— Даже не думал, что Кагеру привезет из Асадаля столько народу, — продолжал Сахемоти. — Времени он в столице не терял, это точно. Вчера в Репейники прибыл целый караван. Все эти музыканты — барабанщики, флейтисты, мастера игры на котте, со своими слугами и учениками, — а еще танцоры, статисты, декораторы, носильщики… Как они там разместятся, ума не приложу. Все-таки до чего приятно, что есть на кого свалить все эти организационные хлопоты, а самому втихомолку удрать.
— Удрать — это мы завсегда, — ухмыльнулся Херуки, медленно выдыхая сладковатый дым. — Только зачем? В Репейниках сейчас весело. Одно удовольствие наблюдать за музыкантами — как они важничают и надуваются друг перед другом, а сами пытаются скрыть страх — вдруг их игра тебе не понравится и придется с позором отправляться восвояси? Текучий мир смертных не менее приятен, чем твое море и скалы, и при этом гораздо разнообразнее, ведь он обновляется ежечасно. Что ни день, то новые лица, свежие новости и сплетни из столицы. Кстати, слышал главную новость о пожаре у Северной заставы? Чайный домик сгорел на уголья вместе с хозяйкой. И что интересно, на соседние дома ни искры не перекинулось. Говорят, хозяйка его была ведьма и сводня…
— А ты знаешь, Везунчик, что пьяная травка, которую ты все время куришь, медленно убивает в тебе божественное начало? Даже у смертных она пагубно влияет на внутреннее зрение, что уж говорить о тебе? Она способна навсегда закрыть твоему духу доступ в иные слои мира…
Херуки посмотрел на него хитрыми глазами.
— Да, знаю.
— Но зачем тогда…
— Такому слабенькому богу, как я, в иных слоях мира слишком страшно. Здесь, в Среднем мире, — Херуки обвел черенком трубки вид на море и острова, — как-то безопаснее. Да и приятнее. Вот уже пятьсот лет я странствую по землям империи, и представь, Средний мир мне до сих пор не надоел. Даже напротив — полюбился…
— И за все эти столетия тебя никто не распознал?
— Никто. Пока я курю эту славную травку, я невидимка.
— Это то, что ты получаешь взамен истинного зрения и своей высшей природы. Кури ее от меня подальше.
Херуки пожал плечами, пересел на дальний конец колоды, отвернулся и выпустил облачко дыма. Сахемоти, хмурясь, смотрел ему в спину.
— Ладно. Каждый уцелевший безымянный выкручивается как умеет. Цукиеми выродилась в морскую нечисть. А ты — в простого смертного.
— Почему это «выродился»? — возмутился Херуки. — Что за высокомерие? Я не считаю, что люди чем-то хуже богов. Известны случаи, когда смертные становились богами — так почему бы богу не побыть человеком?
— Человеком, который пятьсот лет бродит по Среднему миру? В чем твой источник силы, Везунчик? Не в этом же вонючем зелье!
Херуки захихикал и закашлялся, подавившись дымом.
— Неужели ты правда думаешь, что я тебе скажу?
— Ты должен. Разве ты не проиграл?
— Я его выиграл! А ты обманул меня! По условиям спора не я, а ты должен был открыть правду…
— Спор проиграл ты.
— Почему?! Разве я не одолел демонов?
— Нет. Ты убил шестерых. А их было семеро.
Херуки смутился.
— Ты, может, и удачливый, но невнимательный, — посмеиваясь, сказал Сахемоти. — Там была росомаха, она под шумок сбежала. И это очень скверно, потому что она видела в деле и тебя, и Анука. Я, к счастью, выступить не успел.
— И что теперь? Всё пропало?
— Отнюдь нет. Обратил ли ты внимание, Везунчик, что демоны на меня даже не глядели? Они пришли за Ануком. Кроме того, они не предъявляли официального обвинения и даже не обмолвились о театре — маскарад с княгиней не в счет. Ни один из них так и не объявил, как положено в таких случаях, кто из небесных или адских иерархов его послал. Полагаю, демоны действовали как чьи-то наемники. Подозреваю, что это личные дела Анука, хоть он и клянется, что разделался со всеми своими врагами столетия назад… Ты докурил свою мерзость? Тогда поднимайся, надевай шляпу и пошли.
Сахемоти поднялся на ноги и аккуратно повесил на плечо маленький легкий короб. Внутри что-то таинственно зашуршало.
— Далеко ли еще до Хиллы?
— К завтрашнему полудню придем, — проворчал Везунчик, выколачивая трубку. — И зачем, скажи на милость, тебе сдалась эта Хилла? Почему из всех Деревень Искусников тебе нужна именно она?
— Вот та самая деревня, куда ты просил тебя привести.
Херуки показал посохом на россыпь двускатных соломенных крыш, окруженных свежей зеленью садов. Путешественники стояли на невысоком холме, возле межевого столба. Дальше дорога спускалась в росистую долину, еще окутанную розовой рассветной дымкой. Где-то мычали коровы, скрипел ворот колодца. Легкий ветерок донес до путешественников запахи свежей стружки и застывающего лака.
С незапамятной древности вокруг столицы Кирима кольцом выстроились знаменитые Деревни Искусников. Всего их было пять. Каждая деревня славилась своим тайным промыслом, в котором ей не было равных во всей империи. В первой из поколения в поколение передавался секрет изготовления лучших в мире точильных камней. Во второй ткали узорчатую ткань в удивительном стиле «тысячеосенний рисовый росток». В третьей столетиями плели непревзойденные верши для рыбы. В четвертой лепили забавные глиняные фигурки — их называли «мусуби» и считали амулетами на счастье.
Последняя, пятая, звалась Хилла.
— Забредал я сюда лет триста назад, — продолжал Херуки. — Прославленная Хилла, где испокон веков живут лучшие в империи резчики по дереву. Родина знаменитой расписной деревянной посуды. Зачем же тебе все-таки сюда надо?
Сахемоти, по обыкновению, не ответил. Он внимательно изучал деревню, глядя вдаль из-под сложенной козырьком ладони.
— Подумать только, этому поселению больше пятисот лет. Замки, города, целые царства погибли. А промысловая деревенька все живет, и ничего ей не делается.
— Да, она почти не изменилась, — кивнул Херуки. — Здешний народ удивительно привержен традициям. Мне иногда кажется, что время здесь заблудилось и бродит кругами в этом уютном розовом тумане…
Вблизи Хилла оказалась совсем непохожей на обычную деревню. Просторные дома, приподнятые над землей на сваях, напоминали городские усадьбы; улицы были чистые, словно в лучших кварталах Асадаля. Ничего удивительного — каждый мастер старался перещеголять соседа и пустить пыль в глаза столичным скупщикам-оптовикам. В Хилле не было рынка. Каждый резчик продавал свои изделия сам. Возле заборов на подставках, специальных многоярусных стойках, а то и просто на траве рядами были выставлены кувшины, чаны, кадушки, миски, коробки, лари, складные столики, гребни, резные игрушки… Здесь не жалели ярких красок — сочной красной, сияющей зеленой, небесно-синей, кромешно-черной. Лакированная утварь сияла на солнце так, что на нее больно было смотреть. Точно такие же изделия, только еще не готовые, рядами стояли во дворах — на просушку. Из каждого дома доносилось жужжание токарного станка, или звонкие удары топора, раскалывающего плашки заготовок, или густое и липкое бульканье лака в котлах. Запах свежего дерева мешался с причудливой вонью минеральных и растительных красок.