поместили в храмовую ризницу как пожертвование, а меня на следующий день вывели снова на базар для продажи и продали при посредстве оценщика на семь нуммов дороже той цены, за которую прежде купил меня Филеб, некоему мельнику из ближайшего местечка. Он сейчас же нагрузил меня тут же купленным зерном и по довольно трудной дороге, в корнях и каменьях, погнал к мельнице, где он работал.

11. Там непрерывно ходило по кругу множество вьючного скота, приводя разными поворотами в движение жернова,297 причем подвижные обороты машин размалывали зерно на муку не только целый день, но и всю ночь напролет. Но меня новый хозяин, вероятно для того, чтобы я с самого начала не испугался работы, поместил роскошно в хорошем стойле. Первый день позволил мне провести в праздности и ясли обильно засыпал кормом. Но дольше дня не продолжалось это блаженное состояние праздности и питания: на следующий же день привязывают меня к самому большому на вид жернову и гонят по закругленному пространству проведенной дорожки с завязанными глазами, чтобы, описывая бесконечное количество раз один и тот же круг, я не сбивался с проторенного пути. Не совсем еще забыв свою мудрость и благоразумие, я притворился непонятливым к своей новой задаче; хотя в бытность свою человеком я видывал не раз, как приводятся в движение подобные машины, однако я представился, будто, ничего не зная и не понимая, остолбенел, с тем чтобы, признав меня неспособным и бесполезным к такого рода занятиям, отослали меня на какую-либо более легкую работу и на праздное питание. Но напрасно я выдумал эту зловредную хитрость. Так как глаза у меня были завязаны, то я не подозревал, что окружен был целой толпой, вооруженной палками, и вдруг по данному знаку со страшным криком все стали наносить мне удары и так меня этим градом поразили, что я, отбросив все рассуждения, налег изо всех сил на пеньковый канат и пустился со всех ног по кругу. Такая внезапная перемена образа мыслей вызвала общий хохот у присутствующих.

12. Когда большая часть дня уже прошла и я уже выбился из сил, меня отвязали от веревки, отделили от жернова и отвели в ясли. Хотя я падал от усталости, настоятельно нуждался в восстановлении сил и умирал от голода, однако присущее мне любопытство мучило меня и не давало покоя, так что я, отложив корм, в изобилии мне предоставленный, принялся с некоторым удовольствием рассматривать неприглядное устройство всего заведения. Великие боги, что за жалкий люд окружал меня! Кожа у всех была испещрена синими подтеками, исполосованные спины были скорее оттенены, чем прикрыты драными чепраками, у некоторых одежонка до паха не доходила, рубашки у всех дырявые, везде сквозит тело, лбы клейменые,298 полголовы обриты, на ногах кольца, лица землистые, веки выедены дымом и горячим паром, все подслеповаты, к тому же на всех мучная пыль, как грязный пепел, словно на кулачных бойцах, что выходят на схватку не иначе, как посыпавшись мелким песком.

13. Что же я скажу, какими красками опишу моих сотоварищей по стойлам? Что за старые мулы, что за разбитые клячи! Засунув морды в ясли, они пережевывали кучи соломы, горла, покрытые гнойными болячками, дышали с трудом, вялые ноздри были расширены от постоянных приступов болезненного фырканья, груди изранены от постоянного трения веревки, бока почти до костей настеганы бичом, копыта безобразно расширены от вечного кружения по одной дороге, и вся исхудалая шкура покрыта застарелой и грязной коростой. Боясь зловещего примера подобных сотоварищей, вспомнив судьбу бывшую Луция, отрезанный от последней надежды на спасенье, я поник головой и загрустил. И в мучительной жизни моей одно-единственное осталось мне утешение: развлекаться по врожденному мне любопытству,299 как люди, не считаясь с моим присутствием, свободно говорили и действовали как хотели. Не без основания божественный творец древней поэзии у греков,300 желая показать нам мужа высшего благоразумия, изобразил человека, приобретшего полноту добродетели в путешествии по странам и в изучении разных народов. Я сам вспоминаю свое существование в ослином виде с большой благодарностью, так как, под прикрытием этой шкуры испытав коловратность судьбы, я сделался если не более благоразумным, то более опытным. Между прочим, я решил до вашего сведения довести одну хорошую историйку, лучше всех прочих, прелестную, вполне достойную вашего слуха, — и вот я начинаю.

14. Мельнику этому, который приобрел меня в свою собственность, человеку хорошему и прежде всего скромному, досталась на долю жена прескверная, хуже всех остальных женщин, которая до такой степени нарушала супружеские и семейственные законы, что, клянусь Геркулесом, даже я молча за него не раз вздыхал. Не было такого порока, который отсутствовал бы у этой негоднейшей женщины, но все гнусности в нее стекались, словно в грязную помойную яму: злая, шальная, до мужчин охочая, до вина падкая, упорная, непокорная, в гнусных хищениях жадная, на глупые издержки щедрая. Презирая и попирая законы божественных небожителей, исполняя вместо этого пустые и праздные обряды некоей ложной и святотатственной религии и заносчиво утверждая, что чтит она единого бога,301 всех людей и несчастного мужа своего вводила она в обман, сама с утра предаваясь пьянству и постоянным блудом оскверняя свое тело.

15. Эта почтенная женщина удостоила меня особой ненавистью. Чуть свет, еще лежа в постели, кричала она, чтобы привязывали к жернову вновь купленного осла; не поспеет выйти из спальни, приказывает, чтобы в ее присутствии давали мне как можно больше ударов, когда настанет время кормежки и прочие вьючные животные отдыхают, отдает приказание, чтобы меня как можно дольше не подпускали к яслям. Такая жестокость еще больше усилила мое природное любопытство узнать ее нравы. Я слышал, что очень часто к ней в спальню ходил один молодой человек, и мне бы крайне хотелось увидеть его наружность, но повязка на глазах лишала их прежней свободы действия. Однако у меня достаточно было хитрости, чтобы проникнуть в преступления этой подлой женщины. Денно и нощно при ней находилась некая старуха, помощница в ее гнусностях, посредница в ее прелюбодеяниях. Сначала они с ней позавтракают, затем, распивая неразбавленное вино, друг друга подзадоривая, начинали они развивать планы насчет того, как бы хитрыми обманами погубить несчастного мужа. И я, хотя и жалел от души об ошибке Фотиды, которая меня вместо птицы обратила в осла, утешался в горестном превращении моем тем, что благодаря огромным ушам я отлично слышал даже то, что происходило в отдаленности.

16. В один прекрасный день до моих ушей донеслись такие речи бесчестной этой старушонки:

— Ну, уж сама суди, хозяюшка, какой, без моих-то советов, достался тебе дружок пугливый да трусливый, стоит постылому твоему мужу нахмурить брови, у того и душа в пятки; терзает он через то твою любовную жажду своею вялостью. Насколько лучше Филеситер: и молод, и хорош, щедр, смел, а уж насколько ловок преодолевать всякие меры предосторожности со стороны мужей! Клянусь Геркулесом, достоин он был бы один пользоваться благосклонностью всех женщин, одного его следовало бы увенчать золотым венком, особенно за одну проделку, что на днях устроил он с неким ревнивым супругом. Да вот послушай и сравни, все ли любовники одинаковы.