Читать интересную книгу Чужую ниву жала (Буймир - 1) - Константин Гордиенко

Над дорогой взвилась песня, - не жалостная, не тягучая, а совсем иная - грозная, необычайная, бунтарская песня! Красивая статная молодка несла красное знамя, которое особенно бросалось в глаза среди белых сорочек. Красным своим цветом оно приковывало взгляды людей, разговаривало с ними, взывало к ним. Жнеи, косари словно оцепенели. Высокий, хилый бородач ведет поход, властно поднимает руку. Косилки остановились. Остановилось и шествие. По нивам пробежало беспокойство. Казалось, властная рука остановила самую жизнь. Поденщики сходились, вязальщицы перевязывали платки. Нахмуренные косари вытирали взмокшие лбы. Ждали. На всю округу гремит Буймир. Беды не миновать.

Примчались надсмотрщики, остановились в стороне: беспорядок снова затеяли. Захар встал на косилку, обвел глазами толпу. Могучий взмах руки все бросили работу, приблизились, одни нерешительно, другие бегом.

- Что же у вас тут - спят и не знают о революции? - грозно напал Захар на оторопевших людей, которые растерялись и не могли понять: может быть, на самом деле что-то случилось, какое-то выдающееся событие? Теперь такое время, каждый час какая-нибудь неожиданность, а они ничего не ведают.

Однако Захар, не давая опомниться, с горячностью бросал мятежные слова:

- Сын Харитоненки заводы проигрывает в карты за границей, а Харитоненко из вас жилы тянет!

Очень неловко почувствовали себя поденщики под пронзительным гневным взглядом известного на весь уезд оратора, который всегда появляется на ярмарках, сходах, бунтует людей против панов, нагоняет страх на начальников.

Многолюдное шествие, которое привел Захар, тем временем обступило поденщиков. Крестьяне Буймира не могли стоять молча, угрожающе посматривали, опирались на колья, с бранью нападали на соседей, которые нарушили постановление и сорвали забастовку. Опережали мысль оратора, который пока что все-еще делал вступление:

- Рабочие давно вывезли псов-управляющих на тачках, а у нас еще до сих пор Чернуха, Пугач и Гаркун сидят на шее!

Слова оратора тяжелым укором западали в души людей. Рабочие везде борются за свои права, потому что капиталисты выжимают из рабочего все его силы, а под старость выбрасывают его на улицу. Уже восстал "Потемкин Таврический", забастовали железные дороги и телеграф. Царь и министры надумали задавить, разгромить революцию. А зачем соседи сорвали забастовку? Зачем нарушили приговор? Броненосцы "Три святителя", "Двенадцать апостолов" и "Георгий Победоносец" не могли ничего сделать с восставшими матросами, которые выкинули красное знамя и провозгласили революцию. И солдаты уже поют "Марсельезу". Рабочие Петербурга и Кавказа сражаются на баррикадах!.. Что-то необычайное и непонятное для соседей содержится в этом слове. Захар подробно объясняет, как рабочие нагромождают камень, доски, бревна, ящики - помогают женщины и даже дети, - рубят телеграфные столбы, срывают вывески, оплетают все проволокой, загромождают улицу - получается заслон от казаков и полиции, который называется баррикадой.

Задумчивые, хмурые поденщики молча слушали Захара, который призывал бастовать волостями, уездами. Наука эта называется тактикой. Односельчане восхищались своим знаменитым оратором, который овладел великой силой слова и теперь так красноречиво поучает людей.

Отозвался молодой, низенький паренек из соседнего села, Гнат Стриба. Поучения и упреки ему надоели. На клич Захара бросать работу Гнат Стриба упрямо вел свое:

- Мы каждое лето мыкаемся по заработкам, нам не на что купить и нечего продать, разве что свои руки! Мы уже отвыкли от своей земли, нам все равно ходить по экономиям, какая лам корысть в аренде? Разве соберешься силами купить коня, плуг, вола? Нам землп не арендовать, не сеять. Нам нужен кусок хлеба, чтобы его есть. Куда мы пойдем?

- Свет широк, - ответил Иван Чумак.

- Свет широк и для вас. Дома куска хлеба нет, коровенка стоит без корма. Буймир хоть панское добро захватил, а мы что?

- Не надо было зевать! - вновь подал слово Иван Чумак.

- За вами поспеешь!

Нарастали недружелюбные выкрики, начинались ссоры.

Стремясь избежать вражды между селами, Павло вразумлял, предостерегал людей, чтобы не отчуждались, не шли врозь, не срывали забастовку. Надо сообща, селами, волостями, уездами, губерниями, вместе с рабочими наступать на панов. Только тогда можно сломить Харитоненку, Суханова, Капниста, Кенига. Попытка Павла объединить два лагеря не привела ни к чему. Надо сказать, Павло иногда шел против общества, и поэтому бородачи не соглашались с ним - сами теперь набрались ума, не молодому парню учить общество. Павло испытывал смятение, он не видел единодушия села в борьбе с панами и не мог этому помочь. Призывал соседей не становиться поперек дороги Буймиру, заверял:

- Мы свое возьмем, Харитоненко нам всем заплатит за то, что заработали, и за то, что не заработали!.. Подождите...

