Оливия приподнимает мой подбородок и медленно целует меня в шею.
— Никто не должен знать об этом кроме тебя.
— Я знаю, — киваю я. — Не беспокойся, я знаю.
Я твоя. Просто не останавливайся.
Мы прижимаемся друг к другу, но, когда я пытаюсь ускориться, она замедляется, и я схожу с ума, потому что мы сможем побыть вдвоем только через несколько часов.
Я поднимаю ногу и ставлю ее на сиденье унитаза, она просовывает руку под свою черную бандану, которую повязала вокруг моего бедра. Этим утром она спрятана под моей юбкой от всех, кроме нее.
Опустив взгляд, поднимаю ее запястье и поворачиваю, чтобы посмотреть на нарисованного мной осьминога, спрятанного от всех, кроме меня. Я нарисовала его сегодня утром.
Мы не будем особо разговаривать в школе, но мы хотели оставить постоянное напоминание друг о друге.
— Я знаю, почему тебе нравятся восьминоги, — дразнит она.
— Осьминоги, — исправляю я ее и снова тянусь к ее губам. — И так много причин любить их. — Мы покусываем друг друга. — Ты знаешь, что они могут отсоединять конечности по желанию? Например, не отрывать их, а отсоединять, когда они в опасности? — Я продолжаю целовать ее, ее теплое тело заставляет мои руки покрыться мурашками. — В них всех есть яд, даже совсем немного, и у них девять мозгов, каждое щупальце может действовать независимо от других. Разве это не удивительно?
— Угу.
— И у них есть член, — продолжаю я. — И три сердца. Они едят свои руки, когда им скучно.
— Они могут ударить сразу восемь человек, — добавляет Лив и прерывает мой смех поцелуем, который становится все более глубоким, пока у меня не остается воздуха.
И мне приходится оторваться от нее. Я обвиваю руки вокруг ее талии, утыкаюсь лицом в ее шею и просто прижимаю к себе.
Просто обнимаю ее.
Лив замирает, и я понимаю, что она, вероятно, задается вопросом, что я делаю, но мне просто нужно запомнить этот момент. Я не знаю, правда ли я люблю ее, но мне будет больно ее отпускать. Это я знаю.
Наконец я отстраняюсь и снова целую, зная, что мы испытываем нашу удачу.
— Пойдем, — говорю я.
Я беру свои вещи, и мы направляемся в раздевалку, чтобы убрать нашу одежду и вещи для лакросса на день. Там все еще находится несколько человек, а я должна быть у бабушки через пятнадцать минут.
И еще мне скоро нужно появиться в Вайнд Хаусе. Я делаю только то, что мне абсолютно необходимо, если это не касается Оливии. Но… я также не хочу потерять миссис Гейтс. Я знаю, что помогаю ей, и это приятно.
— Во сколько ты будешь дома? — тихо спрашиваю я, не смотря на нее, хотя рядом с нами никого нет.
Она проходит мимо меня, бросает что-то в мусорное ведро, а затем, возвращаясь, засовывает руку мне под юбку.
— Я буду в театре как минимум до семи, — шепчет она. — А ты?
— Я освобожусь к трем, — отвечаю я. — Я могу прийти?
Она бросает выброшенные полотенца в корзину для белья и подходит, останавливается позади меня и делает вид, что интересуется чем-то в моем шкафчике.
— Или ко мне домой? — вместо этого спрашиваю я.
Мама знает Джэгеров, и, возможно, она знает Лив, но она бы не стала подозревать.
— Тебе нужно поспать, — бормочет она. — Мне нужно поспать.
— Мы не обязаны заниматься этим, — объясняю я, даже если она прижимается своим телом к моему и посылает определенно другие сигналы. — Мы можем поспать. Мы можем заняться чем угодно. Мне все равно. Я просто хочу быть там, где я смогу дотронуться до тебя.
Мы обе осматриваемся, рядом никого нет, и ее нос касается моей щеки, ее теплое, фантастическое дыхание вызывает мурашки у меня по спине.
— Забери меня отсюда в семь тридцать, — просит она.
— Хорошо.
Ее глаза встречаются с моими, когда ее рука скользит под мою рубашку, лаская мой живот. Я вижу, что у нее в голове разразилась война. Сомнение.
— Хорошо, — повторяю я.
Я больше не подведу ее.
