— Значит, ты не продавал душу? В таком случае ты должен был бы проиграться хоть раз. Я что-то о таком не слыхала!
Жоржетта пренебрежительно повела плечами, и почти расстегнутое платье едва не соскользнуло. Она успела вовремя подхватить его. Это было сделано ненамеренно, но удачно отвлекло внимание Пирса. Когда он заговорил снова, тон его был гораздо спокойнее:
— Ты наверняка шарила в моих вещах раз десять. Видела ты среди них крапленые карты или что-нибудь подобное? Или, по-твоему, я повсюду хожу с полными рукавами карт, просто на всякий случай?
— Не знаю, как именно, но ты жульничаешь!
— Это мне ни к чему. Я играю всю сознательную жизнь и просто успел набить руку. Когда я играю, я помню все сделанные ходы и могу предугадать те, что будут сделаны. К тому же другие обычно пьют за игрой, а я никогда.
— В таком случае ты пользуешься слабостями других! Поощряешь их к выпивке, чтобы потом с легкостью обобрать. Короче говоря, я больше не чувствую себя виноватой перед тобой. Мы одного поля ягоды, и хватит попрекать меня маскарадом!
Жоржетта наклонилась подобрать с пола хлеб, а когда выпрямилась, встретила ироничный взгляд Пирса.
— Значит, до сих пор ты стыдилась? Верится с трудом. У дочери Луи Пакуина не может быть совести.
— Не смей так говорить о папе! — крикнула девушка, размахивая ломтем хлеба перед его лицом. — Не тебе судить его! И вот что я тебе скажу, Пирс Кингстон: я собираюсь вернуться…
— Забудь об этом! Я не позволю тебе, беременной моим ребенком, вернуться в этот Богом проклятый штат!
— Богом проклятый штат? Это ты о Луизиане? Значит, ты не гонишься за Блэквеллом, а бежишь от чего-то, что мешает тебе вернуться в Новый Орлеан? Ага! Я по глазам вижу, что угадала!
— Ты всегда видишь по моим глазам то, что можно использовать против меня. Да что с тобой говорить! Мы никогда не поймем друг друга, для этого я недостаточный лгун и интриган.
Он вдруг отвернулся, уселся на двойную койку — единственную койку в каюте — и начал разуваться.
— Что это ты делаешь? Собираешься раздеться? У меня на глазах?
— Как будто такого не случалось, — насмешливо произнес Пирс и добавил с сарказмом: — Жорж, мой мальчик!
— Я всегда отворачивалась!
Жесткая линия его рта смягчилась, потом губы сложились в усмешку.
— Ну, разумеется!
Он сбросил один ботинок и взялся за другой. Жоржетта поспешно застегнула верхнюю пуговку на спине и сделала шаг к двери.
— Ты куда?
— Подожду у двери. И надо сказать кому-нибудь, чтобы принесли тюфяк — я буду спать на полу.
— Из каюты ты не выйдешь.
— Мы уже обсуждали сегодня, каковы будут границы моей свободы, и я дала слово, что не сбегу, если ты пообещаешь не досаждать мне своим надзором!
— Да уж, если ты обещала, значит, так оно и будет! — Пирс расхохотался, потом вернулся к ботинку. — Неужели ты не понимаешь, глупышка, что этот пароход полон мужчин, плывущих туда, где женщин почти нет? Только представь себе, что может случиться. Лучше поужинай и ложись. День был долгим и утомительным.
— Значит… значит, ты не вернешься к игре? — воскликнула девушка в ужасе.
— Карточная игра — для меня работа. На сегодня я поработал достаточно и нуждаюсь в отдыхе.
— Ты снизойдешь до того, чтобы разделить постель с лживым отродьем Луи Пакуина?
Пирс стянул второй ботинок и несколько мгновений покачивал его на руке, словно собираясь запустить в нее. Глаза его были холодны, губы снова крепко сжаты. Наконец ботинок со стуком упал на пол.
— Закончим этот разговор. Просто не пытайся выйти за эту дверь, и все будет в порядке.
Жоржетта страстно желала отдалиться от Пирса как можно дальше, но в небольшом помещении это было невозможно. Честно говоря, способ был: никто, кроме них, не взял каюту — значит, остальные пустовали. Нужно было просто есть помедленнее, выиграть время, пока муж уснет, а потом перебраться в соседнюю. Жоржетта решила, что долго ждать не придется, раз уж прошлую ночь Пирс провел на стуле с жесткой спинкой. Ночью она несколько раз просыпалась и видела, как он меняет позу, тщетно пытаясь устроиться поудобнее. Тогда ей было даже жаль его — и напрасно.
— Заложи щеколду!
Занятая своими мыслями, она вздрогнула от неожиданности. Ей удалось подавить искушение ответить что-нибудь вроде «сам заложи!», но выполнять этот бесцеремонный приказ она не собиралась, так как в жизни еще не видела щеколды, которая двигалась бы в своем пазу бесшумно. Обычно они издавали пронзительный скрип в самое неподходящее время. Жоржетта неопределенно повела плечами и бросила косой взгляд на Пирса, снимавшего брюки. Не хватало еще, чтобы он пошел закладывать эту дурацкую щеколду нагишом!
— Дай хоть поесть, — уклончиво ответила она и принялась за тушеные овощи с мясом, набирая в ложку как можно меньше.
— Я сказал, заложи щеколду! — повторил Пирс резче. — Если не заложишь, я привяжу наши руки друг к другу.
Девушка нашла, что ей становится все легче и легче ненавидеть мужа. Она бросила ложку в миску, не обращая внимания на брызги, повернулась… и увидела, что на Пирсе остались только тонкие летние подштанники. Пришлось немедленно отвести взгляд и с преувеличенным возмущением промаршировать к двери. Как и следовало ожидать, щеколда закрылась с противным скрежетом.
— Доволен?
Ответа не последовало. Жоржетта уселась и снова принялась за еду. Прошло несколько минут. Со стороны койки не доносилось ни звука, и эта тишина ужасно нервировала. Наконец ей представилось, что муж подкрался сзади и теперь стоит за спиной, намереваясь… она не знала что, но ничего хорошего не ожидала. Жоржетта схватила стакан с молоком, думая: хоть какое-то оружие! Потом с улыбкой повернулась.
За спиной было пусто. Ее ненавистный супруг лежал на койке лицом к стене, укрывшись по плечи.
Он намеренно игнорировал ее!
Вот и хорошо, лучше и быть не может, подумала она, расслабляясь. Это куда лучше, чем если бы он пялился на нее, воображая себе… воображая то, чему не бывать… никогда больше не бывать… разве что… нет, ни в коем случае!
К неудовольствию Жоржетты, еда быстро закончилась, и она осталась сидеть перед пустой миской. В каюте не было никакой мебели, и если она не желала так и просидеть всю ночь, следовало что-то предпринять. Но что? Если попытаться ускользнуть, щеколда заскрипит и разбудит мужа.
Какое-то время она обдумывала положение дел. Судя по ровному дыханию, Пирс спал. Ему не мешал даже гул голосов, доносившийся из корабельного салуна палубой выше. А что тут странного? Он привык спать как убитый после своих сказочных выигрышей, и, должно быть, этот шум казался ему лучшей колыбельной!