Читать интересную книгу О пережитом. 1862-1917 гг. Воспоминания - Михаил Нестеров

В нем все было, но не было и тени правителя России, вершителя ее воли, ее деяний, ее «так я хочу»… О, это ни в какой мере не был «Самодержец», диктатор.

Государь был в Преображенском парадном полковничьем мундире с «Андреем Первозванным» через плечо. С ним вошла Императрица, тогда такая молодая великолепная красавица с английским типом лица. Она была роскошно одета и была прекрасна…

Медленно оба прошли вперед к колонне перед главным иконостасом и иконостасом дьяконника. Стали почти перед самой моей «Варварой». Для них были поставлены два золоченых кресла Екатерининского времени, — кресла с Императорскими инициалами.

Чин освящения начался суровым красавцем — Митрополитом Киевским и Галицким Иоанникием со множеством епископов и чуть ли не со всем Киевским духовенством.

Нас с Васнецовым и Котарбинским замяли куда-то к стене, и мы простояли бы (герои-то дня!) там в блаженной тишине всю службу, если бы кто-то, какая-то сердобольная душа (помнится, какая-то дама), случайно не увидела, что некий исполнительный и рачительный не в меру пристав теснил нас еще дальше: мы почему-то мозолили ему глаза. И вот в этот самый момент «сердобольная душа» увидала это, возмутилась, прошла вперед, сказала Генерал-губернатору, графу Игнатьеву и… Константину Петровичу Победоносцеву, сказала им, что тех, «кто создал Собор, кто должен быть впереди всех» — Васнецова и Нестерова — какой-то пристав… и т. д. Немедленно после этого последовало приглашение нам пройти вперед, и мы — все художники — получили место сейчас же за Государем и Великими Князьями. Обида была забыта, и мы, счастливые, стояли и молились от всего сердца и за Россию, и за ее молодого Царя, и за весь народ наш, который всегда, во все дни его жизни, его славы и его бесславия любили мы…

Освящение подходило к концу. Предстоял крестный ход вокруг Собора во главе с Митрополитом, со всем духовенством, Государем и всей Царской фамилией, а также избранными, особо почетными лицами. Вот тут-то мы — «герои дня» — снова были позабыты и не попали в число тех, что пошли в Крестном ходу. Это было горько, — особенно Васнецову, положившему на Собор весь свой огромный талант и десять лет жизни…

Об этом Государь и все те, кто нас ценили, узнали после службы, когда все было кончено.

А произошло это от причины самой бытовой, так сказать, «семейной». Во главе распорядка торжества освящения стоял Викарный епископ Сергий (Ланин), — молодой, вспыльчивый, но даровитый человек. Он был в сильных неладах с Праховым и не любил Собор наш, а следовательно, и нас — художников-соборян. (Не любил Владимирский собор и суровый митрополит Иоанникий, говоря, что он «не хотел бы встретиться с васнецовскими пророками в лесу».) Так вот этот-то епископ Сергий, так сказать «церемониймейстер», взял да и не включил нас в список тех, кто должен был участвовать в крестном ходу, и нас попросту не пустили, и мы, огорченные, взволнованные простояли на своих, теперь правда, почетных местах во все время Крестного хода.

А день был такой дивный, солнечный. Несся по всему древнему Киеву колокольный звон. Народу было множество. Но что делать? Люди, хотя бы они и носили епископский сан, все же люди с их страстями, счетами и расчетами.

Вот возвратился Крестный ход. Началась литургия. Государь усердно молился. Наконец, «Многолетие». Государь и Императрица обращаются к нам, благодарят, хвалят Собор и говорят, что через день или два приедут в Собор нарочно, чтобы осмотреть его без народа, подробно. Затем прощаются и, провожаемые Митрополитом, выходят из Храма.

Там несется опять многотысячное «ура»… Государь уезжает и церемония кончена. Мы еще остаемся, прикладываемся ко кресту.

Митрополит Иоанникий нам ни слова. Твердый был человек!.. Зато к нам подходит множество присутствующих, незнакомые знакомятся, восхищаются, благодарят нас.

А вот и сам Константин Петрович подходит к нам. Его суровости как не бывало. Он весь сияет. Это и его праздник. Ведь он всю жизнь искал в людях намека на идеалы, на их осуществление, а вот тут ему кажется это осуществление есть. Группа художников, позабыв все, проработала за гроши над делом ему дорогим, близким десятки лет. И он всячески спешит нас приветствовать, обласкать. Говорит с нами совсем не по-«победоносцевски», а просто, задушевно, горячо (вот так, должно быть, он говорил и о многом с Ф. М. Достоевским).

