Читать интересную книгу Спартанский лев - Виктор Поротников

Особенно волновался Эвридам, ближайший друг и соратник царя.

Леотихид запел, и вместе со словами гимна в украшенное цветами помещение вдруг хлынули слава и горечь ушедшей поры. На глазах у Эвридама заблестели слёзы. Он беззвучно шевелил губами, подпевая Леотихиду, вернее, повторяя за ним слова песни, с которой у него так много было связано в прошлом. Не смогла удержаться от слёз и Гегесо, слушая пение Леотихида. Как красиво исполнял эту песню хор спартанских девушек в день свадьбы её сестры Праксифеи и Клеомена, только-только взошедшего на трон Агиадов! Помнила Гегесо и о том, как замечательно пели этот гимн Клеомен и Леонид в день, когда появилась на свет Горго. Они исполнили гимн Алкмана у входа в опочивальню, где лежала после родов Праксифея. Вспоминая сейчас о том давно ушедшем дне, Гегесо плакала и тоже беззвучно подпевала.

А Леотихид пел, как умел петь только он в Спарте. За это он был любим почти всеми спартанками, несмотря на то что не совершил никаких подвигов и даже не стремился на войну. Песня в его устах была не просто песней, это была широкая могучая река, которая увлекала за собой слушателя, превращая его в безвольную сухую щепку. Голос Леотихида обладал такими чувственными оттенками, мог возносить на такую высоту звучание открытых звуков, что это не могло не восхищать. Если среди музыкантов Спарты Леотихид был «своим человеком», то среди певцов он был неоспоримым корифеем.

Когда гимн в честь Агиадов отзвучал, зал наполнился столь бурными проявлениями восторга, что прибежали даже рабы, оставив свои дела в поварне и кладовых. Женщины увенчали Леотихида венком из роз. Эвридам чуть не задушил Леотихида в объятиях, а Гегесо запечатлела у него на устах долгий поцелуй. Примеру Гегесо последовали Горго и Дафна. Даже Феро сумела протолкаться к Леотихиду, чтобы поцеловать его. Свой восторг она выразила ещё и тем, что слегка ущипнула царя за руку.

Рабы-виночерпии наполнили вином чаши. Теперь все присутствующие единодушно пожелали выпить за здоровье Леотихида, который своим вдохновенным пением кому-то подарил невыразимое удовольствие или напомнил о былом.

Среди весёлого шума никто не обратил внимания на вестника с красной повязкой на голове. Он возник в дверях, тяжело переводя дыхание. Его громкий голос был услышан пирующими не сразу, хором затянувшими новую песню.

   — Эфоры повелевают царю Леотихиду поспешить в герусию, — объявил вестник.

Веселье мигом погасло, ибо ни у кого не было сомнений: случилось нечто непредвиденное и угрожающее. Леотихид в сопровождении вестника отправился в герусию.

Вскоре по Спарте распространилась весть, что в Лаконику вторглись аргосцы. Область, куда проникло их войско, называлась Кинурией. Это была небольшая плодородная долина, ограниченная с востока побережьем Аргосского залива, а с северо-запада стеснённая отрогами горного хребта Парной. Эту область с городом Фиреей спартанцы отвоевали у Аргоса полвека тому назад. В Кинурии кроме коренных жителей фиреатов жили ещё изгнанники с острова Эгина, а также граждане из соседнего с Аргосом города Асины, изгнанные из отечества аргосцами. Кинурия славилась своими виноградниками и оливковыми рощами. Богатыми тут были и рыбные промыслы: в прибрежных водах было изобилие тунца и макрели. Аргосцы давно отчаялись отвоевать Кинурию обратно. Поэтому нынешнее их вторжение, да к тому же после поражения на реке Астерион, подействовало на старейшин и эфоров как гром с ясного неба.

Гонец, примчавшийся из Кинурии верхом на коне, рассказал, что аргосцы обошли укрепления лакедемонян в горах и проникли в область по болотистой приморской низине, где нет ни дорог, ни троп. Из-за свирепствовавшей болотной лихорадки там давным-давно никто не селился. Аргосцы с ходу захватили небольшой городок Эву, где жили эгинские изгнанники, и устроили страшную резню. Разгрому подвергся и городок Антана, новая родина арголидских асинян. Жители приморских селений толпами бежали в Фирею и город Прасии, что лежит гораздо южнее Кинурийской долины на берегу моря. Фиреаты призвали спартанцев на помощь, поскольку своими силами им было не справиться с многочисленным врагом.

Эфоры и старейшины постановили призвать в войско всех боеспособных граждан, чтобы без промедления ударить по аргосцам, осаждающим Фирею. Также было решено послать гонца к Леониду.

