Гладис пересыпала таблетки обратно в пузырек и закрыла его пробкой. Через мгновение вновь раскупорила. Дальнейший ход ее рассуждений свелся к следующему: хотя двенадцати таблеток и недостаточно, чтобы прикончить здоровый организм, для ее тела, пресыщенного транквилизаторами, этого хватит с лихвой; еще надежнее будет сочетание этой дозы с алкоголем — как доказало ее позавчерашнее отключение в автомобиле Лео; если уж простой коктейль из рома произвел на нее такой эффект, нет сомнений, что организм ее подорван длительным ежедневным употреблением транквилизаторов; то мерзкое обхождение, которое она перенесла со стороны Лео, будучи непростительным, все же вполне объяснимо: мужчину такого склада не могли не разъярить причуды вечно подавленной, кривой на один глаз и вдобавок бесталанной женщины, как она; коли уж от ромового коктейля она потеряла сознание, то двенадцать таблеток, запитые виски, без сомнения отправят ее на тот свет; пусть даже нынешние ее опусы бесталанны — но в прошлом у нее было по меньшей мере одно удачное произведение, премированное на Осеннем Салоне, которое она с удовольствием показала бы Лео, ведь работа эта является собственностью музея и должна храниться где-то в государственных запасниках; и хотя автору «Икара» ее шедевр не понравился, может статься, Лео бы он пришелся по вкусу; а если художник хотя бы однажды в своей жизни создал нечто стоящее, не исключено, что ему это удастся еще когда-нибудь; и хотя последний ее художественный эксперимент провалился, он, возможно, все же не ниже уровнем, чем заурядные поделки Марии Эстер Вилы; последние просто не заслуживают названия экспериментов; будь она в силах это сделать — не преминула бы выставить свое творчество и работы своей соперницы на всеобщее обозрение, чтобы очевидно стало различие между тем и другим; впрочем, несмотря на высокий, мировой уровень культуры бразильской публики, не исключено, что ее произведения были бы более понятны аудитории, говорящей с нею на одном языке и близкой ей по корням, — то есть, аргентинцам; в таком случае лучшей публики, чем в Буэнос-Айресе, ей не сыскать; и тогда ей необходимо сегодня отправиться в гости к директору галереи и принять его предложение; Лео передал ей это предложение в полной уверенности, что она откажется; если она все же отважится появиться в доме у директора галереи, то непременно заявит, что кандидатура ее была отклонена волей одного из членов жюри, который руководствовался при этом личными и весьма спорными мотивами; нет, если уж действительно задаться такой целью, лучше изложить все письменно и зачитать на этом ночном приеме или заучить наизусть формулировки своего обвинения, чтобы в решающий момент не оробеть и не стушеваться при всем честном народе.
Она отыскала бумагу, карандаш, однако внимание ее было чересчур рассеяно. Она сварила себе чашку кофе и принялась отхлебывать маленькими глотками, смакуя: кофе ей был запрещен, так как слишком возбуждал ее. Она пыталась придумать форму, в которой могла бы обратиться к собравшимся на приеме, — и не знала, с чего начать. Подходящая к случаю фраза никак не приходила ей в голову. От напряжения у нее сдавило виски, пульс участился. Она бросила карандаш и растянулась на кровати. Чуть погодя взглянула на часы: до прихода почтальона с вечерней газетой оставалось еще минут сорок. Не принять ли успокоительного? — подумалось ей, но она тут же отклонила эту мысль, боясь, как бы после лекарства на приеме не выглядеть заторможенной. Она представила себе того давнего юношу, автора «Икара», о котором давно уже не вспоминала, — как бы он выглядел в этой комнате, среди обстановки и вещей Лео. И спросила себя, не постарел ли он за это время: все же тот был старше нее. Теперь ему, должно быть, было лет сорок. Гладис автоматически положила руку на клитор и принялась поглаживать его. Пульс ее понемногу успокаивался. Она старалась восстановить в памяти черты юного художника, которые успели стереться за минувшие с той поры два десятка лет. Никакого наслаждения Гладис не испытала: лишь успокоила нервы и дала занятие рукам. Пока, наконец, еще до ожидаемого часа под дверью не раздался шорох подсовываемой газеты.
На второй полосе была помещена рамка с объявлением о том, что представлять Аргентину на Бьеннале Сан-Паулу избрана Мария Эстер Вила, — без какого-либо упоминания о прежней кандидатуре. В соседней колонке сообщалось, что в программе Театра Колумба на этой неделе — спектакль «Турандот». Далее шли заметки о других новостях культурной жизни. Ход ее мыслей, при беглом просмотре всех этих публикаций, в общих чертах был следующим: несмотря на давнее желание, ни разу в жизни не была она на опере Пуччини «Турандот», а теперь, вероятно, уже никогда и не побывает; в таком случае, еще меньше шансов у нее прослушать цикл лекций по парапсихологии — область, которая страшно ее занимала, — на факультете философии, объявленный на следующий месяц; в отношении намечающихся на неделе кинопремьер ей никогда не узнать, увенчались ли они успехом или провалом; однако если ей вдруг все же суждено увидеть «Турандот», это будет означать, что она сумела пережить сегодняшний кризис и, таким образом, сможет посетить и кинопремьеры — хотя всем им предпочитает оперы — как объявленную на этой неделе, так и те, что будут в репертуаре на следующей неделе, в следующем месяце, через год; количество опер, на которых она не бывала и хотела бы побывать, велико — однако скорее всего ей не суждено увидеть ни одной; равно как узнать результат автопробега, объявление о котором напечатано в конце страницы; даже если ей и удастся преодолеть кризис, она может не узнать этого результата, поскольку автоспорт никогда ее не интересовал; что касается гороскопа — на завтрашний день, поскольку газета вечерняя, — то, хотя она и не верит в темные астрологические измышления, на сей раз его можно считать верным, поскольку ее знаку предсказывается, в профессиональном плане, обострение отношений, что может привести к серьезным конфликтам, в эмоциональном плане — тенденция к нестабильности, в финансовом — сложности, связанные с попыткой влезть в неоправданные расходы, и, в качестве резюме, рекомендуется гибкость, как норма поведения на грядущий день; коли все это так, то завтрашний день обещает быть для нее не легче нынешнего.
Она заметила, что на пальцах ее правой руки еще осталась липкая слизь, поднялась, прошла в ванную, повернула кран и, в ожидании пока пойдет теплая вода, заглянула в стенной шкафчик. Кисточка, крем, бритва. Стало быть, Лео, привыкший пользоваться своими собственными бритвенными принадлежностями вместо бритья в парикмахерской, вернется домой. Она сполоснула руки, но тут ощутила, что подмышки у нее слегка потные, и решила принять душ, чтобы смыть с себя всю грязь. Горячая вода вызвала приятное ощущение, сильный напор душа заменял собою массаж. Гладис охватило желание освежить и голову, подставив затылок под упругую струю. Однако если намочить волосы, то все ее старания — завивка, маска — окажутся потраченными впустую. Нервными, дрожащими руками она вынула из волос бигуди, не зная, вернет их туда после душа или нет. Туалетной бумагой резко, корябая кожу, очистила лицо от крема. Благодатное действие горячей воды сказалось мгновенно: тяжесть в висках и затылке отступила. Гладис решила еще несколько минут подержать голову под душем.