заказного убийства гражданина Гольцова.
– Как… Гольцова?! Он живой! Вот он, живой!
– Ему повезло. Но два человека убиты. Судья Фролова и временно не работающий Красильников. Им не повезло. Они оказались не в том месте и не в то время.
– Тебе, Олег, тоже не повезло, – словно бы даже с сочувствием сказал Гольцов. – Получил бы свои восемь лет, через четыре года вышел бы по УДО. И все дела. А так получишь лет двадцать. Или даже пожизненное.
Страшная боль обожгла грудину Олега Николаевича. Он обеими руками схватился за сердце и боком повалился на землю. Кейс выпал из его рук и от удара раскрылся. Пачки стодолларовых купюр рассыпались по асфальту.
Кэш.
Обмякшее тело Михеева погрузили в черную «Волгу». Кравченко приказал водителю:
– Включай сирену! В Склиф!
Панкратов и Гольцов проводили взглядом сорвавшуюся с места машину.
Панкратов спросил:
– Так что это было, Георгий? Там, в Жулебино?
– Нелепость, – неохотно отозвался Гольцов. – Я дал Красильникову денег, велел снять номер в гостинице и в Жулебино не появляться. Он, видно, решил сэкономить. Или Фролова не захотела идти в гостиницу. Как же, судья, что о ней могут подумать? Парня жалко, вот кому действительно не повезло!
«Мазда» нетерпеливо посигналила, из неё высунулась Вера Павловна, жалобно спросила:
– Гоша, ты скоро? Здесь нельзя стоять, меня же оштрафуют! Михаил Юрьевич, отпустите моего мужа! Ну, пожалуйста!
– Иду-иду, – отозвался Гольцов. – Вы приготовили инвойс?
Взял у Панкратова распечатку счёта, быстро просмотрел.
– Как я понимаю, никаких банковских переводов?
– Да, в этой части России пока ходят только наличные, – подтвердил Панкратов. – Не знаю, как будет дальше, но пока так.
– Вы забыли включить в счет свой гонорар.
– Не забыл. Видите ли, Георгий, сделать что-нибудь для России за деньги – это работа. Или служба. Патриотизм – это когда бесплатно. Вы немного очистили нашу жизнь. Как смогли. Я вам помог. Как смог. Не лишайте меня возможности уважать себя. Хоть чуть-чуть.
Гольцов молча пожал ему руку и пошел к «мазде». Панкратов сел в свой «фольксваген» и отъехал от ресторана. Возле самого дома сыграл «Прощание славянки» его мобильник. Звонил следователь Кравченко:
– Михеева не довезли. Обширный инфаркт. На этот раз ему повезло. Все уголовные дела против него будут закрыты в связи со смертью подозреваемого.
III
Олега Николаевича Михеева похоронили на Троекуровском кладбище на семейном участке, где уже были похоронены его предки. Их было много. Прадеды: купец первой гильдии, из крепостных графа Шереметьева, штабс-капитан, кавалер трех Георгиевских крестов, участник Брусиловского прорыва, приват-доцент Московского университета. Прабабки: акушерка земской больницы, актриса театра Корша, учительница гимназии. Один дед – политкаторжанин, член общества «Земля и воля», второй – оперуполномоченный ГПУ. Отец – редактор издательства «Советская Россия», умер в 1992 году, когда «Советская Россия» закрылась. Мать пережила его всего на полгода.
На могиле установили надгробный памятник работы московского камнереза Фрола, который он назвал «Судьба».
Через две недели после похорон Михеева в кабинете академика Владимира Федоровича Троицкого состоялось подписание договора о партнерстве возглавляемой им фармацевтической фабрики и ЗАО «Росинвест». По условиям договора ЗАО «Росинвест» обязалось вложить в модернизацию фабрики в общей сложности 54 миллиона долларов в обмен на 50 процентов плюс одну акцию фабрики. Договор подписали академик Троицкий и генеральный директор ЗАО «Росинвест» Георгий Гольцов.
Вместо эпилога
ТРЕТЬЯ ПОЛОВИНА ЖИЗНИ
Из книги писателя Ларионова
«В один из хмурых дней в конце ноября, когда к Москве подступило предзимье с дождями и мокрым снегом, в Таганском межрайонном суде подошел к концу процесс над бывшим следователем СКП Кирилловым, обвиняемым по статье 163 Уголовного кодекса РФ за вымогательство в особо крупном размере с использованием служебного положения. Наказание по этой статье предусматривало лишение свободы на срок от семи до пятнадцати лет.
Процесс длился около двух месяцев при пустом зале. Приходили только местные пенсионеры, которым суд заменял кино, телевидение и театр, да изредка забредали случайные посетители, у которых были дела в суде. Но в день оглашения приговора в небольшом зале заседаний почти не осталось свободных мест, его заполнили представительные мужчины в штатском, с заметной военной выправкой. Это были работники Генеральной прокуратуры и следователи СКП. Они сидели по разные стороны от прохода и демонстративно не обращали друг на друга внимания.
Адвокат, назначенный Кириллову судом, в перерывах между заседаниями в чем-то горячо убеждал подзащитного, тот не соглашался, что очень сердило адвоката. За неделю до окончания процесса ему удалось переубедить Кириллова. Он показал, что уголовное дело на предпринимателя Михеева возбудил на законных основаниях, о чем свидетельствуют результаты почерковедческой экспертизы платежных документов, собственноручно подписанных Михеевым, и тот факт, что Михеева уверенно опознал курьер, передавший ему похищенные средства.
– Ваша честь, – заявил адвокат. – Эти показания моего подзащитного позволяют исключить из обвинения факт вымогательства и должны быть учтены как обстоятельство, существенно смягчающее его вину.
– Протестую, – вмешался прокурор. – Показания подсудимого не могут быть проверены судом в связи со смертью предпринимателя Михеева.
– Протест удовлетворен, – постановил судья.
Оглашение приговора заняло два часа. Суд решил: назначить обвиняемому Кириллову наказание в виде лишения свободы сроком 12 лет с отбыванием в колонии строгого режима.
Присутствующие неторопливо покинули зал. Обе половины зала были довольны. Следователи тем, что Кириллов никого не сдал. Прокурорские тем, что он получил почти по максимуму. На Кириллова никто даже не посмотрел.
Вместе со всеми здание суда покинул человек, стоявший во время чтения приговора в дальнем углу зала. Его одежда резко отличалась от костюмов присутствующих. Серая куртка, похожая на тюремную, такие же штаны, грубые ботинки. Оказавшись на улице, он надел кепи, какие на зонах называют пидорками, и стал неотличим от старой фотографии, сделанной в тот день, когда он вышел из лагеря.
Срывался мокрый снег с дождём, по Марксистской улице сплошным потоком шли машины. Гольцов вышел к торговому центру на Таганке и устало сел на поребрик. Под ногами валялась размокшая картонная коробка из-под обуви, мимо спешили хмурые люди, все в своих заботах.
В душе у него было пусто. Вот, он сделал то, что обязан был сделать. Для себя, для жены, для своих сыновей. Но немного и для них, для этих людей, равнодушные ко всему, что их не касалось. А их ничего не касалось.
Неожиданно у ног что-то звякнуло. Гольцов посмотрел. В коробке лежала монета. Десять рублей. Он не заметил, кто её бросил. Кто-то из них, равнодушно спешащих мимо. Бросил десятку зэку, недавно вышедшему из тюрьмы и не знающему, как теперь жить.
Позже он просверлил в