H. M. (2011). Robert’s Rules of Order Newly Revised. 11th ed. Philadelphia, PA.: Da Capo Press.
Turner G. (1983). The Social World of the Comprehensive. London: Croom Helm.
Глава 10. Нутро на публику: публичный разговор о личном в постсоветской медиакультуре (На примере передачи «Модный приговор»)
Юлия Лернер, Клавдия Збенович
© Ю. Лернер, К. Збенович
Введение
В данной главе мы предлагаем обратить внимание исследователей на новый для российской культуры публичный стиль говорения о частной жизни, формирующийся сегодня в поле постсоветских медиа. Это терапевтический язык, построенный на популяризованных постулатах психологической дисциплины, на психологизированной интерпретации межличностных отношений и эмоциональной жизни личности [Лернер 2011; Lerner 2015; Matza 2009; Salmenniemi 2010; Vorona 2014]. Такой язык развивается в постсоветскую эпоху вместе с освоением глобальной терапевтической культуры [Furedy 2004; Illouz 2007; Rieff 1987], ее моделей жизни и технологий общения, которые импортируются в Россию или заново изобретаются здесь.
Основы самой терапевтической культуры укоренены в глубоком взаимопроникновении постфрейдистской американской версии психологии и капиталистической культуры как образа жизни и организации экономической деятельности [Cushman 1990; 1995; Furedy 2004; Hochschild 1983; Lasch 1979; 1984; Rose 1990]. Постепенно с американизацией психологии постфрейдистский психологический дискурс проникает в экономические институты США и в итоге начинает доминировать. Параллельно этому интимная, приватная и житейская сферы переживают рационализацию и объективизацию. То есть не только эмоции привлекаются на службу экономическому производству и служат организации рабочих отношений, но и сами эмоции, чувства и частная сфера подвергаются рациональному управлению и переводятся на язык рыночной экономики. В результате развивается единый язык, используемый для описания всех сфер жизни, – язык рационализированных эмоций, то есть язык терапевтической культуры [Illouz 2008].
Технологии массовой культуры (электронные медиа, литература самопомощи) переводят психологический терапевтический нарратив в понятные упрощенные дискурсивные формы говорения о себе, личных отношениях, эмоциональной и интимной жизни, а также профессиональной карьере [Illouz 2003; 2008]. Жанр реалити в западной поп-культуре и проекты медиатрансформации (make-over) в особенности представляются интеллектуальной критикой как жанры производства и поддержания популярной терапевтической культуры, так как они размывают границы между документальным жанром и фантазией, частной и публичной сферой, личным и коллективным нарративом. В процессе приобщения к этой культуре в России происходит усвоение дискурсивных форм терапевтического языка, который формулируется прежде всего в публичной сфере – как в институтах академического дискурса, так и в поле литературного дискурса, и в дискурсе медиа. Таким образом, этот язык связывает или даже смешивает приватный и официальный регистры, размывает границы между ними и предстает как публичный язык приватной жизни.
Присутствие в постсоветском дискурсе терапевтических форм особенно заметно в поле СМИ, где имитируются глобализированные готовые шаблоны. Как и в западных передачах реалити, в России этот жанр демонстрирует нормативные формы семьи, создает обновленные гендерные образы постсоветских женщины и мужчины [Mikhailova 2010] и подчеркивает границы нового российского среднего класса [McFadyen 2008; Rulyova 2007; Зверева 2003a; 2003b; Zvereva 2010]. Более того, исследователи телепродуктов отмечают особую функцию постсоветского телевидения как центрального посредника авторитетного знания в современном российском обществе и говорят о медиа как о поле, активно формирующем повседневное сознание или житейскую «картину мира» россиян [Зверева 2003а; 2003b; McFadyen 2008]. Ток-шоу и реалити-шоу как новые жанры особенно интересны, так как они перемещают приватную сферу в публичное пространство, создавая возможность озвучивания, активной интерпретации или же оспаривания общепринятого. Предлагая видеть в популярности ток-шоу проявление новой постсоветской культуры гражданского общества, исследователи обнаруживают функции этого жанра, отличные от доминирующих в западных аналогах [Novikova 2010; Rulyova 2007; Zbenovich 2007]. Так, например, медиа и поп-культура вообще служат в России первичным полем психологизации эмоциональной жизни и межличностных отношений [Лернер 2011; Lerner 2015]. Более того, освоение терапевтического диалога в российских электронных медиа иногда рассматривается как рычаг и технология власти, реализуемая в конкретном постсоветском государстве, которое заинтересовано в формировании неолиберального субъекта и деполитизации пространства социальных проблем [Matza 2009].
Терапевтический язык на российском телеэкране 2000-х годов явно проявляется в экспертных психологических передачах («Доктор Курпатов» на 1-м канале) или поп-психологических драмах («Понять. Простить», «Без свидетелей» на 1-м канале), ток-шоу («Пусть говорят» и «Между нами, девочками» на 1-м канале, «Все будет хорошо» и «Люблю не могу» на канале «Россия», «Жизнь как жизнь» на 5-м канале) и телепроектах из жанра make-over («Давай поженимся!», «Модный приговор» на 1-м канале). Все эти форматы построены на обнажении и обсуждении в публичном пространстве личной жизни и внутреннего мира участников – их биографий, личных отношений и переживаний. Иными словами, эти передачи объединяет обсуждение «нутра на публике». Более того, «выворачивание» нутра здесь, по сути, представляет собой перформативный акт трансформации и разрешения проблемы в реальном времени. Установка этих передач предполагает и активно продвигает самотрансформацию – изменение себя на пути к благополучию, успеху и даже счастью, которые достигаются коррекцией неартикулированных или неосознанных проблем с помощью их озвучивания и обсуждения – через их проговаривание словами. Проговаривание как инструмент разрешения личных трудностей и самоизменения является частью глобальной терапевтической культуры, ее базовым элементом и механизмом трансформации эмоций, памяти и личного опыта.
Возникает вопрос, работают ли глобальные терапевтические формы точно так же и на российском экране? Наш анализ позволяет задуматься о том, что терапевтические практики и попкультурные форматы не привозятся вместе с их оригинальным языком – тем языком, который используют телеведущие и аудитория. Предлагая новый стиль артикуляции «внутреннего мира», эмоций, отношений и даже «смысла жизни», глобальный терапевтический габитус, однако, должен быть заключен в конкретные языковые формы, в данном случае советские и российские.
Отметим, что советский стиль обсуждения личного и частного, индивидуума и его эмоций не был просто подчинен идеологии и политическому режиму, он носил особый характер [Бойм 2002; Pesmen 2000; Ries 1997]. Организованная различными социальными контекстами – от приватных и неформальных до однозначно официальных, политических, – культура артикуляции «личного» формировалась под влиянием идеологических установок по отношению к индивидууму и частной жизни. Однако она развивалась и через художественные поля литературы и искусства, которые не были полностью детерминированы идеологией. С одной стороны, этот стиль воспитывался через образовательные институты, и, с другой стороны, он формировался «житейским знанием» и повседневным репертуаром представлений и норм, выраженных в анекдотах и юморе, сказках и псевдонаучных постулатах [Юрчак 2016; Lindquist 2006; Pesmen 2000; Ries 1997].
Сегодня новые жанры медиа приносят с собой не только новое содержание, но и новый язык и стиль речи, которые в свою очередь конструируют представления о внутреннем мире индивидуума, межличностных отношениях и роли эмоций. Понимание адаптации терапевтической культуры в постсоветской России требует от исследователя