Читать интересную книгу "Соблазнение в академии - Ти Шарэль"

хочу.

Пусть все будет иначе:

«Здравствуй, Лисса», — на красивом, но исхудавшем лице Яна явственно отражаются эмоции: радость от того, что мы встретились; печаль от готовности принять мое решение; сожаление и просьба о прощении.

«Поговорим?» — спрашиваю я, и Демьян кивает с видимым облегчением. — «Пройдешь в дом?»

Он заходит, усаживается в гостиной. Оглядывает мой дом отрешенным взглядом, вряд ли запоминая хоть что-то. Я сажусь рядом на диван, не хочу чтобы нас разделял даже столик. И мы говорим. Долго и, наконец-то, честно. Я плачу. Но это нормально, такие признания должны быть мокрыми и горячими. Я чувствую то, что испытывает он и разделяю его муку.

Наверное, я слабая, раз прощаю его, ведь обещала быть нерушимой твердыней. Но я знаю одно — именно знаю, нисколько не сомневаясь — я никогда об этом не пожалею.

Лишь бы он пришел.

Демьян

Туман уходит медленно. Я потерялся во времени и пространстве и не представляю сколько дней и ночей вглядываюсь в белый потолок лечебницы. Сознание постепенно восстанавливается, но болезненно и не быстро. Из меня словно клещами выдирают куски чужого вмешательства. Меня тошнит, мучает головокружение и дикая, просто немыслимая слабость.

Иногда кажется, что вместе с навязанными чувствами из меня пытаются вырвать душу.

Особенно больно когда всплывают воспоминания о Василисе. Ее потерянное бледное лицо, когда я признаюсь о своем диком плане. Боги, сейчас все кажется кошмарным сном. О чем я думал? Чем?

Черняхов приходит в палату часто. Рассказывает. Его слова безжалостны и даже мстительны. Он говорит, что Василиса была на грани смерти. Из-за меня.

Шаг за шагом последовательность событий восстанавливается. Куски стертой памяти возвращаются потускневшими и размытыми. Имя Ады вызывает в душе волну протеста и отторжения. А раны, нанесенные сознанию кровоточат, не останавливаясь. Лекари говорят, что я не смогу больше творить. Что вмешательство было настолько сильным, что задело глубинные чувства. Любовь к Василисе оказалась во мне такой прочной, переплелась с самой сутью, что уничтожая ее, Ада эту самую суть повредила. Мысли о собственной ущербности тоже ранят, но не так сильно как мысли о Василисе.

Меня выписали только тридцатого Студеня. Я выехал сразу. Мне нужно объяснить, оправдаться. Мне нужно просто увидеться.

Пропустили меня к самому ее дому, спасибо Юрию Михайловичу за то, что договорился с великим наставником. Василиса открыла дверь сама и застыла на крыльце, не замечая, как тепло вырывается из дома.

Отчаянно, невероятно красивая. И хрупкая. Словно хрустальная статуэтка. Меня пронзило острым, почти болезненным чувством, и только страх оттолкнуть девушку удержал от порыва ринуться к ней. Схватить, согреть, прикрыть от всего мира. И тут же накрыло напоминание, что спасать любимую стоило от меня.

— Здравствуй, Лисса, — сказал я негромко.

— Поговорим? — Василиса смотрела внимательно. Настороженно, но без неприязни или страха.

Я медленно кивнул, опасаясь радоваться раньше времени. Честно признаться, думал, что любимая выставит меня за калитку, не желая слушать. Сдаваться я не собирался, но и на такой быстрой исход не рассчитывал.

— Пройдешь в дом? — спросила девушка и посторонилась, впуская меня.

24-е Цветеня

В этом году яблони зацвели рано, и часть лепестков уже усеевала свежую траву. Сад вновь стал белым, но уже не от снега, а от душистых маленьких цветочков. Любава побелила стволы и заодно обновила краску на качелях, и теперь они сливались с яблонями.

Мы долго выбирали день для обряда, и я рада что остановились на сегодняшнем — сразу после весенних экзаменов. Их я сдала с блеском, не то что осенние и зимние.

Конец зимы и весна прошли для нас непросто. Иногда обида прорывалась, выплескивалась на Демьяна, и я припоминала ему все. Плакала, кричала. Он принимал это стоически. Но каменел, застывали даже черты красивого лица.

Потом я приходила в себя и чаще всего находила силы попросить прощения. Демьян и так достаточно наказан — он больше не видит нити. Восстановление сознания прошло не так хорошо, как хотелось, Аде пришлось залезть очень глубоко, чтобы стереть мои следы. И лекарь не смог вычистить заразу, не повредив нечто важное и глубинное — саму суть дара.

Я бы восприняла такой удар как смертельный, но на удивление, Демьян считал иначе. И пусть он не мог больше работать с артефактами напрямую, я стала его руками. Он рисовал сотни чертяжей, наглядно показывая, где и какие связи должны быть. Направлял, подсказывал, учил.

И создавали мы не порталы и не ловушки. Юрий Михайлович уверен, что войны не будет. Царь Земли Обетованный не пожелал ссориться с королем Галиции, ведь покушение случилось именно на дочь Стефана. Черняхов смог это доказать, и его устами дядя пригрозил сделать преступление Ады Охана достоянием мировой общественности. Исключительно в том случае, если Земля Обетованная откажет в поддержке Державе.

Поэтому вместо нелюбимых мною боевых артефактов, мы создавали бытовые — новую доску, которая передает сообщения на дальние расстояния, систему подсчета голосов для Думы, вход по отпечатку пальца для Черняхова.

Если я не училась и не работала с Демьяном, то занималась театром. Дни пролетали незаметно — яркие, насыщенные, полные бесконечных сообщений на доске и горячих поцелуев.

Про Аду мы не говорили. Даже когда на меня нападала хандра и я вспоминала начало нашего с Демьяном знакомства, я старалась не думать о девушке. Знаю только, что обошлись с ней максимально строго — лишили дара. Впрочем, как показал пример Демьяна — полноценная жизнь возможна и без магии.

А еще на Аду надели браслет, ограничивающий передвижение. Юрий Михайлович обещал, что Землю Обетованную девушка покинуть не сможет.

Я спрашивала Черняхова о мотивах. Мне важно было знать, почему Ада так поступила. Я была настойчива, и графу пришлось выложить мне часть правды. Иносказательно и завуалированно, но выводы я сделала. Ада не случайно встретила Демьяна, ее дяде нужен был свой человек в Державе. И государев артефактор, наследник князя Пермского для этой цели подошел идеально.

Так что судьба Демьяну отомстила за меня задатком. Соблазнитель сам оказался в роли соблазненного, пусть Аде и пришлось для этого использовать способности иллюзиониста… Не знаю, на что был рассчитан такой план, ведь потеря дара главным артефактором Державы очень скоро вызвала бы вопросы. Хотя бы у того же Юрия Михайловича. Возможно, Ада просто не осознавала, что чувства ко мне проросли так глубоко.

Но прочь мысли об Аде. Сегодня наш день, и я запомню его на всю жизнь, как самый теплый и трепетный. Как цветы яблони в моем саду.

Для обряда государь