Дама с болью во взоре вскочила со своего места и чуть ли не вбежала следом за медсестрой.
Девочка перестала плакать:
– Я, пожалуй, пойду…
– Куда ты, милая? Там уже кто-то есть…
– Нет… Я домой пойду… Я передумала…
– Вот и хорошо! – Галка почему-то облегченно вздохнула. Хотя ей-то что до чужой судьбы. В своей бы разобраться. – Вот и хорошо! – спокойно повторила она.
У девушки, как только она приняла это решение, засияло лицо, высохли ресницы, и она быстро упорхнула из коридора.
Галка пришла в себя после операции и тут же засобиралась домой.
– Погоди, погоди! Ишь, заторопилась! – Нянечка мыла палату. Мокрая бесформенная тряпка елозила под кроватями, больше гоняя пыль с места на место, чем убирая ее. – Сейчас вымою… Потом высохнет… А уж потом пойдешь… А то больно прыткие…
За окном почему-то смеркалось, и Галя, посмотрев на часы, удивилась. Уже пятый час. Надо же, как долго она спала: то ли наркоз сильный, то ли она так устала, что организм требовал сна…
Позвонила Коляну. Телефон не отвечал. Наверное, на переговорах. Хотя странно. Когда бы она ни звонила, он всегда брал трубку. Мог сказать всего два слова, мол, занят, перезвоню, но отвечал.
Зато Сергей тут же отозвался, сказал, что через час будет, что пусть Галка не беспокоится, он готов ей помочь, и сопровождать, и везти…
Ехали не торопясь. Сергей, понимая непростое самочувствие женщины, машину не гнал, объезжал ухабы и выбоины, был аккуратен и предупредителен. Быстро темнело, телефон Коляна по-прежнему молчал, Галка начинала тревожиться. Сергей не мог прояснить ситуацию и только несколько раз повторял свое предположение:
– Пошел на разговор, а телефон, видно, в машине оставил.
Галю это не успокаивало.
Приехали на дачу. Она хотела что-то приготовить к ужину, но душа ни к чему не лежала.
– Сереж, сделай себе бутерброды. И чайку попей! Мне что-то нехорошо. Я прилягу.
– Конечно, Галь. Я сам справлюсь. Ты лежи. Я побуду с тобой, пока Колян не вернется.
Она ушла в спальню. Но и там не могла найти себе места. Не лежалось, не сиделось. Ныл низ живота, ныла душа. Колян не звонил. Галка зашла в кабинет, села за стол, бездумно выдвинула один из ящиков. Тот, где хранились ее юношеские дневники, какие-то старые записи, стихи, переписанные еще в девичестве в толстую тетрадь. Тетрадь со временем истрепалась, испачкалась. Да и поэты теперь уже любые издавались официально. Так что не было никакой необходимости хранить старую тетрадь с полупротертыми листками. Но Галка ничего не выбрасывала, и хоть изредка, но все же перечитывала свои любимые в юности стихи. Собственно говоря, они и сейчас оставались таковыми: трогательными, притягательными, узнаваемыми… Любимыми, одним словом. Оказалось, что многие произведения она помнит наизусть и ей приятно этакое своеобразное возвращение в юность.
Перелистала тетрадь, вспомнила милые сердцу строки…
На глаза попался какой-то оборванный клочок бумаги, весь исписанный с двух сторон. Что это? По какому поводу? Она стала вчитываться и узнала одно из посланий Коляна. «Галчонок! Проснулся, а тебя уже нет. Жаль. Сейчас бы лежали рядом, обнимались…»
Или вот еще. Это маленькое письмишко он прислал ей в бандероли. Галка с Тонечкой поехали тогда отдыхать в Сочи, а Колян почему-то оставался дома. Почему, теперь уже и не вспомнить. Тоня забыла своего любимого мишку, и Николай отправлял его бандеролью. Когда раскрыли посылку, увидели в лапах медведя письмо:
«Галка! Сижу на кухне один. Сижу и смотрю на твою чашку. Ты пила из нее кофе перед отъездом. Я еще сказал тебе: «Оставь, я все уберу сам». И мы поехали в аэропорт. Прошло несколько дней, а чашка до сих пор стоит немытая… Помыть ее никаких проблем нет, сама понимаешь… Но на ней… На ней отпечаток твоей помады. И я не могу… не хочу… Мне думается, что ты только что вышла и вот-вот вернешься… Галка! Как же я скучаю!»
И вот… Самое, наверное, любимое послание.
«Галчонок! Помнишь, ты как-то спросила:
– Коль, а вдруг ты разлюбишь меня?
Я посмотрел тогда еще, помню, на тебя с огромным недоумением и промолчал. А ты продолжала:
– Ну или влюбишься в другую?
Я только осек тебя тогда. Грубовато у меня даже получилось, типа: хватит глупости говорить или что-то в этом роде…
А вот сейчас тебя нет рядом, и я подумал: ведь ты и вправду можешь тревожиться и волноваться. У каждого бывают периоды сомнений и неуверенности. Я не хочу никаких твоих волнений и никаких тревог. Я хочу только спокойствия твоего и нашей взаимной любви…
Ехал как-то домой, торопился к тебе и вспомнил те твои вопросы. И знаешь, что бы я ответил тебе сейчас? Я бы ответил тебе:
– Галка! Видишь во-о-о-н тот столб? Если вдруг когда-нибудь мое чувство к тебе начнет угасать или, не дай Бог, другая женщина будет для меня более интересна, чем ты… Я знаешь, что сделаю? Я разгонюсь до немыслимой скорости и врежусь в этот столб… Ну или в тот… Осознанно, специально! Понимаешь?! Потому что я не сволочь. Может, конечно, я не однозначный тип и наверняка непростой у меня характер. Но повторяю: я не сволочь! И твою любовь я предать не смогу! Ты слышишь меня?! Никогда!!!»
Телефонный звонок прозвучал будто откуда-то из другого мира. Она так глубоко погрузилась в свои воспоминания, что не сразу сообразила, откуда доносятся звуки. А звуки доносились с первого этажа. Звонили на городской телефон. Сергей взял трубку.
Галка аккуратно сложила письма и записки обратно в стол, предварительно скрепив их скрепкой и подумав, что надо бы, наверное, в полиэтиленовый пакет их убрать, чтобы сохранились лучше…
Голос Сергея показался испуганным. Обычно доброжелательный и спокойный, он вдруг непроизвольно вскрикнул и спросил:
– Совсем?
А потом положил трубку.
Когда Галка спустилась вниз, он как-то странно суетился, якобы что-то искал и что-то якобы не находил.
– Сереж, кто звонил?
– Да… так… по работе…
Она посмотрела пристально, но он отводил глаза, занимая себя бесполезным занятием: передвигая чашку, хватая журнал, переключая каналы телевизора…
– Сереж! Где Коля?
В ответ он как-то жалко съежился и с трудом произнес:
– Какая-то неприятность на дороге…
– Какая неприятность? Кто звонил?
– Ну… авария…
– А что «совсем»?
– Я не понял. Что ты имеешь в виду?
– Ну ты переспросил: «Совсем?» Это о чем?
Бедный Сергей согнулся пополам и пролепетал:
– Галь… что-то живот схватило… Я сейчас…
А потом приехала рыдающая Тоня и с порога кинулась к матери.
– Не реви! – только и сказала Галка. – Никто его мертвым не видел.
Но дочь не слушала. Она твердила только одно: