мерзкая собака? — выкрикнул кто-то из толпы, и войско снова заревело. Шербера видела, что воины едва сдерживаются, видела, как по суровым лицам бежит молнией резкая судорога, как сжимаются крепкие кулаки. — Здесь нет ваших городов! У предателей никогда не было городов!
— Тихо! — Тэррик не кричал, его голоса было почти не слышно в громе других голосов, более мужественных и более грубых, но каждый услышал его — и подчинился, как подчинялся всегда. — Говори, предатель, пока я не потерял терпение.
— Мы никогда не строили своих городов, это так, — сказал темволд, неохотно признавая правду. — Но этот город — наш. Мы взяли его себе, чтобы пережить Холода, и мы хотим…
— Вы хотите? — Тэррик говорил все холоднее, но за холодом этих слов Шербера чувствовала ярость. — Желания темволд имеют значение только для самих темволд. Мои люди устали от войны и хотят покоя. Этот город издревле принадлежал народу Побережья, и он будет нашим уже скоро. Возвращайся к своим, собирайте свой скарб и уходите. У вас есть время до завтрашнего заката, а потом мои воины поступят с вами так, как поступают с предателями. Как вы этого заслуживаете.
Темволд побелел так, что кожа его стала похожей на шкуру пустынного паука, сброшенную во время линьки. Его менее внушительные спутники заговорили с ним на его языке…
— Либо, — и теперь Тэррик возвысил голос, — ты говоришь со мной на языке Побережья, либо уходишь сейчас же, и я не ручаюсь, что следом за тобой не понесутся вскачь мои воины.
— Этот город наш, фрейле. Я знаю, что мне не уйти, но я скажу тебе снова. Это наш город. Ты не войдешь в него.
И это был вызов, такой открытый, что у Шерберы перехватило дыхание.
Дерзость темволд уже была чем-то сверхъестественным: они пришли с разведчиками, они говорили с фрейле, как с равными, они называли город своим — их, побережный город! — но в последних словах была угроза, которую воины восходного войска просто не смогли бы снести.
Копье рассекло воздух так быстро, что это было незаметно глазу. Темволд выбило из седла силой удара, лошадь шарахнулась, пугая других лошадей, и остальные предатели бросились врассыпную, когда на них градом посыпались стрелы.
Крики боли — и лошади поскакали прочь с пустыми седлами.
Еще мгновение — и злость заставила воинов убить и лошадей тоже, хоть и не было их вины в том, что на спинах своих они несли столь недостойных седоков.
Корчившийся на земле пронзенный копьем темволд завопил от бессилия, когда его окружили, но человек, который швырнул копье, точно знал, что делает.
— В палатку целителей, — бросил Тэррик и, безошибочно отыскав в толпе воинов Олдина, кивнул ему. — Я хочу, чтобы он дожил до конца допроса. Потом пусть умрет, как и подобает пустынной собаке.
Он поскакал прочь, словно его дело здесь было закончено, исполненный такой уверенности, что ей невозможно было не восхищаться. В такие моменты Шербера понимала, почему войско так беспрекословно повинуется им — людям, пришедшим из другого мира, чужакам, ставшим по воле Инифри их господами.
Темволд выплевывал кровь и воздух через дыру в груди с такой настойчивостью, словно нацелился умереть прямо сейчас. И если бы это был другой целитель, а не Олдин, возможно, это ему бы удалось. Олдин растолкал других мужчин, выше и крупнее него, в два счета и, оглядев раненого, быстро отдал команду тащить его в палатку. Шербера было ринулась помочь, но один взгляд на ее руки остановил ее.
Она закусила губу и подчинилась.
Завтра. Завтра он снимет с нее лубки, и тогда…
— Если этот ублюдок не сдохнет после допроса, я об этом позабочусь.
Она даже не заметила, что рядом стоит Прэйир. Шербера ожидала чего угодно: напоминания о беспомощности, вопроса о том, что она здесь делает… Но Прэйир только скользнул по ней взглядом, разворачиваясь, и снова исчез в толпе воинов.
Он даже не заметил ее.
Осознание неожиданно потрясло ее до самого сердца.
Он значил для нее так много, но она сама по-прежнему была для него акрай, только акрай и никем больше. И теперь, когда ей больше не была нужна его забота, его безразличие лучше всяких слов напомнило ей об этом.
***
Шербера была акрай Тэррика, и его близкие, хоть и недовольно провожая ее взглядами, вынуждены были разрешить ей пройти в его палатку сразу после допроса пленника.
— Господин устал и никого не ждет.
Но она сделала вид, что не заметила намека. Она имела право быть рядом с ним, и это право дал ей не кто-то, а сама Инифри.
И близкие это знали. Она толкнула внутреннюю перегородку — и они отступили и снова опустились на свои ложа и взялись за свои чаши с вином. Южный народ, эти люди пили неразбавленное вино едва ли не с младенчества, и могли осушить одним махом кувшин, а потом взять меч и броситься в бой, и глаз их оставался все так же востер, а рука не дрожала. Дух в этой части палатки часто стоял такой, что можно было опьянеть только от него.
Шербера вошла и опустилась на колени, приветствуя своего господина, и по его приказу поднялась и огляделась, чуть щурясь, пока глаза привыкали к яркому свету факелов.
— Я не звал тебя сегодня. — Тэррик был уже без рубицы, и Шербера с неудовольствием заметила, что рана на плече все так же его беспокоит: она была перевязана и повязка, казалось, стала даже больше.
— Я пришла сама, — сказала она, отводя взгляд от раны и делая шаг вперед. — Поблагодарить тебя…
Он махнул рукой, обрывая ее благодарности, и подошел ближе, остановившись на расстоянии руки. Повинуясь молчаливой команде, Шербера вытянула вперед руки и пошевелила, хоть и с трудом, морщась от боли, выправленными пальцами.
— Олдин должен был снять лубки завтра, — сказал он.
— Я попросила его, — сказала она, склонив голову. — Не смогла утерпеть.
Ее пальцы были покрыты синяками и казались в некоторых местах черными, а под ногтями запеклась кровь, но Шербера видела — и видели остальные, — что теперь они были ровными.
Пальцы, которыми она сможет сжать рукоятку меча. Руки, которые сделают ее воином, как она и хотела.
Тэррик протянул ладони, и она вложила свои прохладные руки в его горячие. Он поднес их чуть ближе, разглядывая, и отпустил, удовлетворенно кивнув.
— Заживает хорошо. Скоро ты сможешь держать меч, Чербер. Поешь со мной?
— Что сказал пленник? — не удержалась она, и по тонким губам Тэррика скользнула улыбка, которую он и не попытался скрыть.
— Ты пришла