Читать интересную книгу Любовь в Буэнос-Айресе - Мануэль Пуиг

В наступившей вслед за этим тишине в уме у Гладис проносились, в общем виде, следующие рассуждения: в то время, как в нескольких сантиметрах от нее находится женщина, испытывающая такое безмерное наслаждение, сама она вынуждена, среди прочего, страдать от мигрени, отдаления Лео, несправедливого решения жюри и ожидания новых бесчисленных мигреней, которые будут мучить ее по возвращении в Плаю Бланку; если допустимо такое неравенство судеб, то почему именно ей выпала наихудшая?; но даже если ей и выпала наихудшая из судеб, то почему она обязана безропотно принимать ее?; больше того, если некие неведомые ей силы вдруг решили, что ей полагается наихудшая доля, то с какой стати ей быть соучастницей этого заговора?; и коли эти неизвестные силы творят подобную несправедливость, они заслуживают осуждения и какое бы то ни было сообщничество с ними постыдно; в случае, если она будет жить дальше, такое сообщничество, однако, неизбежно; одно решение жить дальше делает ее их сообщницей; хотя попрощаться с матерью по телефону было бы для той болезненно, Гладис ничего другого в голову не приходило; пусть даже придется сделать над собой усилие — она должна ясно и спокойно объяснить матери все; несмотря на горечь прощания, исчезновения ее, в конечном счете, облегчит той жизнь и позволит вернуться к занятиям декламацией.

Она заказала телефонный разговор, назвав номер телефона их соседей в Плае Бланке. Телефонистка предупредила, что придется подождать десять минут. Гладис решила тем временем приодеться, не желая, чтобы ее подобрали на тротуаре голой. Она надела лифчик, трусы и накинула ночную рубашку. Десять минут истекло. Она вновь набрала номер междугородной — и ей сообщили, что связь оборвана ввиду бушующей на побережье непогоды. Гладис с облегчением отменила заказ, подумав, что ей не придется больше услышать голос матери. С приятным удивлением она заметила, что ее мигрень потихоньку проходит. Открыла кран в умывальнике, набрала пригоршню прохладной, свежей воды и выпила несколько глотков. Взвесила возможность надеть, перед тем как выброситься из окна, темные очки, но рассудила, что в полете те наверняка слетят с нее и упадут отдельно от тела. Хотя очки ее уже были немного поцарапаны и в последнее время вызывали у нее ощущение старомодности, она к ним привязалась, так как проходила в них с того самого дня, когда лишилась глаза. Бросить их тут, в комнате Лео, показалось ей некой неблагодарностью. Она решила взять их с собой и крепко зажать в ладони, чтобы они не выпали во время падения. От мигрени ее почти не осталось следа. С облегчением ей подумалось, что это была последняя мигрень в ее жизни. Она подошла к окну и открыла его. За ним оказался балкончик с перилами высотою ниже метра.

Глава XVI

Рита Хэйворт (обольстительная в своем газовом неглиже с откровенным вырезом, однако находящаяся в полном смятении после того, как обнаружила, что новый телохранитель ее мужа — единственный мужчина, которого она любила в своей жизни и которым была брошена; произносит безразличным тоном, стараясь скрыть свои чувства). Рада была с вами познакомиться, мистер Фаррелл.

Муж-гангстер (шутливо-протестующим тоном). Его зовут Джонни, Гильда!

Рита Хэйворт (оживляясь). Ах, прошу прощения! Джонни — такое имя, которое трудно запоминается... Но легко забывается.

