«Но я — не целый город».
— Почему вы решили сделать это? — спросил Сорен, когда они вошли в лифт. Тот поднимался наверх.
Мальмор промолчал до звонка, обозначавшего последний этаж.
— Тяга к знаниям должна быть удовлетворена, — сказал он. Сорену почудилась насмешка, но он мог и ошибиться.
Они вышли на самой вершине. Здесь ничего нет, понял Сорен. Лифт открылся, выпустив их в белый короб. В одной из стен притаилась дверь, и она выглядела каким-то парадоксом пространства, вроде — дёрнешь на себя, и из неэвклидова провала хлынет океанская вода, рухнешь в темноту космоса или в Подземный Интакт вопреки логике пространства.
— Что там? — Сорен коснулся двери и даже постучал. Мальмору потребовалось около минуты на эти несколько метров. Он дотронулся до плеча Сорена:
— Всему своё время.
— Как скажете, — тот отвернулся от двери. — Вы готовы?
— Нет, — Мальмор усмехнулся и попытался перенести вес на левый антиграв, чтобы достать салфетку и стереть пот со лба. От него исходил горячечный жар, ощутимый даже на расстоянии. — Так и не смог к этому привыкнуть. Не обращай внимания.
— Как скажете, Энди.
Сорен запустил «бабочку» первой: сначала нужно зафиксировать экспериментальный объект. Будет больно. Сорен не любил, чтобы его образцы дёргались. Кричать — можно.
Уже два дня Айка держалась поодаль. Она пыталась подойти ближе к Шону, ещё раз объяснить всё, но стоило под подошвами зачавкать ряске или прибрежному илу, как тот уходил, даже не оборачиваясь. Шон держался один. Айка наблюдала, как он вернулся на пепелище и отыскал среди хрупких костей из пепла, ошмётков мяса пополам с тканью, оплавленного железа и колючек разбитого стекла, какие-то инструменты. Очень простые — нож, камни для огнива. Принёс несколько кусков не слишком горелой ткани. Он обрезал и ободрал камыш, сделал себе новую обувь взамен порванных сапог: просто забинтовал ещё не до конца одеревеневшей корой ступни.
Он знал, что Айка за ним наблюдает, конечно, и от этого становилось ещё хуже.
Рысь вернулась раньше. Айка её едва не прогнала, но Рысь притащила двух убитых тараканов — тех, которых можно запечь в собственном твёрдом, как укрепленный пластик, хитине. Они станут хрупкими, дальше уже можно камнем. Мясо зеленоватое и пахнет протухшим молоком — гнусной какой-то кислятиной, но съедобно.
— Прости, — сказала Рысь. Айка наставила на неё отвертку, которую достала из глаза мертвеца. Не пропадать же добру. Рысь попятилась, едва не выронив тараканов.
— Ты нахрена ему сказала?
— А должна была промолчать?
— Я не убивала этого типа!
Отвёртку она отчистила до сверкающего блеска, и всё равно мерещилась загустевшая бордовая кровь и какие-то комки слизи, то ли мозга, то ли глазного белка.
— Прости, — повторила Рысь.
Айка вздохнула.
— Дура, — буркнула она. Рысь положила тараканов на плоский камень, Айка оглянулась — метрах в двухстах от них Шон ловил рыбу.
— Ладно, — Айка положила отвёртку на камень и закрыла лицо обеими руками. Она сидела здесь, на камышовой «подстилке», которая спасала от влаги, но не от холода, в желудке резало голодными спазмами. — Давай сюда, а потом пойдём ловить девчонку.
— Ты ведь думала её бросить.
— Нет. Она всё равно нужна, хотя… ну да, я её боюсь. Она устроила всю эту херню, если что.
В прозрачных глазах Рыси очень хорошо читалось: а ты убила её отца, и Айка едва не завыла. Почему они ей не верят? Только из-за дурацкой отвёртки, или потому что она — Техник, делала всякие странные штуки, недоступные пониманию не только дикарей, но как выяснилось, и Шону-раптору. «Их-то вроде учили всякому похожему», — она оглянулась в пятый раз за пять минут, и это напоминало какую-то одержимость. Ну да, а ещё Айка работала с Сореном Рацем, прежде чем спасти парня, скрюченного за бронированным стеклом «аквариума» для наблюдений.
«Он никогда мне не доверял».
