— То есть, его именно подожгли, — подытожил Ульмер. — В нескольких местах, чтобы наверняка.
— Ты сказал о своих выводах магистратским? — спросил Курт, и тот мотнул головой:
— Нет, для того я и ждал вашего появления, майстер Гессе: хотел спросить совета. Должен ли я делиться этой мыслью с ратом или с Хальсом, или с обоими, или не делиться ни с кем из них? Что мне делать?
— Пока не говори ничего. Никому. Запаникуют и наделают глупостей.
— Понял, майстер Гессе, — кивнул Ульмер с готовностью. — Быть может, хотя бы Хальсу?
— Он здравомыслящий парень, — вскользь улыбнулся Курт. — И когда придет время ему стать вашим обером — пророчу, пожалеть об этом вам не придется… Но все же пока не стоит. Просто поверь мне на слово.
— Если он замешан в темных делишках, — скептически заметил Лукас, — решение вполне верное. За всем этим не стоит забывать, что кто-то укокошил вашего служителя, который должен был проверять благонадежность своих собратьев.
— А вы здесь какими судьбами? — не ответив, спросил Курт. — Петер хотел рассказать о своих выводах, а вы?
— А мы хотели узнать о твоих, — пожал плечами Ван Ален-старший. — Ну, и есть кое-что из новостей…
— У меня выводов пока никаких. Разрозненных и неведомо как связанных сведений множество, наметок уйма, но выводов нет… А у тебя что за новости?
— Не знаю, насколько это связано с твоим или нашим делом, — заговорил Ван Ален неуверенно, придвинувшись к столу ближе, — и связано ли вообще, но кое-что есть. Помнишь, я сказал, что этой ночью был…
— У свидетельницы, — подсказал Курт, когда охотник замялся, и тот неловко кивнул, исподволь скосившись на Нессель:
— Да… Я знаю, что ты подумал… и правильно, в общем, подумал… Но это неважно, важно то, что она и впрямь свидетельница — подружка Катерины Юниус.
— Подруга дочери Юниуса? — нахмурился Курт. — Как зовут?
— Франциска Йенсен.
— В протоколе о ней не упоминалось.
— А кто составлял протокол? — уточнил Лукас, вперив пристальный взгляд в Ульмера, и тот смятенно отвел взгляд, замявшись.
— Кристиан Хальс, — вымолвил он, наконец, неохотно. — Но я и сам о ней впервые слышу; что за свидетельница, свидетельница чего?
— Вполне возможно, — с расстановкой ответил Ван Ален-старший, — что свидетельница неблаговидных деяний судьи, каковые и привели его к столь плачевному финалу.
— И что сказала твоя Франциска?
— Чего сразу «моя»… — буркнул Ван Ален недовольно. — Просто процесс опроса несколько затянулся и…
— Ян, — многозначительно произнес Курт, и тот кивнул, запнувшись:
— Да. Так вот. Судейская дочка была у нее незадолго до папашиного ареста и вообще всей этой шумихи с отравленным лавочником — приходила поплакаться. Рассказала, что отец прошлым вечером явился домой поздно и во хмелю, а дома еще и усугубил как следует. Усугублял весь вечер, покуда не свалился почти буквально: дочка еле успела довести его до постели. Так вот, по ее словам, судья был мрачным, пил угрюмо, все время что-то бормотал и на кого-то бранился, а потом усадил дочку напротив и стал ей пороть какую-то проповедническую чушь.
— В каком смысле? — нахмурился Ульмер, и охотник неопределенно помахал рукой:
— Нес что-то насчет возмездия. Прочел ей проповедь о том, как важно быть добродетельной и блюсти заповеди, что люди могут никогда и не узнать о грехах, таящихся в душе, но Главный Судия все равно все видит и рано или поздно воздаст. А в конце концов заявил — «так нельзя больше». Просекаешь, Молот Ведьм, что это может значить?
— Так и сказал?
— Так и сказал, — кивнул Ван Ален торжественно. — Франциска запомнила это слово в слово, потому что дочка судьи это запомнила слово в слово и несколько раз повторила — все пыталась понять, о чем это он.
— И о чем он? — тихо уточнила Нессель; Курт вздохнул:
— А дело-то, похоже, приобретает совсем нехороший оборот…
— Убрали судью, — уверенно подвел итог Ван Ален. — В чем-то он был замешан, что-то он сделал или делал какое-то время и однажды решил соскочить; а об этом, похоже, имел глупость ляпнуть тем, с кем проворачивал эти таинственные делишки. И его заткнули. Было это, напомню, до того, как началась суета с лавкой; потом уж завертелась эта история, Юниуса арестовали, а потом и дочка якобы удавилась.
— «Якобы»? — переспросил Ульмер. — Ты думаешь, что она не повинна в смертном грехе?
— Я думаю, она повинна только в том, что ее отец влез в какую-то мутную историю, — покривил губы Ван Ален. — И то ли ей стало известно что-то, то ли они решили, что известно — это уже неважно, важно то, что дочку наверняка попросту убрали вслед за папашей.
— Зачем такие сложности? — неуверенно возразила Нессель. — Почему было просто не убить его?
— Убийство судьи, да еще и вместе с дочерью… — вымолвил Лукас со вздохом. — Нет, это такое событие, которое взбудоражило бы город и привлекло ненужное внимание. А ну как кто-нибудь начал бы копать и докопался бы до истины? А так… Никаких подозрений, все чисто. Город сам казнил его и — забыл о нем. Самоубийство дочери выглядело логичным и тоже не вызвало никаких подозрений: что взять с девки, ни силы воли, ни духа перенести несчастье, да еще и одиночество, вот и наложила на себя руки; всё стройно, чисто и гладко.
— Но это же все меняет… — проронил Ульмер тихо. — Майстер Гессе, как полагаете, об этом следует рассказать майстеру Нойердорфу или Хальсу?
— Старику не следует точно, — хмуро отозвался Курт и, подумав, договорил: — Да и Хальсу пока тоже. Спроста ли он не внес ее имя в протокол? Не знал о ней, знал, но не счел свидетельницей, потому что она не упоминала этой истории, или умолчал нарочно?.. Ян, кому еще твоя Франциска рассказывала об этом?
— Да никому. Судейская дочка была ее единственной подругой, ваши к ней приходили, но интересовались лишь душевным состоянием Катерины перед смертью. Франциска, поразмыслив, решила, что история с перепившим судьей к делу не относится, а только добавит сложностей, а потому промолчала.
— Но тебе рассказала, — тихо заметила Нессель, и Ван Ален передернул плечами:
— Так спрашивать надо уметь…
— А пропавший inspector? Он не говорил с ней?
— Нет.
— Зараза… — пробормотал Курт тоскливо. — По всему выходит так, что о деле судьи Юниуса Штаудт знал много меньше моего — он не являлся ни к одному свидетелю из тех, что не упомянуты в протоколе, пользовался только теми куцыми сведениями, которые есть в наличии у Официума и магистрата — и все равно нашел больше, чем я. А он бессомненно нашел больше, чем я, иначе не был бы убит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});