лупит раза в три сильнее?
Так что у Акаме и Надежды даже появилась минута обсудить ситуацию. К этой минуте люди третьего подразделения исхитрились выцарапать пленника из дворцовой стражи. Видя, как алебардист с моряком и Эсдес понемногу превращают дворец в руины, пленник особо не запирался. Но рассказ его налетчиков не обрадовал. Акаме еще раз обматерила сучий обычай вшивать в тело заряд-ликвидатор; Надежда раздавила железными пальцами протеза последнюю пачку сигарет.
— С тех пор не курю, — сухим голосом, сухим горлом выговорила Надежда Ривер много, много позже, за медовым чаем в гостиной у Александровых, сидя напротив поправляющей волосы Эсдес. — Мы шли туда за ними обоими, не делая разницы. А от слов, что не будь в плену моего парня, “Рейд” ради одного Тацуми не стал бы напрягаться, уже никогда не отмоюсь…
Чай допивали в полной тишине: детей за столом вовсе в тот вечер не случилось, а взрослые Александровы только переглядывались до самого ухода гостей.
Закрыв за гостями дверь, Анна вздохнула.
Виктор вздохнул тоже.
— Ладно, — согласилась жена, — говори сначала ты.
— У тебя не было соблазна сказать им, что это все понарошку? Ну, в смысле, виртуальное?
Анна вздрогнула:
— Наверное, в такой ситуации положено думать, что чувства настоящие, несмотря ни на что… Но я… Подумала… Если бы про нас тоже было кино. И я так, типа раскрыла ей глаза, в зале бы раздалось: “Дура! Испортила такую песню!”
* * *
— Дура! — заявил Вал. — Испортила такую песню!
Куроме поежилась:
— А ты понял, про что?
Моряк поморщился:
— Песня действительно не капитана… К пятому или шестому изданию перевод “Злых песен” поправили по замечаниям какого-то анонимного знатока. У Огре песни действительно злые. Даже те, которые не про войну… — входя под зонт уличной кофейни, Вал привычно повертел головой, но ничего тревожного не увидел. Сырой осенний день, серое небо, каменное ущелье: улица не узкая, даже вон десяток столиков под зонтами поместились — но дома высокие, что и создает впечатление фиорда, нагоняя тоску памятью о родном побережье.
Небогатый район: все дома “доходные” — то есть, многоквартирные для сдачи внаем — ни тебе садиков, ни решеток, входы прямо с улицы: крылечко-навес, да и все тут. Стеклянные витрины остались ближе к центру Столицы, а здесь видно, что дома не торговые и не гнездилища чиновников. Биржа с характерной сутолокой — вон, за перекрестком, шагов двести, а здесь настолько тихо, что в кафе даже завели уличную певичку. На песню Куроме с Валом и пришли. Протолкались сквозь пару десятков зевак, слушавших выступление. Нашли места спиной к сплошной стене здания, откуда хорошо просматривалась улица до самых арок торговой громады. Вал махнул рукой — у столика выросла официантка.
Куроме предсказуемо выбрала небольшой торт, Вал спросил чего посущественнее, и хорошо бы с мясом. Девочка потупилась, убрала руки под передник:
— Господин, с начала Мятежа подвоза никакого…
Моряк высыпал на стол горку серебряных монет:
— Без подробностей. Еды!
Живые деньги подействовали не слабее живой воды: официантка пискнула, мигом сгребла серебро в горсть, и телепортировалась на кухню. По крайней мере, со стороны это выглядело именно так. Еще через два удара сердца у столика материализовался кланяющийся беспрерывно хозяин:
— Господин, курицу мясную имею, балычок имею особенный, у архитекторского съезда оторвал… Э-э, вы с Побережья?
— И что? — Вал поднял брови.
— Так орш-арш могу предложить… На леднике последняя партия устриц, ценителей мало… Но придется подождать.
Моряк понятливо кивнул:
— Ничего, того стоит… На двоих!
Куроме поглядела вопросительно. Вал заулыбался:
— Пирог. С устрицами.
— Но… Нас в школе на уроках этикета учили, что устрицы с белым вином…
— Да что эти сухопутные понимают в жизни! — моряк еще раз осмотрел улицу, потом закатил глаза:
— С белым вином это барское баловство, понюхать… А после того, как отстоишь склянку в шторм, понатягаешься шкотов, полазишь по мачтам… Да повисишь на подвахте в готовности бежать наверх… Тогда так — ведро на человека. — Вал показал на соседний столик, где в серебряном ведерке со льдом охлаждалось вино. — Вон такое ведро.
— Ну, — Куроме тоже улыбнулась, — он же как-то узнал, что ты с Побережья. Может, вы земляки. Тогда, наверное, правильный рецепт у него есть… — и поглядела на певицу, принявшуюся за новый номер.
Девушка в скромном, длинном, закрытом, синем. Правильное светлое личико, тонкий нос… Волосы белые, оттенка свежего льна; голос… Ничего себе голос: звонкий и сильный.
— Вал, ты опять морщишься? Что тебе так уж не нравится?
— Это песня не капитана Огре. У капитана все песни злые. А это морская песня! Вот послушай…
Вал принялся переводить, отбивая такт пальцами по столешнице:
- “Радуйтесь, дети неверного лета! Разницы нет между степью и морем! Весла воздеты, девицы раздеты! И никакой солидарности с горем… Вина разлиты, наряды богаты…” — фыркнул:
— Песня о торговой удаче, о радости увидеть неизвестный берег — а она поет, будто на битву собирается.
— Так позови хозяина, скажи ему…
Моряк покрутил головой:
— А давай после обеда? Вон уже пирог несут.
— Так чего ты злишься? Всего лишь из-за песни?
Вал подумал и сказал так:
— Вокруг чересчур много войны.
Куроме согласилась:
— Оружие вообще все носят. Вон хотя бы мужик у столба. Ну куда ему? Тюфяк тюфяком.
— Ага, — пригляделся парень. — Ишь, старается никого не задеть ножнами… Зачем ему меч, если он боится ссоры?
Черноглазая пожала плечами под коричневым шерстяным плащом:
— Судя по небогатой, но крепкой, одежде, он приказчик средней руки. Видно, хозяин приказал носить оружие: “чтобы было!” Вот и нацепил… Боится ссоры, так отошел бы в сторону, зачем торчит на проходе?
Заметив их интерес, предмет обсуждения взмолился:
— Госпожа, господин, смилуйтесь, разрешите присесть? Я не нарушу ваше уединение, буду смотреть в другую сторону, с утра на ногах, уже пятки гудят…
Вал насторожился; Куроме сунула пальцы под плащ, точно на плетение рукоятки Второго Проклятого Меча:
— Так вон же места, подальше?
Приказчик шмыгнул покрасневшим носом:
— Еще раз прошу простить, хочу клиента выхватить, как с биржи выйдет. А то ему два шага, и вон контора конкурентов… Сейчас и так заказов хрен да маленько, тысячекратно прошу прощения у вашей очаровательной спутницы…
Переглянувшись с Куроме, Вал кивнул разрешительно. Очаровательная спутница убрала пальцы с оружия. Поправила колючий капюшон, выдохнула пар в звонкий холодок осеннего полдня:
— Давно хотела спросить… Как ты уцелел на Тракте? Про нас уже пьесу играют, вчера в патруле видела: на углу Мясницкой и Черного Бульвара марионетки стояли. Так что не тайна. Можешь рассказать?
Пока парень думал над ответом, подсевший приказчик успел заказать пирожки