— Тогда скажи, почему ночью ты сделал это только однажды?
С минуту он не знал, как ответить, потом пожал плечами и поцеловал жену в лоб.
— Наверное, потому, что ты пожелала мне спокойной ночи. Я подумал, что ты утомлена, и не хотел быть навязчивым.
Зазвонил корабельный колокол. Это был настойчивый, продолжительный звук, и гвалт на верхней палубе вскоре возрос. Пирс уселся, свесив ноги с койки.
— Пожалуй, нам нужно привести себя в порядок — скоро пристанем.
Ласточка тоже села, обвив его ногами за талию. Ее соски, словно дразня, прижались к его спине.
— Так сразу и одеваться? — сказала она ему на ухо.
Пирс ничего не имел против такой ненасытности, но время и в самом деле диктовало свои условия.
— Увы, милая.
— Не думаю, чтобы эконом явился освобождать каюту.
— Это вполне возможно. Как только пассажиры покинут пароход, его поставят на разгрузку. Потом прибудет новая партия груза, начнется уборка, так как с рассветом судно отправится в обратный путь.
— Вот и хорошо! Мы можем оплатить обратную дорогу и вообще не покидать парохода.
Пирс вдруг понял, что Ласточка всерьез рассчитывает вернуться назад на «Сенаторе».
— Послушай, — начал он рассудительным, терпеливым тоном, — я думал, мы договорились. Нужно вернуть Пегаса и проследить, чтобы Блэквелла наказали за воровство.
— Как?! — воскликнула Ласточка, отшатываясь. — Ты же только что сказал, что твое единственное желание — доставлять мне радость, и я подумала… Нам нужно скорее найти папу! После всего, что он натворил, если еще окажется, что я исчезла, я просто не знаю, что он предпримет!
— Ты что же, собираешься нянчиться с ним до глубокой старости? — удивился Пирс и попытался взять ее за руку. — Кто из вас родитель, он или ты? И потом, разве ты не послала ему несколько писем? Хоть одно из них да должно попасть ему в руки. Помню, ты писала, что вышла замуж и что о тебе теперь есть кому позаботиться. Словом, ему ни к чему тревожиться о тебе, а тебе — о нем.
Ласточка вырвала руку и соскочила с постели. На ее лице не было теперь и следа недавней безмятежности. Схватив кружевные панталоны, она начала поспешно одеваться.
— Как я могу быть уверена, что он получил хоть одно из моих писем? Он не найдет меня и подумает… словом, надо немедленно возвращаться!
— Об этом не может быть и речи, — отрезал Пирс, вставая.
— Это потому, что ты никогда не любил своего собственного отца! Тебе просто не понять, что такая любовь возможна! Я возвращаюсь, а ты поступай как хочешь!
Во время перепалки Пирс начал чувствовать себя нелепо без одежды и тоже принялся одеваться.
— Я вложил столько сил и средств в погоню за твоим отцом, что с меня хватит. Он того не стоит.
— Что? Мой отец нестоящий? Да он в тысячу раз более стоящий, чем любой шулер!
— Ну, конечно! — процедил Пирс, впадая в ярость при этом осточертевшем ему обвинении. — Шулера по крайней мере не лезут в чужие сейфы и в чужие стойла! И не лгут на каждом слове!
Он чувствовал себя преданным, так как внезапно заподозрил, что Ласточка снова обвела его вокруг пальца, на этот раз с помощью постели.
— И вот еще что, — добавил он, не в силах сдержаться, — шулера не служат подстилкой для тех, кого хотят облапошить!
Раздался звук пощечины. Пирс инстинктивно занес кулак, но при всей ярости не мог поднять руку на мать своего будущего ребенка, будь она даже исчадием ада.
— Как ты можешь говорить такое после всего, что мы!..
Ласточка не договорила. Пирс и сам был потрясен тем, что почти случилось, а потому отвернулся.
— Одевайся! — бросил он, не оглядываясь. — Надо успеть занять место в дилижансе до Хэнгтауна.
— Зря потратишь время, покупая мне билет.
— Не думаю.
— Увидим!
Пирс не позволил втянуть себя в новую перепалку. В душе он знал, что Ласточке придется подчиниться, а если у нее в голове была хоть унция мозгов, это должна была понимать и она.
Пока он надевал рубашку, Ласточка натянула через ноги корсет с сильно ослабленной шнуровкой, подняла до нужной высоты и принялась затягивать, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. Зрелище заставило Пирса против воли улыбнуться, и он отвернулся, чтобы это скрыть, думая: «Если ничто иное не способно удержать ее в рамках, то уж это дьявольское приспособление точно преуспеет!»
Полуодетый, он откинул крышку сундука, оттолкнул в сторону соломенную шляпу, вид которой вызвал в нем теперь только раздражение, и вынул «кольт» в потертой кожаной кобуре, выигранный накануне днем в карты. Оружие было весомым и надежным даже на первый взгляд. Пирс застегнул ремень, приспустив его на бедро по всем правилам — так, чтобы рука в случае необходимости опускалась точно на рукоятку. Он сделал пару пробных попыток, убирая руку и снова хватаясь за «кольт», и решил, что вынимает его недостаточно быстро. И неудивительно — все требовало сноровки, не только игра в карты.
— Откуда это у тебя?
Пирс аккуратно спрятал «кольт» в кобуру и повернулся. Ласточка насмешливо смотрела на него.
— Оттуда, откуда и все остальное. Я его выиграл у одного болвана, который наивно полагал, что неплохо играет в покер. Не думаю, что болван будет скучать по этому «гнусному предмету», потому что другой такой же болтался на другом его боку, рядом со здоровенным ножом. Наши спутники, похоже, собираются на войну.
— В которой тебе не терпится поучаствовать, — съехидничала Ласточка, все еще борясь со шнуровкой корсета. — В Орегоне…
— Мы не в Орегоне. Иди сюда, я помогу зашнуровать корсет, иначе ты не закончишь до ночи.
— Если бы не ты, мне бы вообще не пришлось носить эту чертову штуковину! — проворчала девушка, но подошла и повернулась.
— Чертову? — иронично повторил Пирс, поддевая шнуровку пальцами. — Такая благовоспитанная леди — и такие манеры!
Ласточка рванулась, в результате чего корсет сжал ее, как тиски.
— Это слишком! — простонала она. — Ослабь его, иначе я задохнусь! Что касается моих манер, для «подстилки» сойдут и такие!
— Тебе виднее.
Он улыбнулся, пользуясь тем, что жена не видит, а закончив шнуровать, не удержался от того, чтобы не потрепать снисходительно по круглому заду.
— Прекрати! — прошипела Ласточка.
Пирс сделал вид, что не замечает этого. Как бы там ни было, жизнь с этой девушкой вряд ли покажется скучной.
— Поспеши, нас ждет Сакраменто!
Жоржетта лежала рядом с «этим негодяем» (она взяла себе за правило в мыслях только так и называть мужа) уже довольно долго, в ожидании того, что он наконец заснет достаточно крепко. За это время она сама чуть было не задремала, но ухитрилась встряхнуться.