Диетчикам два раза в неделю полагается манка или рис на воде. И если Светка жадно нацеживает лишь полшленки, предписанной Сергеичу, то Васильевна от души наваливает каши на всю хату. Деликатесом на «девятке» считается сечка с вареной селедкой. На вид — натуральный свинячий корм — толчонка. Такими цимусами обычно откармливают поросят. Конечно, в чистом виде есть это тошно. Но весь смысл в селедке, точнее в ее ошметках, среди которых попадаются и крупные — сантиметров в пять. С одной щедрой раздачи у Васильевны можно наковырять 50–70 граммов единственного источника белка и фосфора.
…Серега в растерянной прострации закрыл книгу, резко закинул голову, уткнул глаза в потолок, словно боясь выронить их из глазниц.
— Ты как? — Я с недоумением уставился на спортсмена.
— Не знаю! — хохотнул Серега, лицо которого душевным шрамом обезображивает глупая натужная улыбка, а хрусталики туманятся влажной дымкой. — Я плачу?! Ха-ха! — Серега, промочив рукав, издал странное подобие смеха, споткнувшегося о подступивший к горлу комок. — Никогда с книг не плакал. Я вообще никогда… Это же п… Я теперь убивать не смогу.
В тюремной игре «на интерес» есть потолок в триста долларов. Если арестанты доходят до потолка, то должны отправить курсовую положенцу централа и получить от него добро. Четверть выигрыша идет на воровское. Возвращают долг по предварительной договоренности: или сразу, или в конце месяца. Отдавать можно и вещами по утвержденным тарифам, к примеру, 200 рублей — полотенце, 50 рублей — трусы, 10 рублей — зубная паста… «На просто так» играть запрещено. Не вернуть долг — «фуфло двинуть». Девиз игры на тюрьме — «фуфлыжник хуже пидараса…». Но это там, на общей «Матроске», круглосуточно шелестит Лас-Вегас, у нас игра ограничена положняковыми шахматами-шашками, домино и нардами — непременным инвентарем каждой камеры на ИЗ-99/1. Самая честная и умная игра, конечно, шахматы.
На тюрьмах и зонах полно специалистов, которые с предельной или примерной точностью выбрасывают нужные им кости, поэтому равноправие сторон в нардах утрачивается, шансы лоха выиграть сводятся к нулю. Обычно нарды превращаются в соревнование по ушлости и ловкости пальцев. Домино тоже сложно назвать интеллектуальным занятием: примитивно, однообразно, с маневрами для подвоха. Как и карты, доминишки можно коцать и перекоцывать, приручая к себе удачу.
Шахматы — игра высокая, на фарт в ней победу не обналичишь, не соблазнишь удачей, не передернешь виртуозной пятерней. Шахматы — это состязание умов и характеров. Но и в них, как во всякой игре, заложены метастазы азарта, особенно отзывчивого на человечью слабость и дурость.
К игре «на интерес» и «без него» нельзя подходить с сердцем, нельзя предаваться чувствам, нельзя ставить победу целью игры. Игру надо уметь контролировать. Подлинный класс игры заключается не в легкой победе, а в тяжелом поражении, точнее, в иллюзии тяжелого поражения для противника. Если вы научитесь искренне радоваться своим проигрышам, считайте, что главный — психологический реванш над соперником вы одержали. В противном случае… Вот что бывает в противном случае.
Для Олега шахматы — эта древняя мозговая головоломка — оказалась тем самым «маргарином», в который въезжают двумя ногами. Наскучившись ролью зрителя, он потихоньку стал влезать в турнирную сетку камеры. Сначала с лицемерными ахами и охами и с дешевенького пошиба чичиковским «давненько я не брал в руки шашек», но вскоре успехи Ключникова стали впечатлять. И если Сергеич оставался для Олигарха вне зоны доступа, то Журу Олег разделывал под орех, а из пяти партий со мной, минимум две оставались за ним. И все бы ничего, если бы не жгучая жажда реванша, одолевавшая Олигарха.
Он не прощал сопернику ошибок даже тогда, когда тот неосмотрительно ставил фигуру под бой. Ключников не скрывал, а порой и выпячивал злорадство, выхватывая с доски заблудившуюся лошадь или оступившегося офицера. И когда сосед, отвлеченный на телевизор или на мечту-занозу, мысленно возвращался к доске, то видел перед собой ликующий оскал Олега, сжимавшего в правой руке халявный трофей.
Выиграв, Олег долго растолковывал сокамерникам ту блестящую комбинацию, которую ему удалось провести. Чужую же победу он обязательно списывал на свою «дурацкую ошибку», допущенную на одиннадцатом ходу партии, таким образом поплевывая в сторону противника независимо от исхода сражения. Каждый свой успех Олигарх отмечал песней-танцем, который представлял из себя нечто среднее между лезгинкой и брачным танцем мармазеток. И хотя эта сальная пляскотня не могла не забавлять общество, столь бурное проявление самовлюбленности наэлектризовывало хату с каждым разом все тяжелее скрываемым раздражением.
Через дней пять, когда количество ежедневно разыгрываемых партий приближалось к двадцати, шахматы выродились в эстафету внимания и нервов под обезьяньи «па» Ключникова.
— Надо что-то делать с этим козлом, — прорычал Жура, как только Олигарх отлучился на свиданку. — Одолело, животное.
— А давайте проигрывать ему всей хатой, — предложил я.
— В смысле? — взбодрился Серега, предчувствуя, но еще не осознавая удачный розыгрыш шахматных баталий.
— Три дня подряд проигрываем ему спецом, а потом дружно делаем его в сухую.
— Догадается, — засомневался Сергеич. — Хотя можно попробовать.
— В сухую-то сложно будет его слепить. — Жура трезво оценивал свои возможности.
— Мурлыкин, ты же такой способный, неужели не справишься?!
— Боюсь, дядя, не оправдать твоих надежд.
И в победах, и в танцах Олег оказался неутомим. Беспроигрышность не только не насторожила Олигарха, наоборот, распаляла азарт и лелеяла веру в собственную непобедимость. Не смутила Олега даже череда поражений Сергеича.
— Пешки тоже не орешки, — на пятой партии Кумарин забрал солдата, тут же потеряв ферзя под дикий восторг Олега.
— Если хочешь, переходи, Володь, — снизошел Олигарх, кладя королеву в карман. — Но здесь я целую комбинацию выстроил, чтобы ферзя твоего поймать.
— Что уж теперь, — искусно досадовал Сергеич. — В картишки нет братишки.
— Володя, тебе мат. — Олег поморщился кокетливой улыбкой. — Как тебе партейка?
— Молодец, на классе играешь, — вздохнул Кумарин, изображая горечь поражения. — Иди, с Вано играй.
Бодались мы долго, и лишь преимущество в одну пешку в эндшпиле позволило Олигарху прорваться к заветной горизонтали, не оставив мне ничего большего, как сдаться.
— Олег, а ты азартен? — поинтересовался Серега, расставляя фигуры.
— Нет, — замотал головой Олигарх.