Все расходятся, и мы в каком-то чаду, в полусознании от пережитого плетемся домой. Надо отдохнуть. Плохо проведенная ночь, раннее вставание и затем все «пережитое», что называется, уходило нас.

Вернусь несколько назад. Приезд Государя в Киев, как и всюду где он ни появлялся, сопровождался каким-нибудь несчастьем. И теперь (он ехал из Австрии, делал свой первый по воцарении визит престарелому Императору австрийскому Францу-Иосифу) в его свите был Министр иностранных дел Князь Лобанов-Ростовский, от которого «русская партия» ждала много хорошего. И вот теперь, почти у самого Киева, в императорском поезде внезапно умирает Князь Лобанов-Ростовский. Государь очень огорчен, и все опять чувствуют как бы присутствие какого-то «Рока»…

До вторичного посещения Государем Собора в Киеве шли торжество за торжеством. В Купеческом собрании был парадный концерт и затем великолепная иллюминация сада, всего Киева и Заднепровья.

Перед концертом во дворце был парадный обед. Из соборян туда были приглашены только двое: Прахов и В. М. Васнецов. После обеда Государь, по обыкновению, обходил приглашенных, беседуя с каждым две-три минуты, и, когда подошел к далеко стоявшему Васнецову, то, забыв церемониал, разговорился с Виктором Михайловичем о Соборе, об искусстве, высказал ряд живых, образных мыслей, сравнив искусство с великой рекой, в которую вливается множество ручьев народной жизни, событий, историй и проч<ее>.

Окружающие недоумевали, почему Государь чуть ли не четверть часа разговаривает с человеком нечиновным, не украшенным звездами, и так просто, сердечно, неофициально. Многие не знали в лицо Виктора Михайловича, такое внимание казалось странным, если не более того. А Государю, видимо, вовсе не хотелось продолжать свою скучную обязанность, — хотелось поговорить «по-человечески» с этим умным, даровитым, ему преданным русским человеком. Но Царские обязанности — тяжелые обязанности.

На концерт же все участники создания Владимирского собора были приглашены и на нем присутствовали.

Появление Государя в ложе вызвало взрыв энтузиазма. Все были так воодушевлены, что только диву даешься, куда это все бесследно пропало.

Концертом дирижировал Виноградский — музыкант и дирижер очень талантливый, даровитый. Он был одновременно директором Киевской консерватории (лучшей из провинциальных тогда) и директором… одного из банков. Виноградский был очень нервный, подвижной и страшно увлекался за своим дирижерским пюпитром. Его телодвижения и гримасы были презабавны и служили для киевлян источником всяческих острот. На парадном концерте Виноградский не изменил своей дирижерской манере. Изгибался, несся куда-то вперед, замирал на «пианиссимо» и опять бросался куда-то в сторону гобоев, контрабасов и прочего. И вот в один из этих его «пароксизмов»… у него во всю спину лопнул фрак. К счастью, он, в своем артистическом увлечении, этого не почувствовал, но заметили все и Государь тоже, едва заметно улыбнувшись.

Во время антракта Государь с Государыней, вся Царская семья и мы — все присутствующие на концерте вышли в сад, откуда было чудное зрелище на Заднепровье, усеянное тысячами огней. Сотни иллюминованных пароходов шныряли по Днепру. Отовсюду неслась музыка, все приветствовало тогда Царя…

Путь, по которому проходили молодые Царь и Царица, был усеян цветами. И так было, и я был тому свидетелем.

После второго отделения Высокие гости отбыли во дворец.

На другой день было катанье на пароходах по Днепру. На одном из них был Государь и Государыня со своими близкими, а на сотне других приглашенные Киевляне. Мы — соборяне также участвовали в этой прогулке до Китаева и обратно.

На 22 августа был назначен Высочайший осмотр Собора. Было сказано, что будут лишь Государь, Государыня, Великий Князь Михаил Николаевич, Великий Князь Владимир Александрович с Великой Княгиней Марией Павловной.

Должны быть в Соборе Настоятель его — Протоиерей Корольков, Прахов и мы — трое художников: Васнецов, Котарбинский и я. Сведомские в это время снова жили в Риме. Еще была семья Прахова, две дочки и приятель его — фотограф Лазовский.

Ровно в два часа прибыли Государь, Государыня и Великие Князья с Великой Княгиней. Государь был в летнем кителе, Императрица в дивном светло-сиреневом туалете, с чудным жемчугом в ушах. В дверях их встретил Настоятель собора с крестом. Все приложились. Выступил на сцену наш Адриан Викторович: всех нас представил. — Государь, Императрица и остальные гости поздоровались с нами и осмотр Собора начался.