всех? Почему стольким людям приходится страдать?
Павел смотрит на меня с удивлением, а затем смеется низким усталым смехом, покачивая головой.
– Ох, девочка, даже не знаю, с чего начать. Ты здесь, на базе Ревенантов, и тебе все равно есть дело до политики Волшебников. – Он пододвигает кресло ближе, и когда снова начинает говорить, его голос мрачен и искренен. – Смотри. Вот как все обстоит. Волшебники хотят, чтобы Смиренные верили в нехватку и ограниченность ресурсов, в жестокий мир, который холоден, груб и враждебен. Им нужно, чтобы Смиренные поверили, что без их даров они все погибнут в хаосе и нищете. По их воле Смиренные зависят от них. Но это означает, что Смиренным приходится страдать. Постоянно страдать, потому что если они перестанут, то окажется, что Волшебники им не так уж и нужны. Им могут начать приходить в голову идеи, подобные твоей. Они могут начать задавать вопросы, ну вот как ты сейчас. – Он моргает, его глаза усталые и воспаленные, глаза человека на десятилетия старше своих лет. – Волшебники хотят, чтобы люди верили, что жестокость необходима и неизбежна. Что они жестоки потому, что так устроен мир.
– Но это ложь.
– Ложь, – повторяет за мной Павел. – Их жестокость – не следствие. В ней весь смысл их существования.
Я с силой откидываюсь и ударяюсь о спинку лавки, потому что, о Боги, какой ужасный и неправильный мир, в какое чудовищное время мы живем. Я моргаю и пытаюсь не дать слезам побежать по щекам, я ожидаю, что Павел скажет что-то саркастичное или снисходительное, но вместо этого он тянется ко мне и нежно хлопает по плечу.
– Ты хочешь что-то со всем этим сделать? – спрашивает он, и сейчас в его голосе столько доброты, сколько я никогда от него не слышала. – Хорошо. Завтрашний урок перенесем. Больше никаких кубов света. Вместо этого… я научу тебя исцелять.
Глава 29
Настоящее
К тому моменту, как мы добрались до кампуса, я уже решила, что исцелю его, но на пути к спальням нам встретились несколько студентов Нетро. Так что вместо этого мы двинулись к ордену Явелло, в комнату Талина. Здесь нам впервые за ночь улыбнулась удача: все на площади были настолько заняты праздником и собственными переживаниями, что не заметили нас двоих, в обнимку пробирающихся к зданию, измазанных в грязи, крови и снегу, будто мы пришли с поля битвы.
Орден Явелло устроен точно так же, как орден Нетро, но с совершенно иной эстетикой. Вместо угрюмого черного и малинового это место пышет желто-зеленым, с филигранными арками и украшенными драгоценными камнями дверными ручками. Изысканные статуи знаменитых явеллских дородных купцов и пышноволосых сенаторов смотрят на нас из ниш. Под бдительными взглядами их изумрудных глаз я помогаю Талину пройти через пустую общую зону и подняться в его комнату, и, только когда его дверь за нами закрылась, он заговорил.
– Keshta za’n truk del mastor ne zanfas, – шипит он, тяжело опускаясь на кровать, а я, хоть и не говорю на Ксинтари, уверена, что сейчас услышала много ругательств. – Что, черт возьми, это было?
– Знаменитое гостеприимство Маровии, – отвечаю я, наклоняясь, чтобы осмотреть его руку. Моя импровизированная повязка остановила кровотечение, по крайней мере, немного, но рана выглядит плохо. Рубцовый порез, усеянный десятками мелких хрустальных осколков. – Думаю, я смогу исцелить ее. Но мне нужно, чтобы ты снял рубашку.
Даже сейчас, истекая кровью, Талин не может сдержать улыбки.
– Буду честным, Алайна, я надеялся услышать эти слова от тебя сегодня ночью, но не при таких обстоятельствах.
Я закатываю глаза.
– Меньше заигрываний и больше лечения. Я серьезно. Снимай.
Он стягивает пиджак, но, когда приходит время расстегнуть рубашку, он поднимает руку и, вздрагивая, опускает ее.
– Я не могу. Правда. Очень болит.
– Хорошо. Ложись. – Я сажусь на кровать рядом с ним и наклоняюсь, расстегивая его праздничную рубашку. Я чувствую, как его грудь поднимается и опускается под моей рукой, чувствую исходящее от него тепло. Когда последняя пуговица расстегнута и я стягиваю ее с него, мои пальцы случайно касаются его обнаженной груди, и я замечаю, как все его тело слегка вздрагивает от этого прикосновения.
– Прости.
– Не извиняйся. – Его обнаженная грудь поднимается и опускается с каждым вдохом, а мое дыхание застревает у меня в горле. Его тело, как и руки, худощавое, но рельефное, и я могу разглядеть крепкие мускулы его живота, мягкие черные волоски, усеивающие его грудь, изгибы его бедренных костей, скользящие в штаны.
Так. Рана. Талин вытягивается, чтобы я могла лучше осмотреть его руку.
– Для начала надо достать все частицы кристалла. Если я начну исцеление сразу, они окажутся под кожей, и, ну, думаю, хорошим это не закончится.
– Именно так я и представлял себе конец этой ночи. – Он тянется к краю кровати и достает небольшую стеклянную бутыль жидкости нежно-янтарного цвета. – Ксинтарийский ликер, – объясняет он. – Берег его для особых случаев.
– Из него выйдет отличный антисептик, – киваю я. – Хорошая мысль.
Он поднимает на меня взгляд.
– Нет, я просто хотел выпить. – Он вытаскивает зубами пробку и делает долгий глоток, а затем передает мне. – Но, да, для обеззараживания тоже сгодится.
– Может быть немного больно. – Я капаю жидкостью на рану, и Талин сдавленно шипит сквозь зубы, сжимая спинку кровати так сильно, что мне кажется, она сейчас треснет. Когда порез становится чистым, я могу извлечь из него осколки без вреда, и я достаю самый большой из них. Он практически прозрачен и отливает голубизной, зазубрен, словно рыболовный крючок, изогнут на конце и холоден, как лед. – Черт. Мариус ударил тебя каким-то дьявольским глифом. Он хотел не просто убить тебя, но чтобы ты еще и страдал.
Талин буравит взглядом потолок, раздувая ноздри.
– Ты уверена, что это был он? – Я киваю. – Хорошо.
– Что в этом хорошего?
– Если бы это была какая-то шестерка из Авангарда, я бы беспокоился, не сдаст ли он нас за убийство двух его друзей, – отвечает он. Я достаю еще один осколок, и этот оказывается острым с обеих сторон, и я чувствую, что Талину приходится сдерживаться, чтобы не реагировать на боль. – Но Мариус? Мариус будет держать язык за зубами.
– Почему ты так в этом уверен?
– Сын Грандмастера Сената пытался убить принца королевства Ксинтари? Из-за такого объявляются войны. О таком стоит лучше помалкивать. – Он пожимает плечами и морщится. – Он будет держать это в секрете, потому что не может рисковать последствиями.
– А мы будем молчать из-за, ну, убийства. – Еще два осколка ударяются о металлическое дно небольшой чаши. – Так что мы будем вести себя так, как будто ничего не произошло. Думаю, волноваться не о чем.
– Пока он не попытается убить нас снова, – говорит Талин. – И в следующий раз он будет куда более осторожен.
– Подумаем об этом в другой день. –