Читать интересную книгу Зверобои залива Мелвилла - Петер Фрейхен

Нам приходилось терпеливо ожидать, а пока суда приближались, мы в корне изменили свое мнение о капитане. Еще совсем недавно капитана "Хортикулы", да и всех капитанов вообще, мы считали бесчеловечными мерзавцами. Теперь они вдруг превратились в геройских и бескорыстных людей, которые делают все для спасения отбившихся китобоев.

Вдруг с Пабло де Соуза опять случился припадок. Он заявил, что не может больше ждать и намеревается пойти навстречу судам. Пабло сказал также, что пойдет один и не станет жалеть, если никогда не встретит нас в этой жизни. До подхода судов оставалось еще много часов, и португалец не отдавал себе отчета, что он совершенно потеряется во льдах. Я пытался объяснить ему, что Семундсену и Ольсену не так-то легко добраться обратно до острова; им грозила опасность быть унесенными на север, а тогда судам никак уже не найти их.

"Нет, - заявил Пабло, - они дезертировали". Он был уверен, что теперь они уже находятся на борту китобойца, жрут вовсю и плюют на всех нас. Поэтому Пабло готовился пуститься в путь, и я подумывал, что его придется удержать силой. Тут мы опять обнаружили наших двух посланцев. Они возвращались на остров Тома и, достигнув берега, рассказали, что ледовые условия в море ужасные. Их так несло вместе со льдом, что они потеряли было всякую ориентировку, поскольку каждая льдина вертелась по своему усмотрению. И сейчас, по их мнению, нет никакой возможности достигнуть судов.

Нам ничего не оставалось, как ждать, хотя это было невыносимо тяжело. Надо иметь нечеловеческое самообладание, чтобы сидеть на острове сложа руки, не зная, заметили ли нас на судах. То один, то другой продолжал размахивать самодельным флагом, но так и не видел какого-либо ответного сигнала. Они не давали выстрелов из пушек и не выпускали ракет, как обычно, когда подают сигнал отбившимся морякам.

Поднялся резкий ветер, нагнавший на нас холодный дождь, и трудно было разжечь костер. Но в тот момент мы об этом и не думали, поскольку днем огонь все равно незаметен; кроме того, ветер мог взломать лед, тогда судам будет легче подойти к острову. Все стояли на вершине и наблюдали за ними и готовы были впасть в отчаяние каждый раз, когда суда меняли курс. Люди орали во всю мочь, как будто их могли услышать на кораблях. Португалец форменным образом впал в истерику. Он кричал, ругался и плакал. И в конце концов им овладело состояние апатии. Больше его ничто не интересует, заявил он нам. Если суда не подойдут до ночи, он и жить не захочет. Когда этот день кончится, он бросится в воду.

Я действительно испугался за беднягу Пабло, но Ольсен велел мне оставить его в покое, он, мол, скоро отойдет. Вскоре настал черед Билла Раса; теперь ему захотелось пойти навстречу кораблю, наши печали скоро развеются, сказал он.

- Вы оставайтесь на своих местах, - сказал нам Билл, - и развлекайтесь, как можете. Я пошел к судам, и не желаю, чтобы кто-либо вмешивался в мои планы; но я обещаю вам скоро вернуться, и тогда ваши тревоги будут позади!

Раса готовился отправиться в путь один. Мы убеждали его, что даже если ему удастся направиться прямо к кораблям, что, впрочем, совершенно исключается при данных условиях, - все равно стемнеет раньше, чем он доберется до них. Дождь усилился, видимость ухудшилась, и он безусловно заблудится, и мы не сможем его разыскать. Однако Раса сказал, что он разбирается в этих делах лучше нас. Может быть, такое предприятие и настоящее безумие, но ему на все наплевать. Он во всяком случае охотнее погибнет во льдах, чем проведет хотя бы еще одну ночь с нами.

В подобных ситуациях я всегда следую тактике моих друзей эскимосов. Я предложил заняться делом, которое могло отвлечь его внимание, а именно: поесть! Я не очень надеялся, что Билл согласится, но мне все же удалось заставить его подумать о чем-то другом.

Билл Раса принялся ругаться по поводу нашей никчемной собачьей еды. Достаточно того, что придется провести еще одну ночь в этой убогой хижине, брюзжал он, да еще смотреть несколько часов подряд на наши похабные, вонючие, бородатые рожи, которые с трудом отличишь от грязи, сала и крови, от всего того сырого мяса, которое мы поглотили... Один наш вид вызывает у него тошноту, сказал Билл, пересыпая слова отборной руганью. И еще есть с нами! Ни в жизни он не притронется к чему-либо, что изготовит этот дикарь. Нет! Нет! Нет! Это, кроме того, опасно, - продолжал он, поскольку еда отравлена. Билл утверждал, что у него такое чувство, будто у него глисты.

- Откуда взялись глисты? - спросил я спокойно.

