Читать интересную книгу К востоку от Эдема - Джон Стейнбек

— Я заметила у ней этот румянец, — повторила Этель. — А часы врут; только не помню, отстают или спешат.

— Идите все спать, — сказала Кейт. — Я запру.

Девушки ушли, а Кейт переоделась у себя в красивенькое новое ситцевое платье, в котором она казалась совсем девочкой. Расчесала волосы, заплела в толстую косу, повязала белый бантик на конце, закинула за спину. Надушила щеки туалетной флоридской водой. Чуть поколебавшись, достала из комода, из верхнего ящика, золотые часики-медальон с булавкой в виде геральдической лилии. И вышла, завернув их в один из своих батистовых платочков.

В коридоре была темень, но из-под двери Фей пробивался свет полоской. Кейт тихо постучалась.

— Кто там? — произнесла Фей.

— Это я, Кейт.

— Не входи ещё. Побудь за дверью. Я скажу, когда войти.

Кейт слышен был какой-то шорох, шарканье. Но вот Фей позвала:

— Теперь можно. Входи.

Комната разукрашена. По углам с бамбуковых жердей свисают японские фонарики со свечками, и красная жатая бумага пущена фестончато от центра потолка к углам комнаты, обращая её как бы в шатер. На столе, в окружении подсвечников, большой белый торт и коробка с шоколадными конфетами, а рядом двухлитровая бутылка шампанского выглядывает из колотого льда. На Фен её лучшее кружевное платье, и глаза блестят от душевного волнения.

— О боже! — воскликнула Кейт. Закрыла дверь. Здесь у тебя прямо праздник.

— Да, праздник. В честь моей дорогой дочери. — Но у меня же не день рождения.

— А может быть, в каком-то смысле и день рождения, — сказала Фей.

— Не понимаю. А я тебе подарок принесла. — И положила свернутый платок на колени Фей. — Разверни, но осторожно.

Фей подняла часики за цепочку.

— Ах, моя детка, моя душенька! Но ты с ума сошла. Я не могу их принять.

Фей полюбовалась циферблатом, открыв крышечку, затем ногтем отколупнула заднюю, прочла выгравированную надпись: «Горячо любимой К. от А.».

— Это часики моей покойной матери, — сказала тихо Кейт. — Я дарю их моей новой маме.

— Деточка моя! Деточка моя!

— Моя мама порадовалась бы.

— Но праздник-то сегодня твой. И подарок принимать надо тебе — дорогой моей дочке. Только я его преподнесу торжественно. Ну-ка, откупори бутылку и налей фужеры, а я нарежу торт. Пусть будет по-праздничному.

И вот уже все готово. Фей села за стол. Подняла фужер.

— За новообретенную мою дочь — долгой и счастливой тебе жизни! Выпили, и Кейт провозгласила: — За тебя, мою маму!

— Ах, не доводи меня до слез — я сейчас заплачу. Там, на комоде, доченька… Принеси шкатулку. Да, вот эту. Поставь на стол. Теперь открой.

В полированной, красного дерева шкатулке лежал свернутый в трубку лист белой бумаги, он был перевязан красной лентой.

— Это что такое? — спросила Кейт. — Мой дар тебе. Разверни.

Кейт осторожно развязала ленту, развернула бумагу. Изящно оттененными буквами там было написано — и аккуратно подписано Фей и засвидетельствовано поваром:

«Всю мою собственность без всякого изъятия завещаю Кейт Олби, ибо считаю её своей дочерью».

Просто и без околичностей — и никакому крючкотвору не придраться. Кейт трижды перечла, поглядела на дату, всмотрелась в подпись повара. Фей наблюдала, от волнения приоткрыв рот. Губы читающей Кейт шевелились, и у Фей шевелились тоже.

Кейт свернула бумагу, перевязала опять лентой, вложила в шкатулку, закрыла. Посидела молча. Наконец Фей спросила: — Ты рада?

Буравя взглядом Фей, точно желая проникнуть ей в глаза и глубже — в мозг, — Кейт сказала негромко:

— Я стараюсь не заплакать, мама. Я не знала, что на свете есть такая доброта. Стоит мне не удержать порыв, сказать, что чувствую, прильнуть к тебе — и разревусь до истерики.

Фей даже не предполагала, что получится так волнующе, так насыщенно тихим электричеством. Она проговорила:

— Смешной подарок, правда?

— Смешной? Почему же смешной?

— Ну как же — завещание. Но это не просто завещание. Теперь ты мне дочь по-настоящему, и я скажу тебе все. У меня — у нас с тобой — есть деньги и ценные бумаги на шестьдесят с лишним тысяч долларов. В моем столе записаны банковские сейфы и счета. Заведение в Сакраменто я продала за очень хорошую цену. Что же ты молчишь, детка? Тебя что-то огорчает?

— Завещание — звучит траурно. Точно смертью повеяло.

— Но каждому положено сделать завещание.