- Хорошо тому, у кого есть с чем ждать, - высмеял совет Павла пожилой чахлый косарь, обозлив своим упрямством буймирцев.

Сухонький, вертлявый дед напал на ненасытный Буймир:

- Что вы тут порядки наводите? Это наш пан!

С сельскими землями Бобрика граничит экономия. Немало крови выпила! Сколько людских сил там пропало. Мало ли вытянуто отработками, штрафами? За леса, пастбища, дороги? А теперь Буймир зарится на панские земли? Хочет прибрать к рукам панское добро, арендовать Доброполье, чтобы соседям негде было приработать? Бобрик решительно заявляет, при этом лица краснеют от натуги, срываются голоса:

- Что вы тут свои права предъявляете? Это наш пан!

- Наш пан!

Возмущение охватило Буймир по поводу этих бесстыдных слов, Мамай и Мороз с великим жаром накинулись на соседей, которые по-глупому распустили брехливые языки, завели непутевые разговоры, пошли против здравого смысла.

- Очнитесь, оглупели вы, что ли, с ума сошли, или у вас головы вывихнуты, или в головах все навыворот? С Харитоненкой еще и деды наши были в тяжбе по поводу спорных земель, это наш пан!

- У вас хаты под боком, а нам куда деваться? - вмешались в спор прибывшие из далеких сел. - И что делать?

- Бастовать! - решительно твердит Павло.

- А чем жить? Кто нас будет кормить?

Павло увидел, на какие хитрости пошла экономия - навербовала рабочие руки в дальних селах, дальний должен держаться места, потому что нет под боком прибежища. "И как помочь беде? - думал он. - Надо рассудить в сельском комитете".

- Распрягайте волов, что вы на них смотрите? Гоните их с поля! призывал горячий Грицко Хрин.

Поднялся неимоверный шум, люди кипели от гнева, угрожающе наступали на пришлых, взялись за колья, стали окружать, девчата секли тяпками одежду, а если кто-нибудь упирался, задирался, то тяпки ходили и по спине.

- Прочь отсюда!

- Нам мало работы!

- А то посечем!

- Прогнать чужих!

- Головы поснимаем!

И когда Павло, бестолково крутясь, сделал попытку защитить людей от побоев рассвирепевшей толпы, Захар пригрозил Павлу палкой, крикнул сыну, чтобы тот не путался под ногами.

Началась великая свалка. В котел с варевом побросали постолы, тряпье - чтобы и не надеялись на миску борща. Буймирцы распрягали волов, переворачивали возы, рубили колеса, оси. Пришлые хватали свои манатки, срывались и кидались стремглав, спасаясь от гнева, расправы. Миску горячего борща не дали похлебать. Рассеялись по полю, довольные, что хоть целы, что вырвались живыми.

Село разгорячилось, разбушевалось. На глаза попались машины. Угроза для села! И без того не хватает работы, а тут еще машина - скоро не нужно будет ни сеятеля, ни косаря, ни вязальщицы, на что ты сдался на земле? И без того экономия за бесценок вербует рабочую силу. Всегда хозяйствовали на земле человек и конь, а тут вдруг - машина! Вырывает работу и у коня и у тебя. Жнейки да косилки обкрадывают людей. Целую зиму слонялись без работы Захар и Грицко. Да они ли одни? Бывало, зимой люди ходили с цепом и зарабатывали на харчи, а теперь молотилка прижала, целую зиму некуда приткнуться, свободные, гулящие руки, голодные дети.

С этими мыслями люди выпрягли волов, накинулись на косилки, жнейки и начали бить, крушить. В щепки изрубили колеса, покололи доски, разбили ножи, погнули железо, а что не брал обух - закладывали жерди, налегали, гнули, переворачивали, перебрасывали, били жердями, оглоблями, с боков, снизу. Все полегло перед разъяренной силой.

Павло сначала растерялся, но хлынула разъяренная толпа, закружила парня. Не подумают ли люди, что он в страхе перед паном оцепенел? И Павло тоже замахнулся колом.

Как ни упрашивали топтавшиеся поодаль на конях надсмотрщики, чтобы пожалели машины - жнейки не виноваты, - люди были неумолимы и слушать не хотели, нещадно расправлялись с машинами. Будет что рассказать надсмотрщикам пану. Обманули поденщиков - путаный, полегший хлеб, оплетенный повиликой, хлеб, который тянется за косой, предоставили косарям, а хороший думали собрать машинами.