Эта реплика еще более разъярила Билла.

- А почему я должен это знать? - проревел он в ответ. Его отец всегда говорил, что от сырого мяса заводятся глисты, в особенности если ешь его без хлеба и картошки. Я миролюбиво заметил, что, по всей вероятности, отец Билла не был большим специалистом в этой области. Однако это замечание совершенно вывело его из себя.

Он, черт побери, не хочет слышать, как оскорбляют его отца, взревел Билл; пусть его отец не был ученым, но зато он был честным и искусным моряком, которого никогда в жизни до сегодняшнего для не обвиняли во лжи. Такого оскорбления Билл не мог стерпеть... В тот же момент он налетел на меня. Мы находились в хижине, и раньше чем я сообразил в чем дело, мы оба оказались на полу. Из-за тесноты, да и по своей слабости он не мог причинить мне большого вреда. Я знал, что запросто могу справиться с ним, но Пабло серьезно забеспокоился. Он стал носиться и собирать ножи и другие опасные предметы, выбрасывая их наружу, но вдруг вся эта смехотворная сцена окончилась самым драматическим образом, когда Томас Ольсен прибежал с вершины.

- Черт вас всех побери! - закричал он. - Ветер улегся и дождь перестал, пока вы здесь возились. А ну, быстро поднимайтесь и разожгите огонь на вершине!

На улице уже смеркалось, и огонь был бы виден за много миль. Но место, где стояла наша хижина, с моря не было заметно, так что нам пришлось опять взбираться на гору, чтобы разжечь там костер. Драка была забыта, и Билл стоял, вытирая кровь с носа и лица. Мы кинулись собирать все, что способно гореть. Сорвали крышу с хижины, чтобы забрать весла, схватили мох, ивовые ветки и жир и бросились на вершину. Меквусак еще раньше заготовил несколько факелов из прессованного мха, политого жиром.

У нас оставалась еще коробка спичек. Ольсену поручили разжечь костер. Он наколол щепок от одного из весел, полил их тюленьим жиром и зажег несколько спичек зараз, однако они погасли еще до того, как загорелись щепки. Ольсен повторил все снова, но дерево слишком отсырело. Остальные поносили его на чем свет стоит и умоляли быть осторожным со спичками. Но он, наверное, спалил бы бесцельно все наши спички, если бы я не вспомнил, что можно прибегнуть к старому трюку. Я взял патрон, вытащил из него пулю и высыпал половину пороха под щепки, а остаток забил в патроне мхом. После этого я поднес дуло ружья к щепкам и нажал на курок.

Показалось пламя, и в следующую секунду дерево загорелось. Следить за костром мы поручили Меквусаку, поскольку он здорово обходился с горючим материалом. Все остальные насадили на гарпуны факелы Меквусака, подожгли их и начали ими размахивать. Было уже так темно, что судов мы не могли разглядеть и не знали, находится ли еще остров в поле их зрения. Все ждали и ждали, не раздастся ли гул пушечного выстрела, не покажется ли свет ракеты.

Ночь была тихая. На ветер не было и намека. Вскоре до нас донесся грохот - первый признак того, что другие человеческие существа узнали о нашем существовании. Людей мы не встречали ни разу после того, как много недель назад покинули фиорд Мертвецов. Над льдами разнесся гром пушечного выстрела! Увидеть нам ничего не удалось, но, по всей вероятности, только из-за того, что мы не знали, с какой стороны ожидать помощь; однако до нашего слуха донесся явно пушечный выстрел. Несколько минут спустя раздался еще один выстрел, и на этот раз мы смогли заметить вспышку перед тем, как услышали звук. Через три минуты опять выстрелила пушка - это означало, что нас обнаружили. Сомнений быть не могло, и как бы в подтверждение этого китобойное судно выпустило подряд три ракеты.

На Меквусака все это произвело большое впечатление:

- За путешествие пришлось многому научиться, несмотря на старость. Я никогда не думал, что белые могут заставить слушаться падающие звезды и пользоваться ими по своему усмотрению.

* * *

К нашей хижине шли молча. Теперь отъезд настолько приблизился, что нам казалось, будто мы уже распростились с островом. Конечно, до отплытия оставалось еще много часов, но мысленно мы уже были далеко во льдах на судне, окруженные друзьями.

Я подумал о том, что пятеро китобоев скоро окажутся в теплой каюте и лягут спать на чистые койки. Их будут кормить замечательной теплой пищей, такой, о которой они мечтали, и подавать ее будет кок. Им выдадут новую теплую и чистенькую одежду; не пройдет и нескольких недель, как они окажутся в цивилизованном мире. Мысли эти не вызывали чувства зависти. У меня не было никакой охоты последовать за ними. И все же в моей памяти воскресли забытые уже радости, и я почувствовал некоторую пустоту оттого, что эти пятеро покинут меня, а я вынужден буду пробираться обратно к Туле.