Читать интересную книгу Небеса - Анна Матвеева

Фамилия депутата Ямаева числилась в списке одной партии с Короедовым и Зубовым, но Ямаев был заметно старше своих коллег по законотворчеству. Как до, так и после перестройки Ямаев трудился заместителем директора завода имени Ленина, и в городе ходили упорные слухи о вилле в Греции, где в саду расставлены обнаженные статуи, а на крыше — бассейн с бирюзовой водой! Кажется, слухи пошли от одной девушки, которую по некоему поводу пригласили на эту самую виллу. Серебристо-черной сединой Ямаев походил на изношенного ризеншнауцера, при этом у него были удмуртские раскосые глаза и нос, напоминавший наконечник стрелы, — такие носы и стрелы рисуют в книжках про Чингачгука.

И Антиной Зубов: с экватором улыбки на лице, в белом костюме — несмотря на сезонную грязь, жирно пачкавшую город. Никто не знал в точности, чем владеет депутат Зубов и чем он занимается: пресс-релизы партии складно рассказывали про философское образование и долгий опыт работы с людьми, подробности же, способные заинтересовать особо любопытствующих, настойчиво опускались. Кажется, был у него некий туманный офис или штаб: Зубов называл это место просто «контора», а о себе говорил мало. Вообще говорить он любил, и получалось это у него красиво, пышно: будто бы торт украшал в кондитерской. Владыке такая манера изъясняться не нравилась — слушаешь, как халву жуешь, а сладкого он терпеть не мог с детства. «Все дело в том, что в юности я увлекался поэзией, — пояснял Зубов. — Увы, стихи у меня получались куда хуже всего остального». Дальше опять — темный провал, взмах ресниц, как крыло бабочки: ничего лишнего о себе.

* * *

Гости даже не подумали благословиться, хотя владыка машинально приподнял руку: привычка! От Ямаева и Короедова никто ничего не ждал, но Зубов, кажется, воцерковляется… Владыка вновь почувствовал смутную тревогу, думая о церковкой жизни Зубова: она не вызывала у него радости. Если бы Зубов объявил себя атеистом, владыка, право слово, не расстроился бы.

Молодой послушник шмыгнул на кухню, когда гости вступили на красный ковер трапезной: пора подавать первое блюдо!

Владыка начал молитву. Депутаты стояли рядом, делая вид, что ничего особенного не происходит; точно так мы не обращаем внимания, если кто-то рядом с нами кашляет или роняет сумку. Поняв, что молитва окончена, гости с облегчением загремели стульями, рассаживаясь по местам. Зубов оказался по левую руку от епископа.

— Извините, сейчас пост, поэтому угощать будем скромнее, чем могли бы, — сказал владыка Сергий, и депутаты закивали: понимаем, что уж там! Зубов улыбался тарелке, вертел в руках нож.

Ямаев и Короедов чувствовали себя смущенно, хотя каждый мог бы похвастаться большим жизненным успехом: карьера, деньги, депутатство, уважение и страх подчиненных… Теперь, в двадцатиметровой трапезной соборного дома, оба оказались вне привычных декораций и разом потеряли костыли. Непонятно, как вести себя с епископом: раньше оба общались с ним шапочно и никогда не стали бы напрашиваться к нему на обед. Все дело было в Зубове: тот честно сказал однопартийцам, что ищет компанию для визита к владыке; одному неудобно, а втроем — это вроде как делегация.

Что банкир, что заводчанин многим были обязаны Антиною Николаевичу, а потому на такую ничтожную просьбу ответили согласием. Это даже казалось забавным — побывать в гостях у такого необычного человека, будет о чем семьям рассказать. И потом этот скандал — Ямаеву было интересно, как владыка станет выкручиваться, интересно хотя бы потому, что сам он попадал однажды в подобную ситуацию. Вот о чем думал депутат Ямаев, с лабораторным вниманием разглядывая ассортимент салатов и тарелки, расставленные с шахматной точностью.

Послушник проворнее любого официанта начал заполнять тарелки закусками, плеснул в рюмки вино, разлил морс по бокалам.

— Ну что ж, — владыка поднял рюмку, — очень рад видеть в гостях таких замечательных людей.

— Это может стать началом отличной дружбы, — вполголоса вымолвил Зубов и вкось улыбнулся одному ему понятной шутке.

Ямаев и Короедов сосредоточенно рылись в тарелках, будто выискивали вилками сокровища. Владыка видел, что оба не знают, с чего начать беседу — слишком нетипичная компания: анекдот не расскажешь, крепко не пошутишь. Зубов тоже молчал — но со значением, с фигой в кармане.