Резкая смена обстоятельств, когда весёлое празднество вдруг сменилось спешным военным сбором, подействовало на Леотихида раздражающе. Ему, как царю, предстояло вести лакедемонян в битву, и неотвратимость этого повергала Леотихида в состояние мрачной озлобленности. Придя домой из герусии, он накричал на жену, которая, по его мнению, надела слишком вызывающее платье, желая обратить на себя внимание Ксанфа.

   — Если тебе так хочется позировать Ксанфу обнажённой, тогда сними с себя это жалкое подобие химатиона и тряси перед ним своими грудями! — кричал Леотихид, разрывая одежду на изумлённой и испуганной Дамо. — Вот так!.. Теперь красуйся перед Ксанфом, дорогая! Зачем прятать такую роскошную задницу и великолепную грудь!

Всё это происходило в присутствии Ксанфа, который совершенно растерялся, впервые увидев Леотихида в такой ярости. Живописец мирно беседовал с Дамо в опустевшем пиршественном зале, когда сюда ворвался Леотихид подобно урагану.

Видя, что тот отворачивается, чтобы не смотреть на обнажённую Дамо, Леотихид рявкнул:

   — Не отворачивайся, Ксанф! Такое невнимание к моей супруге оскорбительно для меня! Ты столько раз хвалил мой дом, яства, слуг и лошадей, оцени же теперь и мою жену. Я хочу услышать твоё откровенное мнение о прелестях Дамо, род которой, кстати, один из древнейших в Лакедемоне. Поэтому она и стала царицей. Итак, Ксанф, я жду, что ты скажешь.

Художник, поражённый происходящим, промычал в ответ что-то невразумительное, по-прежнему не смея взглянуть на нагую Дамо.

   — Выражайся яснее, Ксанф, — сердито бросил Леотихид и наградил жену звучной пощёчиной, когда та попыталась вырваться.

   — Твоя жена прелестна, царь, — дрожащим от волнения голосом промолвил художник, заставив себя взглянуть на Дамо.

При этом он густо покраснел.

   — Твой отзыв слишком поверхностен, друг мой, — ударился в рассуждения Леотихид, крепко держа жену за руку. Другой рукой схватив художника за край гиматия, Леотихид рывком подтащил его к себе. — Рассмотри же её как следует. Всякие телесные достоинства, как и недостатки, можно оценить лишь после пристального осмотра. Ты же не стеснялся разглядывать Дафну в голом виде.

   — Чтоб оценить по достоинству прелести твоей жены, царь, мне достаточно беглого взгляда, — сказал Ксанф.

   — Значит, по-твоему, телесных изъянов у Дамо нет?

   — Истинно, царь,— закивал Ксанф.

   — Прекрасно! Пусть тогда Дамо станет твоей натурщидей вместо Дафны. — Леотихид подмигнул оторопевшему Ксанфу. — Из неё получится замечательная Афродита!

   — Хорошо, царь. — Ксанф не смел спорить с Леотихидом. — Я согласен.

Дамо перестала вырываться. Она вглядывалась в лицо мужу и Ксанфу, не понимая, шутят они или говорят всерьёз.

Леотихид пожелал, чтобы Ксанф немедленно приступил к работе над картиной. Художник покорно согласился. Они пришли в мастерскую. Дамо уже не пыталась убежать. Наоборот, она стала позировать, развалившись на ложе и принимая откровенно похотливые позы, повинуясь Леотихиду, который словно нарочно желал опошлить задуманный Ксанфом сюжет о романтической встрече Афродиты с Адонисом.

Леотихид принялся излагать мрачно молчавшему Ксанфу своё видение будущей картины, предлагая сделать несколько набросков обнажённой Дамо.

Художник стал делать наброски чёрной тушью на широких листах пергамента, стоявший рядом Леотихид подбадривал его восхищенными возгласами. Ксанфу казалось, что царь просто издевается над ним, принуждая изображать на пергаменте обнажённую Дамо в столь неприглядных похотливых позах.

Наконец он не выдержал и хмуро пробурчал:

   — Царь, на всех этих набросках Афродита более напоминает грубую потаскуху, нежели богиню красоты. Твои восторги мне непонятны.

Леотихид на это замечание разразился длинной тирадой по поводу того, что божественная природа отличается от людской лишь бессмертием. В пороках же и низменной похоти боги и богини ничем не лучше людей. Леотихид приводил примеры того, как Зевс изменял Гере не только с богинями, но и со смертными женщинами. То же самое делал Посейдон[161], изменяя своей жене Амфитрите[162]. Не отставали и богини, добиваясь любви у смертных мужчин.

Разглагольствования Леотихида прервало появление раба, который сообщил о приходе Амомфарета.