Не имело значения. Она почему-то до сих пор слышала это пророчество Укки-авгура, оно звучало в голове, в ушах. Девчонка для чего-то нужна — в Лакосе. Рысь так цепляется, потому что падший город — её город. Она пойдёт с ней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Хезер может и нас убить, — Айка подула на угли, заставляя их обменяться ленивыми бликами оранжевых искр. Костёр спасал от холода, а двигаться не хотелось; хотя всегда можно получить новую искру из отвёртки. Та работала даже без особых перебоев, удивительно прочный оказался инструмент.
— Она маленькая девочка.
Рысь смотрела на запекающихся тараканов. Тушки из рыжих становились чёрными, сливались с углями, покрывались слоем золы.
— Ей страшно. Она там уже три дня одна, неизвестно, жива ли…
Айка фыркнула.
— Хватит на совесть давить.
Она в очередной раз проверила Шона. Всё ещё ловит рыбу — и будет, наверное, есть её сырой, потому что вот у него огниво из бывшего лагеря работало из рук вон плохо. За два дня Айка только однажды видела огонь, а потом тот погас; Шон долго пытался раздуть его снова, чертыхался, пнул уже бесполезные холодеющие камни. Всё-таки он не был настоящим рейдером, большую часть жизни о нём тоже заботились механизмы и технологии полисов. Айка попыталась подойти и предложить помощь; безуспешный жест потерялся в ещё дюжине подобных.
— Пообедаем и пойдём искать. Вряд ли она далеко ушла.
— Я её не видела.
Обе промолчали. Хезер пропала после того, как превратила лагерь в братскую могилу. С ней могло случиться всё, что угодно; алады — последняя опасность в Пологих Землях, гораздо реальнее — ядовитые змеи, овраги. Или съела красивую ягодку с вишнёвого куста, одной капли достаточно, чтобы отправить на тот свет взрослого мужчину, не говоря уж о девятилетке.
«Она жива», — знала Айка. Укки-авгур выплясывала в её голове, звенела браслетами-шестерёнками, амулетами из артефактов старых городов — осколки радужных дисков, оплавленные бутылки с гравировкой «…ola» на стекле и так далее. Свет ведёт в Лакос, говорила старуха. Веди свет в Лакос.
«Чёрт бы тебя побрал».
Тараканья тушка раскололась надвое, запахло закисшим йогуртом. Рысь первая набросилась на еду, Айке пришлось преодолеть секундное замешательство и брезгливость, но голод взял своё. Она остановилась первая.
— Оставим ей немного.
Рысь поднялась, вытирая скользкие от тараканьих внутренностей пальцы об одежду.
— Ага.
— Следов уже не осталось, скорее всего, да я и не умею их читать. Придётся наугад.
Айка опять посмотрела на Шона. Тот пытался разжечь огонь, издалека эта картина смотрелась мирной и почти успокаивающей. Интересно, что он скажет, когда они найдут Хезер?
«Когда».
«Если».
Нет, всё же «когда». Ничего с ней не стряслось дурного — в конце концов, кто или что способно причинить вред «ужасному сиянию»?
— Идём на свет, ага? — фыркнула Айка. Рысь посмотрела неё странным взглядом, но промолчала.
Рысь шла к пепелищу. Айка не хотела туда возвращаться — никогда, можно никогда не видеть этого снова, — но подчинилась. С каждым шагом гуще и плотнее становился запах, прошло более двух суток, и подгоревшие, но не ставшие пеплом куски тел стали гнить. Кисло-сладкий смрад мешался с пеплом; он казался сильнее горького дыма первой ночи. Холод вместо жара — спокойствие на смену безумию. Это напоминало какой-то странный цикл, то ли смену времен года, когда та ещё существовала, если верить историческим книгам, то ли ритуал.
Рысь опережала Айку метров на пять-семь, та отстала.
«Очень уж уверенно она идёт», — Айка прищурилась вслед девочке из Лакоса, которая никогда не знала родного города. Она родилась уже в деревне — у полусумасшедших людей, бросивших всю прошлую жизнь, не в силах осознать, что «нашего полиса больше нет». Катастрофа случилось полтора века назад, повторилась двадцать с лишним — сейчас со временем стало сложнее, ни в чём нельзя быть уверенным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Рысь носила чёрный балахон и сутулилась, но двигалась очень ловко и проворно, действительно напоминая зверя, в честь которого получила прозвище. Айка впервые задумалась: она никогда не слышала её настоящего имени. Прозвища прозвищами — кто Техник, кто Монстр, но всегда были и имена. Рысь словно отказалась от собственного.