проследить, какие языковые средства задействованы в освоении новых терапевтических форм и как они на этом поприще работают. Поэтому в нашей интерпретации медиасобытия мы фокусируемся на его языке и дискурсивных формах. Язык, понятия и формы артикуляции – это остов глобальной терапевтической культуры; мы предлагаем изучить, каким образом они переводятся и адаптируются в постсоветской дискурсивной культуре. Комбинируя антропологический анализ с подходом семиотики и лингвопрагматическим анализом коммуникативных форм, мы прослеживаем взаимодействие знакомых и новоприобретенных дискурсивных форматов. Другими словами, наша задача – понять роль старых форм языка в принятии и усвоении новых.
Метод интерпретации на примере одной передачи
Чтобы продемонстрировать подобное дискурсивное взаимодействие, мы обратимся к передаче «Модный приговор»[179]. Организованная как игровой суд, программа разбирает персональные дела людей, обвиняемых их же близкими в том, что они не умеют одеваться. Суд расследует причины такой неспособности, улики и свидетельства и производит перевоплощение обвиняемого героя путем его переодевания. Нарратив программы строится через выявление внешнего дефекта или патологии, установление его причин в прошлом и внутреннем, коррекцию и полное его излечение. В этом смысле шоу «Модный приговор» – это яркий и интересный пример освоения терапевтического популярного дискурса, так как оно в самой задумке своей смешивает внешнее и внутреннее, материальное и словесное – одежду и характер, стиль и эмоции. По ходу статьи мы представим подробное прочтение дискурсивной материи этого шоу.
Чтобы охарактеризовать дискурс передачи, мы выявили его основные лингвистические средства – ключевые слова и культурные сценарии, с ними связанные, лексические символы, несущие особое содержание, вызывающие коллективные воспоминания или исторические ассоциации. В анализе сложноорганизованного культурного текста «Модного приговора» мы опирались на метод Ирвина Гофмана [Goffman 1974; 1981], разработанный им для анализа различных фреймов социальных взаимодействий. В терминах Гофмана [Goffman 1981], фрейм разговора одновременно создает и предопределяет конкретную интеракцию, он дает участникам возможность реализовать соответствующий дискурсивный перформанс. Например, разговор за семейным ужином будет отличаться от взаимодействия в суде не только по своему содержанию, но и по задействованным дискурсивным формам, так как социальный порядок и ритуалы интеракции этих двух ситуаций отличаются.
В нашем анализе дискурсивных фреймов, задействованных в «Модном приговоре», мы обращаемся к обобщенному сценарию программы, прослеживаем то, как он разворачивается на разных стадиях передачи, и вычленяем его структурные элементы. Параллельно этому через семантический и лексический инвентарь программы мы выявляем дискурсивные модели коммуникации, которые организуют программу и создают ее эффект. Далее в статье мы продемонстрируем, как передача задействует различные культурные коммуникативные стили говорения о себе, свойственные различным дискурсивным культурам. Мы остановимся на анализе четырех дискурсивных фреймов, которые организуют общий дискурс программы: беседа с психологом, товарищеский суд, кухонные разговоры и показ мод.
Судебное расследование
«Следовать моде смешно, а не следовать – глупо. Я объявляю заседание Модного суда открытым. Сегодня слушается дело о…» – так каждый день начинает передачу судья и ведущий программы Александр Васильев. Студия представляет собой игровое пространство, которое организовано как судебный зал заседаний – подиум судьи, прокурора и защиты, стойка ответчиков, скамьи свидетелей и студийная аудитория зрителей. Судья представляет участников заседания. Ведущие Модного суда, кроме самого судьи (в роли которого меняются дизайнер моды Вячеслав Зайцев и историк моды Александр Васильев), – это «обвинитель» (эксперт моды Эвелина Хромченко) и защитник (либо телеведущая Арина Шарапова, либо певица Надежда Бабкина, либо актриса и кинорежиссер Рената Литвинова).
Оформление студии и характерная риторика создают сцену судебного расследования. Следует отметить, что судебное шоу стало популярным форматом в мировом реалити-телевидении в силу ряда своих особенностей. Во-первых, поскольку расследование является ритуальным действием, преобразующим реальность, оно носит перформативный характер и основано на драматическом принципе [Epstein 2001; Lorenzo-Dus 2008; Porsdam 2004]. Во-вторых, в восприятии современного западного общества суд ассоциируется с абсолютным авторитетом и неподкупной объективностью и потому с идеалом справедливости [Epstein 2001]. В-третьих, и это особенно важно для нашего анализа, судебное заседание является дискурсивной ситуацией с характерными языковыми и риторическими компонентами. Судебный дискурс – это четко структурированное речевое событие, оно подчиняется определенной последовательности и регулируется заданными речевыми действиями (открытие в начале заседания, смена речевых ходов прокурора, защитников и свидетелей и т. д. и завершение прений), которые обеспечивают дискурсивные границы [Licoppe, Dumoulin 2010]. И наконец, в суде звучит яркая и образная речь: члены суда варьируют интонацию, прибегают к цитатам и метафорам с целью повлиять на исход судебного заседания [Cotterill 1998; Matoesian 1999]. Судебные шоу широко применяют эти языковые атрибуты реального судебного разбирательства, размывая границы между реальным и режиссированным судом [Kohm 2006; Lorenzo-Dus 2008; Van der Houwen 2009]. Медиапроизводство задействует повсеместную авторитетность образа суда, а также судебную речь, популяризуя этот глобально узнаваемый жанр реалити-телевидения [Epstein 2001; Lorenzo-Dus 2008].
За последнее десятилетие жанр телесуда прочно укоренился и в постсоветской массовой культуре[180]. В России, однако, формат суда перекликается с местными культурными образами и языковыми клише, которые сохраняются в постсоветской исторической памяти и остаются связанными с расследованиями политического, криминального и разведывательного характера. Более того, судебное шоу осваивается здесь в контексте хорошо развитой культуры судебной дискуссии как жанра критических дебатов по широкому кругу тем, включающих политику и повседневность, литературу и науку, организованных в виде суда [Wood 2005]. На постсоветском экране, где расцветает жанр расследования исторических героев и событий в формате реалити (наиболее известные примеры – программы «Суд времени» и «Свобода мысли» на 5-м канале, «Исторический процесс» на 1-м канале), культура судебной дискуссии обретает второе дыхание.
Постсоветские комедии из зала суда используют судебный дискурс аналогичным образом, переводя при этом его риторику на язык русско-советских эквивалентов. В таком виде язык импортированного формата суда становится знакомым и понятным аудитории. И сегодня формат судебной дискуссии применяется для обсуждения ситуаций несудебного порядка, в частности таких, как неуместное поведение в обществе, неухоженный внешний вид и поношенная одежда. Такое юмористическое приложение судебной модели и есть тот стиль, которым руководствуется шоу «Модный приговор».
28 июля 2010 года Модный суд разбирал «Дело о жизни в чужих вещах». Судья представляет публике «истца», сидящего рядом с обвинителем, – подругу героини-обвиняемой, дело которой рассматривается сегодня, и саму героиню, сидящую рядом с адвокатом. Тут же судья заявляет основную тему обвинения по делу:
Сегодня у нас слушается дело о жизни в чужих вещах. Подруга против подруги. Индивидуальный стиль против старых привычек. Елена Волкова обвиняет свою подругу в том, что она превратила свой гардероб в секонд-хенд и панически боится магазинов одежды (28 июля 2010 года).
Дефект, подлог, несоответствие уже изначально заложены в формулировке самой темы передачи, и в данном случае также название программы, «Дело о жизни в чужих вещах», передает