Рядом с тарелкой епископа лежал маленький фарфоровый колокольчик, и, дождавшись, когда гости, старательно орудуя вилкой и ножом, доедят салаты, он потряс этим колокольчиком. Звон напугал депутатов, и Ямаев спросил:

— Это зачем, Игорь Александрович?

Ямаев заранее выяснил имя и отчество епископа, слово «владыка» он выговорить не решался.

— Перемена блюд, — пояснил архиерей, и в трапезной появился послушник с новым угощением — жульеном в крохотных сковородочках.

Ямаев успокоенью выдохнул. После пары рюмок ему стало куда проще за столом у владыки, в конце концов, и не с такими сиживали. Однажды с Ельциным обедали, самодовольно вспоминал Ямаев, но там все было запросто, Ельцин тогда не был в президентах.

Откашлявшись, заводчанин открыл шлюз для общей беседы — молчать дольше было невежливо, а Ямаев считал себя человеком воспитанным.

— Что вам обещает Москва, Игорь Александрович?

Короедов в эту минуту заскребал остатки жульена и от неожиданности обронил ложку.

— Вы зовите меня просто — владыка, — предложил епископ. — А что должна мне обещать Москва, Борис Витальевич?

Ямаев перевел взгляд на Зубова, ожидая помощи, но тот внимательно разглядывал иконостас. Глаза у Зубова были безмятежно-голубыми, и Ямаеву даже померещились облака, дрейфующие в этих небесах.

Снова прозвенел колокольчик, через секунду перед Ямаевым дымилась тарелка с супом. Придется выкручиваться в одиночку: в конце концов, он заместитель директора крупного завода. Не такие крепости брали, непонятно, откуда эта робость.

Владыка тоже ждал ответа, словно бы не замечая никаких перемен за столом. Ямаев вдруг подумал: интересно, сколько лет епископу Сергию? С виду кажется ровесником, не меньше сорока пяти, вон какая седина. И морщины…

— Весь город, Игорь Александрович… владыка, говорит о том, что Москва вас снять может. Вы извините ради Бога…

На «ради Бога» Ямаев окончательно смутился и замолчал. Владыка вздохнул, повертел в руках ложку. Суп быстро схватывался пленкой — морщинистой и зыбкой. Никто не ел, депутаты смотрели в тарелки, Зубов легко улыбался: будто ему нравится это слышать, с неожиданной ненавистью подумал Ямаев.

— Все в порядке, Борис Витальевич. — Епископ наконец расстался с ложкой, отложил ее в сторону. — Я ждал, что вы заведете об этом разговор — очень трудно сидеть и делать вид, будто ничего не случилось. Москва, как вы говорите, может меня «снять» — это правда. Заседала Комиссия Священного Синода, на днях придет решение.

— И как вы расцениваете свои шансы? — неожиданно брякнул банкир.

Владыка широко улыбнулся:

— Я об этом не думаю.

— Но вы можете потерять пост, шутка ли! — обеспокоенно сказал Ямаев.

— Как Господь управит, Борис Витальевич, так и будет. Мы живем немного по другим законам.

— Не будете же вы говорить, что совсем не дорожите всем этим. — Заводчанин по-лебединому провел рукой по трапезной, и сам тут же понял, как смешно выглядит его жест. В трапезной не было ничего такого, чем стоило бы особенно дорожить. То ли дело кабинет самого Ямаева, где стены выложены картинами из яшмы, а на столе красуется письменный прибор из золота 585-й пробы! «Впрочем, — утешил себя Ямаев, — все же я выражался фигурально».

— Дорожу ли я кафедрой? — Владыка просветлел лицом. — Я, Борис Витальевич, всю жизнь свою мечтал быть приходским священником. Только у меня это никак не получалось.

Еще один колокольный звонок. Перемена блюд. Суп епископа унесли нетронутым, затянутым той же морщинистой ряской. Теперь перед гостями оказались тарелки с жареным окунем в обрамлении разноцветного гарнира: соцветья цветной капусты, похожие на маленькие деревья, лук и морковь. Зубов аккуратно выбирал вилкой луковые кольца и раскладывал их на бордюре тарелки.

Ямаев нахмуренно поглаживал ножку высокого бокала, собираясь продолжить разогнавшуюся было беседу, но тут снова встрял банкир. От привычных последствий вина он расслабился и стал вести себя естественно:

— А это вообще правда или нет?

— То, что я хочу стать приходским священником?

— Ну бросьте, владыка, вы же прекрасно поняли, о чем вас спросил Андрей Андреевич, — неожиданно, как радио в поезде, включился Зубов. — Правда или нет — то, что о вас пишут?

— Вы, Антиной Николаевич, хорошо знаете, что неправда, но все равно спрашиваете меня. Зачем? Хотите послушать, какими словами я стану оправдываться? Не доставлю вам такого удовольствия.