(«Гильда», Коламбиа Пикчерс)

Буэнос-Айрес, 23 мая 1969 года

Молодая супруга не смогла удержаться, и из груди ее вырвались звуки, свидетельствующие об испытываемом ею наслаждении. Муж, подхлестнутый проявлением такого восторга, удвоил усилия, однако через некоторое время замедлил движения, сделав ценное эротическое открытие. Молодая супруга, припомнив соответствующие сцены из фильмов, снятые в замедленном темпе, постаралась приспособить движение своих ладоней, которые судорожно гладили спину мужа, к этому новому ритму. Тем самым, ей казалось, она усиливает неземное блаженство этого момента, оттененного благоговейным молчанием. Тот медленно, очень медленно вынимал член из влагалища, до самых его губ, а затем вновь погружал его туда до конца. По прошествии нескольких минут молодая жена, не в силах больше сдерживаться, вновь принялась постанывать и издавать каскады прерывистых вздохов. Муж посоветовал ей убавить громкость, чтобы не разбудить дремлющего в соседней комнате ребенка. Та отвечала, что малыш не проснется, так как недавно опустошил полную соску и захочет есть теперь только часа через три. Глубокие, громкие вздохи возобновились — но не смогли полностью заглушить шума, донесшегося почти одновременно откуда-то снаружи. Точнее, это было что-то вроде царапанья и исходило оно с той стороны стены, которая отделяла их от смежной квартиры и к которой прислонено было их супружеское ложе. Мысль, что кто-то с той стороны мог услышать их любовные занятия, подстегнула возбуждение супругов и ускорила наступление оргазма. В кульминационный момент муж припал ртом к губам супруги и, сколько мог, задушил ее восторженные стоны. Проходя в ванную комнату, он бросил взгляд на электронные часы, светившиеся на кухне: была половина четвертого. А в пять ему нужно было быть в аэропорту. Готовясь уже выйти из дома, он напоследок спросил жену, вправду ли ей ничего не надо привозить из Парагвая, так как между приземлением самолета и возвращением у него будет достаточно времени, чтобы побродить по аэропорту и приглядеть что-нибудь полезное по доступной цене. Она сочла, что любая подобная покупка будет ненужным мотовством. Все ее потребности в этот момент, казалось, были удовлетворены с избытком. Она была не в состоянии даже подняться с постели и извинилась перед мужем, что не провожает его, — благо форменный костюм его был приготовлен ею загодя, еще до отхода ко сну, и чемоданчик упакован. Она промурлыкала, что, оставаясь в постели, сумеет дольше сохранить его тепло.

Уже совсем готовый к выходу, с чемоданчиком и фуражкой в руках, он подошел к кровати, чтобы поцеловать ее на прощание. Во время долгого поцелуя, перехватив фуражку левой рукой, в которой уже был чемоданчик, он запустил правую к ней под одеяло и ласково погладил лобок жены. Та, оторвавшись от его губ, попросила его вести машину осторожнее: всю ночь моросил дождь, и дорога после него наверняка скользкая. Дверь захлопнулась. Оставшись одна, она попыталась заснуть, однако через пару минут, встревоженная донесшимся с улицы визгом тормозов, второпях набросила халат и выскочила на балкон, опасаясь увидеть именно то, чего боялась больше всего на свете. Тревога оказалась ложной: две чужих машины едва не врезались на встречном ходу, но успели затормозить и теперь разъезжались, каждая своей дорогой. Второй свидетельницей всей этой сцены оказалась женщина, свесившаяся с балкона по соседству. Заметив ее, молодая супруга в первый момент вздрогнула и хотела ретироваться, но затем, заинтригованная догадками, кем бы это могла быть гостья их эксцентричного соседа, поздоровалась с тою. Та ответила приветствием, стоя вполоборота, чтобы ее труднее было разглядеть, — однако вида одного ее прикрытого веком правого глаза молодой женщине оказалось достаточно, чтобы, с описания соседа, узнать ее. Она защебетала — не сознавая, что ту это может как-то задеть, — про то, как много сеньор Друскович рассказывал им с мужем о замечательной художнице, открытой им в одном приморском поселке, и как она рада познакомиться с нею лично. Художница не спросила, как та сумела ее узнать — вместо этого она натужно улыбалась и не могла выдавить ни слова. За стеной, в квартире Друсковича зазвонил телефон. Художница извинилась, сказав, что должна поднять трубку, и скрылась в помещении. Молодая хозяйка крикнула ей вдогонку, что подождет ее на балконе, чтобы побеседовать еще, и что ей доставляет огромное удовольствие общаться с человеком из совсем другого, артистического мира. Но та ушла, оставив дверь на балкон открытой.