Она снова наклоняется, вдыхает меня, а затем целует в висок.
— Буду ждать.
Кто-то движется позади нас, и мы обе резко поворачиваем головы, видя, как Кумер застыла на полпути между рядами шкафчиков, ее планшет вот-вот выскользнет из руки.
Ее рот приоткрыт, она смотрит на нас, и Лив отступает, тепло сочится из каждой поры моего тела. Как долго она там стоит?
Но наш тренер просто моргает, прочищает горло и поджимает губы, чтобы скрыть улыбку.
— Что ж, теперь все становится более понятным, — бормочет она и продолжает идти.
Я закрываю глаза, подавленная, не столько из-за страха, сколько потому, что она прекрасно знает, что я вела себя так, будто ненавидела Лив почти последние четыре года.
Боже.
— Она ничего не расскажет, — уверяет меня Лив.
— Я знаю.
Но мы чуть не попались. Это мог быть и другой ученик.
Лив берет свои вещи и проходит мимо меня.
— Увидимся позже. И если ты снова меня кинешь, я убью тебя, поняла?
— Поняла.
Она уходит и прикусываю нижнюю губу, потому что есть что-то в том, что даже ее угрозы заводят.
Я качаю головой. Но да, я не кину ее. Она правда убьет меня.
***
— Клэй?
Я поворачиваю голову и вижу маму через открытое пассажирское окно ее белого ровера. Ее огромные солнцезащитные очки в форме «кошачьего глаза» делают ее похожей на кинозвезду, загорающую на яхте в Монако.
Или на большого жука. Я все еще не определилась.
Я подхожу к ней.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я. — Я на своей машине.
Занятия закончились восемь минут назад, и парковка кишит учениками, пытающимися скорее попасть домой.
Но мама отвечает.
— Я привезу тебя обратно.
Я переступаю с ноги на ногу и вздыхаю. Я хочу поехать на своей машине, потому что хочу уехать от Мими, когда с меня будет достаточно ее разговоров.
Мама поднимает голову.
— Я не видела тебя почти два дня. Залезай.
Я щелкаю брелоком, снова запирая машину, и иду к роверу. Открыв дверь, я забираюсь внутрь и бросаю сумку на пол. Мы успеем вернуться до половины восьмого. Моя мама, вероятно, будет готова сбежать от Мими задолго до часа ночи.
Она выезжает с парковки, сворачивает налево на тихую улицу, и я достаю солнцезащитные очки, прикрываясь от послеполуденного солнца.
Тишина заполняет машину, и я почти слышу ее дыхание, такое тихое. Я бросаю взгляд на радио, мне хочется, чтобы она включила его, но я знаю, что, если я включу его, он будет воспроизводить аудиокнигу «Дающий», которую она с моим братом слушала перед его смертью. Моей матери невыносимо ее слушать, но она не хочет включать что-нибудь другое. Это было бы все равно, что двигаться дальше.
— Я говорила с Карой, — наконец произносит она. — Она весьма обеспокоена, потому что Крисджен вчера не вернулась домой.
Я отворачиваюсь от окна.
— Сомневаюсь, что она волновалась, — добавляет моя мама, — просто Крисджен не было дома, чтобы приготовить завтрак для Маршалла и Пейсли этим утром.
Отец Крисджен ушел от них к другой женщине почти год назад, и это выбило ее маму из колеи, и она до сих пор не может собраться с силами. Не то чтобы брак был верным с обеих сторон, но Кара наслаждалась своим положением в браке и поддерживала его для видимости. Оставшись без мужа и став миссис Лахлан Конрой III, она теперь застряла в семье, которая ей больше не нужна.
Крисджен — старшая, и, хотя она никогда не говорит об этом, я знаю, что она воспитывает своих братьев и сестер, пока ее мать пытается найти другого мужа.
— Я тоже беспокоилась, — продолжает мама, — учитывая, что прошлой ночью ты должна была ночевать у нее дома.
Я молчу.
Тишина затягивается, и я слышу мамин вздох.
— Знаешь, ты пугаешь меня, Клэй.
Ее голос мягок. Она не кричит.
— Я восхищаюсь тем, как ты не спешишь заметать следы, когда тебя поймают, — говорит мама, — и я ценю, что ты не тратишь мое время на очередную ложь, но это также отталкивает, — она колеблется. — Это значит, что тебе все равно, узнаю я или нет.