— Я знаю, мама, — грустно улыбнулась Кейт. — Мне подумалось — вся твоя родня примчится в гневе, чтобы сделать его недействительным. Нельзя тебе писать такое завещание.

— Так вот что тебя удручает, бедная моя девочка? У меня нет родни. Я не знаю ни о каких родственниках. А если бы где-то и существовали, то как они узнают? Ты думаешь, только у тебя одной есть тайны? Думаешь, я живу здесь под своим настоящим именем?

Кейт слушала, не отрывая от Фей ровного и пристального взгляда.

— Кейт! — воскликнула та. — У нас же праздник! А ты сидишь как на поминках. Не грусти!

Кейт встала, отодвинула в сторонку стол, села на пол. Прилегла щекою на колени к Фей и стала водить тонкими пальцами по золотой нити, плетущей сложный узор из листьев на подоле кружевного платья. И Фей гладила ей лицо, волосы, странные ушки, лоб, доходя осторожно пальцами до самой кромки шрама.

— Никогда ещё, мне кажется, я не была так счастлива, — произнесла Кейт.

— Доченька моя. И я, глядя на тебя, тоже счастлива. Как никогда. Теперь я уже не одинока. Теперь мне ничего не страшно.

Кейт ноготками нежно теребила золотую нить. Долго сидели они так в тепле близости; наконец Фей шевельнулась.

— Кейт, — сказала она, — мы совсем забыли. Надо праздновать. Мы забыли про вино. Налей, доченька. Надо же отметить.

— Зачем нам вино, мама, — поежилась Кейт.

— Но почему ж. Вино хорошее. Я люблю немного выпить. Ополоснуть душу от дряни. Разве ты не любишь шампанское, Кейт?

— Да я вообще мало пью. Мне плохо от вина.

— Вздор. Налей, милая.

Кейт встала, налила шампанское в фужеры.

— А теперь пей до дна, — сказала Фей. — Я слежу. Я, старуха, не желаю пить одна, без тебя.

— Ты не старуха, мама.

— Без разговоров — пей. Пока не допьешь, я пить не стану.

И лишь когда фужер Кейт опустел. Фей залпом выпила свой.

— Хорошо-то как, — сказала Фей. — Налей ещё. И не отставай, дочурка, опрокидывай. Два-три бокала — и горести уйдут.

Все нутро в Кейт кричало: «Не пей!» Она помнила, чем уже кончилось однажды, и ей было страшно.

— Ну-ка, до дна, доченька — вот так. Хорошо ведь? Наливай, наливай!

И после второго бокала Кейт сразу же преобразилась. Страх улетучился, все стало трын-трава. Вот этого она и опасалась, но теперь уже было поздно. Вино смыло все так тщательно устроенные ею защитные прикрытия, обманы и уловки — все стало нипочем. Прощай притворство и самоконтроль. В голосе зазвучал холод, рот обратился в узкую щелку. Сощурились и широко расставленные глаза и стали впиваться в Фей колюче-насмешливо.

— А теперь пей ты, мама, а я буду смотреть, — сказала она. — Будь м-милочкой. Спорим, два подряд не выпьешь.

— Не спорь, Кейт. Проспоришь. Я могу выпить шесть подряд.

— Ну-ка, поглядим.

— А если выпью, то и ты выпьешь?

— Конечно.

Состязанье началось, и на столе образовалась лужица пролитого вина, а в бутылке стало быстро убавляться.

— Когда я девушкой была… — сказала Фей, хохотнув. — Но рассказать, ты и не поверишь.

— А я такое могу рассказать, что никто не поверит, сказала Кейт.

— Ты? Глупенькая. Ты ещё дитя.

— Такого дитяти ты в жизни не видала, — засмеялась Кейт. — Хорошо дитя — ага, дитя! — захохотала она тонко и визгливо.

Этот звук сквозь винные пары пробился к мозгу Фей. Она с трудом сосредоточила взгляд на Кейт.

— Какой странный у тебя вид, — сказала Фей. — Это от лампы, наверно. Ты словно бы совсем другая.

— Да, я другая.

— Зови же меня мамой, милая.

— Мама — милая.

— Кейт, мы так славно будем жить.

— Ещё бы. Ты даже и не знаешь. Не представляешь.

— Я всегда хотела поехать в Европу. Поплывем туда на корабле, нашьем там платьев — красивых, парижских.

— Может, и поедем, но не сейчас.

— А почему, Кейт? У меня много денег.

— Нам надо куда больше наработать.

— Давай сейчас поедем, — принялась упрашивать Фей. — Продадим заведение. Дело идет бойко — мы тысяч десять за него получим.

— Нет.

— То есть как нет? Это мой дом. Хочу и продам.

— А забыла, что я твоя дочка?

— Мне твой тон не нравится. Что с тобой, Кейт? Ещё вино есть?

— Есть немного. Гляди, вон оно в бутылке. Дуй из горла. Вот так, мама, проливай на грудку. Под корсет, мамаша, на жирный животик.

— Кейт, что за грубости! — ахнула Фей. — Нам же так славно было. Зачем ты все портишь!