— Пойду попрошу миссис Хайнс приготовить. Посидите пока.
Сьюзен пошла на кухню. Миссис Хайнс не оказалось, пришлось заниматься чаем самой. Когда она вернулась, мама придирчиво рассматривала в буфете посуду. Услышав шаги дочери, обернулась.
— Надо же! Уотерфордский хрусталь, серебряные канделябры… Вы тут купаетесь в роскоши!
— Да, здесь очень мило, мама. — Сьюзен поставила стаканы на стол. — Значит, вы хорошо отдохнули в горах?
— Так себе, — буркнула Фрида Левин.
— Очень хорошо, — ответил Джозеф.
Сьюзен бросила в стаканы кубики льда. Духота в комнате была невыносимой.
— Какой стыд, что тебя не было дома на праздники!
Если бы ты сделала аборт, такого бы не случилось.
— Фрида, — предостерегающе протянул отец. — Мы ведь договорились не поднимать эту тему.
— Да уж! Все равно бесполезно. Ты только взгляни на нее! Взгляни на ее огромный живот! — закудахтала мать. — И правда, ни к чему все эти разговоры!
— Как ты чувствуешь себя, дорогая? — обратился к Сьюзен отец, стараясь перевести разговор на другую тему.
— Отлично, папа, правда. Только мне хочется кое о чем поговорить с вами.
Мать хмуро взглянула на нее.
— Когда ты произнесла эти слова в последний раз…
— Фрида, дай ей сказать!
Сьюзен секунду замешкалась — а может, не стоит. Да ладно, черт подери, пусть знают. Скажет, и делу конец.
— Я решила оставить ребенка.
На секунду в комнате воцарилась гробовая тишина.
Вдруг отец с силой хлопнул кулаком по столу. Лицо его побагровело, губы задрожали. Но, как всегда, мать успела его опередить.
— Да что же это такое! — возмутилась она. — Сначала она заявляет о своей беременности, затем отказывается делать аборт, теперь она собирается оставить ребенка! Если так и дальше пойдет, она меня до инфаркта доведет, честное слово!
— Сьюзен, ты шутишь! — бросил отец.
Сьюзен встала, подошла к буфету, дотронулась до серебряных подсвечников.
— Вас это никоим образом не коснется, не беспокойтесь, — проговорила она.
— Не коснется? — закричала мать. — А тебе не приходило в голову, что это нас уже коснулось!
— Я собираюсь пойти работать и содержать себя и ребенка.
— Работать, говоришь? — рявкнул отец, словно стряхивая с себя деланное спокойствие. — А как же аспирантура?
Ты что, собралась бросить ее? И какую работу ты рассчитываешь получить со своим английским дипломом? А где ты собираешься жить? Уж конечно, не с нами.
Сьюзен остолбенела от его резких слов. Отец по-настоящему рассердился на нее единственный раз в жизни, когда она отказалась сидеть дома семь дней после смерти дедушки, как того требовал древний еврейский обычай. В то время ей было всего шестнадцать. Гонору было хоть отбавляй и ни малейшего уважения к семейным устоям и традициям, что в ее возрасте было вполне объяснимо. Тогда гнев отца напугал ее, но она все равно не уступила бы ему, если бы не мудрые слова бабушки: «Пусть внучка поступает так, как ей подсказывает сердце».
Сьюзен сдалась и семь дней провела в стенах дома. Но теперь она взрослая: это ее жизнь, ее ребенок, и она за него в ответе.
Откинув назад гриву черных волос, Сьюзен собрала все свое мужество и спокойно сказала:
— Ничего, найду какую-нибудь работу. В издательстве, например. Или стану преподавать. А жить буду в Гринвич-Виллидж.
— В Гринвич-Виллидж?!
У матери было предобморочное состояние.
— Если ты это сделаешь, я тебя и на порог своего дома т. пущу! — отрезал отец, вставая. — Пошли, Фрида. Я ухожу.
Сьюзен, оторвавшись наконец от буфета, повернулась к ним лицом. Она слышала, как родители спускались по лестнице, при этом мать что-то бормотала себе под нос по-еврейски. Ну что ж, встреча прошла, как и следовало ожидать, отменно. Но, черт подери, ей ведь двадцать два исполняется в марте! Сколько можно держаться за мамину юбку? Пора бы уже самой распоряжаться своей жизнью и свободой! Жизнь не стоит на месте, и Сьюзен хочет принять в ней живейшее участие. Но почему так трудно объяснить это родителям? И как они этого не понимают?
Сьюзен выглянула из окна и подумала о Дэвиде. Где же он теперь? Где же, как не в этих Богом забытых джунглях! Вспоминает ли он о ней? Интересно, как бы он отнесся к тому, что она хочет сама воспитывать ребенка?
Внезапно в памяти всплыли сердитые слова отца, и сердце больно сжалось. «Если ты это сделаешь, я на порог своего дома тебя не пущу!» Как же она могла так жестоко поступить со своими родителями? Сьюзен потерла живот, ненавидя себя за это.
После того как Сьюзен получила разрешение мисс Тейлор съездить в университет в Нью-Хейвене и узнать, есть ли там аспирантура, Поп согласился отвезти ее туда. В половине пятого в пятницу машина въехала на университетский двор. Сьюзен сразу же заметила у покрытого плющом здания группу студентов.
— Поехали туда. Поп, — распорядилась она. — Это, должно быть, здание администрации.
Поп подъехал к зданию.
— Ну и народу здесь! Уйма! Вы уверены, что мне не стоит подождать вас где-нибудь и сегодня же отвезти обратно?
— Нет, Поп, — соврала она. — Я останусь здесь до завтра. На утро у меня назначена встреча.
— Ладно, мисс Сьюзен. Но если вдруг что изменится, позвоните.
И он остановил машину у обочины.
— Может, мне повезет и кто-нибудь завтра подбросит меня до дома. Тогда тебе не придется за мной заезжать. Ну пока, спасибо.
Перекинув через плечо гобеленовую сумку, она выбралась из машины. Поп посигналил ей на прощание и, махнув рукой, отъехал.
Сьюзен постояла на тротуаре, впитывая в себя царящую вокруг атмосферу. На университетский городок спустилась ранняя осень. Воздух был свеж, прозрачен, напоен надеждой. Она смотрела на пробегающих мимо студентов с хрустящими новенькими учебниками в руках. Слышались обрывки разговоров, веселых, жизнерадостных. Все это так знакомо, дышит таким покоем и миром! Сьюзен знала — здесь ее место. Не дома, в Вестчестере, в лживой атмосфере общественной жизни, и уж тем более не в пансионате, с кучкой темных, отбившихся от рук девчонок.
Она подошла к большой группе студентов, собравшихся у административного здания. Студенты расположились на траве, на ступеньках лестницы и толстенными черными фломастерами разрисовывали картонный плакат. На нем уже красовались надписи: «Прекратить призыв в армию!», «Война убивает детей и другие живые существа!», «Доросли до того, чтобы убивать, — доросли до того, чтобы голосовать!», «Юношам и девушкам — совместное проживание в общежитии!»
Сьюзен улыбнулась. Последняя фраза как-то не вязалась с остальными призывами. Впрочем, не ее дело судить об этом. Какие хотят, такие требования и выдвигают.