Телефон отключился, и Костя раздосадованно крякнул. А Борис, значит, не такой уж и лох. Интересно, что у него за теория? Тогда, под водку с огурчиком, она как-то не пошла. А он ведь рассказывал что-то. Распирало его от гордости. Не до теорий тогда было.
Константин заглянул в кабинет — маленькую комнатку с балконным окном во всю стену и старинным секретером. Почитать, что ли, его домыслы? Времени в избытке. Найти бы еще, где это. С компьютером Косте повезло — в том смысле, что Борис персоналкой не пользовался. Стало быть, все на бумаге. Только разыскать, а главное, разобраться, что — полная ахинея, а что — не совсем.
Он открыл левую дверцу и нагнулся к ящикам, как вдруг почувствовал головокружение. Пробормотав что-то насчет нехватки свежего воздуха, Константин медленно выпрямился, но это не помогло — к головокружению добавилась тошнота, а ноги ослабли и жалобно потянули тело к креслу.
«Воздух ни при чем, — с тоской осознал Костя. — Это провал». Они, как звонки Борису, шли уже без остановки. Константин заставил себя выйти в холл и, опрокинув зеркало, повис на спинке стула. Нет, здесь нельзя. К батарее, к наручнику. Приковать учителя, чтобы сидел и не рыпался. Иначе...
Вваливаясь в комнату, он уже наполовину был им — шизиком из школы. Костя помнил, как обрушил книжную полку, как запутался в слетевших тапочках и врезался в тумбу под телевизором. Хватило ли у него сил доползти до наручников, он не знал...
...Прежнего врача сменил другой — пузатый, бородатый, с белоснежными зубами. Настоящий мясник. Увидев, что Роговцев открыл глаза, он оживился и, поднеся плотоядный рот к переговорному устройству, велел послать за Морозовой.
Пока Ирина Ивановна цокала по коридору, Константин подробно изучил палату: без окон, с ровно светящимся подвесным потолком и строгим письменным столом против койки. У левой стены громоздились знакомые приборы, помогавшие Косте жить.
— Как самочувствие? — дежурно спросил мясник.
— Хорошо. Когда я умру?
— Лет через сорок. Устраивает?
Костя вздохнул и отвернулся.
— Не спим, не спим! — огласила палату Морозова. — Выспался уже, хватит. Пора выздоравливать, Роговцев. Больничное время в срок не зачитывают.
— Жаль. А сколько мне корячиться?
— Зависит от ценности показаний. Как мы и условились.
— Угу. Вышка, — буркнул Константин, не очень понимая, кто и с кем условился.
— Говорить не собираешься, — кивнула Морозова.
— О чем?
— Некоторые из членов правительства вам симпатизируют...
— Как все порядочные люди.
— Фамилии порядочных людей.
Константин промолчал.
— Сделай ему больно, — приказала Морозова. Мясник пересел на вертящееся кресло возле аппаратуры, и Костино сердце застучало быстрее.
— Не бойся, я еще не начал, — заявил доктор.
— Убей меня... — одними губами попросил Костя.
Потом потрогал разноцветный жгутик, входящий в ребра чуть пониже левого соска. Дырки в коже зарубцевались и перестали кровоточить. Будто так и было. «Прямо киборг какой-то, — с невеселой усмешкой подумал он. — Перекусить бы провода зубами — и сказке конец».
Константин вяло провел пальцами по переключателям с непонятными обозначениями на французском. Не поскупились, сволочи, на импортную технику. Разладить, конечно, можно все. Нажать каждую кнопку. И проволоку порвать для гарантии. Не в этом проблема. Как решиться? Добровольно уйти из жизни... В юности он об этом размышлял, да кто в юности об этом не размышляет? Все пустое. Сопли. Вот они, ручки. Повернуть, и до свидания. Нет, невозможно. Цепи инстинктов не сбросить. Пусть мясник мучает, может, перестарается...
В сердце воткнулась тупая игла боли — воткнулась и пустила отростки, раскрылась, словно китайский зонтик. Косте показалось, что его парализовало — боль распространилась по телу и мгновенно овладела всеми мышцами, вывернула суставы, сдавила легкие. Он кашлянул — ноги отозвались судорогой, согнул колено — что-то закипело в позвоночнике и, добежав до макушки, взорвалось.
— Он еще с нами, — подал голос доктор.
— Батуганин? Валуев? — спросила Морозова. — Кто?
— Да, — легко согласился Костя. — Валуев и Батуганин... И Кочергин... И Панкрашин...
— Еще, — сказала Морозова.
Константин собрался назвать новые фамилии, но понял, что реплика относилась не к нему.
Боль стала сильнее — настолько, что он проклял свою выносливость. Кажется, его попутно пичкали какими-то стимуляторами. Чтоб не терял сознание. Чтоб говорил.
— Перечислить состав правительства я могу и сама. Мне нужны предатели.
— С чего ты взяла, что я знаю? Я простой солдат.
— Вчера ты был солдатом осведомленным, а сегодня опять простой. У тебя что, циклы?
— Циклы у тебя, падла старая!
— Решил колоться — колись до конца, — сказала Морозова, пропустив «падлу» мимо ушей. — А раздвоение личности разыгрывать не надо. Психоаналитиков у нас для тебя нет.
— Решил колоться? — искренне удивился Константин. — Кто? Я?! Когда?
— Вчера. И предоставил весьма ценную информацию.
Костя оторопело заморгал. Вчера... Вчера, придя в себя после провала, он впервые не смог вспомнить деталей. Что с ним было? А если его действительно пичкают какой-нибудь химией? Он давно слышал про волеподавители, «таблетки правды», но всерьез эти разговоры не воспринимал. Хотя, будь он следователем, он бы и сам ими пользовался. Но тогда почему их не дали сегодня?
— И что же я тебе вчера поведал?
— Это так важно? Пожалуйста: все, имеющее отношение к силовой акции против Нуркина...
Костя стиснул зубы и зажмурился. Неужели он не выдержал?..
— Ты назвал и тех, кто планировал, и тех, кто собрал взрывное устройство, и тех, кто привел в исполнение, в общей сложности — двенадцать человек. Мы проверили — все подтвердилось. Если хочешь, повесим у тебя над кроватью именную благодарность.
Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на Морозову. Двенадцать человек? Любопытно. Ах, он рассказал о том, кто устранил Нуркина здесь, в этом слое. А ему-то самому это откуда известно?!
«Берет на понт, — озарило Костю. — Не я шизофрению разыгрываю, а она. Не было ни ее таблеток правды, ни моих откровений. Дурака из меня делает. Новое слово в области дознания?»
— Ваши люди в правительстве. Считаю до пяти. Или тебе нравится?
Костя с отчаянием глянул на провода. Вырвать с корнем, а то и вправду язык развяжут. Только о чем он может рассказать? О том, как воскрес в другом слое? О том, как легко убирал членов правительства? Самых могущественных и недоступных людей России. Клерка, ларечника, таксиста...
Сердце окаменело и раскалилось. Из него, будто из реактора, выплескивалась невыносимая боль. Пульсируя, растекалась по всему телу — до ресниц, до ногтей, до мозолей на пятках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});